Командир роты ОМОНа Черкашин не любил когда было непонятно.

Да и активная аптечка постоянно нейтрализовала никотин в крови, и он снова и снова нервно закуривал.

Стараясь не шевелить раненым плечом, он хмуро осматривал дымящиеся остатки этого странного сооружения, когда явился спецслужбист.

Одет просто и строго, на вид лет 40. Без лишних слов показал удостоверение. “Корочки” были настолько высокими, что теперь главным на участке был этот человек.

– Капитан Черкашин?

– Так точно.

– Как ваше состояние?

– В норме. Я в аптечке «Заслон».

– Хорошо. – он будто и не удивился, что у простого капитана полиции надета активная аптечка. – Нам надо побеседовать… пройдёмся – и службист неторопливо пошёл вдоль дымящейся стены, внимательно её рассматривая. Черкашин двинулся за ним.

С виду они просто прогуливались, но капитан понимал: это запросто мог быть и допрос.

– А знаете, впечатляет! – наконец выдал гость – Целая крепость. За один день, и прямо у вас на глазах! – непонятно было: то ли службист восхищается, то ли это обвинение.

– Так точно – хмуро ответил Черкашин – в рапорте…

– Да, я читал – перебил службист. – Нужны кое-какие детали, капитан. Расскажите мне всё, что вы знаете про Вахромеева.

Черкашин стал рассказывать.

 Иван Вахромеев, местный, 32 года, образование высшее архитектурно-строительное.

Впервые этот вихрастый пучеглазый парень с тонкими чертами лица и выразительными бровями встретился ему на экстренном совещании у Поплавского, губернатора области, взявшего на себя руководство оперативным штабом, созданным в этой чрезвычайной ситуации. Страну уже месяц сотрясали оппозиционные акции, координируемые извне.

Между собой эти выступления прямо называли «Майдан».

 Поплавский был сильно взвинчен, его лоснящееся лицо блестело от пота. Он коротко объявил, что колонны Армии ещё не выдвинулись, и ближайшие сутки они здесь будут одни.

Это было плохо. Техническая разведка докладывала штабу о масштабной подготовке "беспорядков". В город поступали деньги, стекались боевики. В области творился беспредел, часть предприятий встала.

Поплавский хмуро посмотрел на него и кивнул на вихрастого парня:

– У них будет митинг профсоюзов. Против Майдана. Пропустите и дайте всё провести.

Позже Вахромеев зачем-то пришёл к нему знакомиться, как он выразился "наладить взаимодействие".

– Тебе это зачем вообще нужно?– хмуро спросил его Черкашин. Как он не любил всяких лезущих не в своё дело романтиков!

– Не допустить обвала государства – интеллигентно, но с неприятно так резанувшей прямотой ответил Вахромеев. – Мы тоже не очень вас любим («вот чертёнок, отследил мою реакцию на него» – отметил капитан). Но мы поможем вам.

– И как?!

– Сделаем заслон, чтобы прикрыть администрацию.

– Сделаете заслон? – Этот тощий лупоглазик брался защищать ОМОН от Майдана. Черкашин молча переваривал ответ, решая – сердиться или смеяться.

– Да. Мы готовились с прошлого избрания. Когда стало понятно, что это действительно последний срок Путина.

Спецслужбист остановил воспоминания Черкашина.

– С прошлого избрания?

– Он так сказал.

– А ведь это шесть лет. Вы к чему-нибудь готовились шесть лет, капитан?

Черкашин пожал плечами и хмуро отшутился – “Тёщу хоронить…”

– А вы спросили, зачем ему нужно не допустить обвала государства?

– Он сказал что это ради людей, которые погибнут если рухнет государство и будет гражданская война. Сказал что он верит в человека и готов сражаться за человека. Что у него него такие ценности – какой-то радикальный гуманизм, упоминал Ивана Ефремова и его книги…

 Профсоюзы пришли.

Эти замшелые, древние, давно подконтрольные власти организации – вдруг пришли сами, без команды, за два часа до митинга оппозиции.

Пожилые пузатые дядьки на полном серьёзе тащили с собой щиты из фанеры абсолютно дурацкой формы – одни слишком широкие, другие узкие, какие-то треугольные, некоторые вообще ромбом или трапецией. На многих щитах были нарисованы абстрактные линии, цифры и пометки.

Выглядело это настолько нелепо, что омоновцы просто ржали в голос.

 Однако профсоюзники лишь хитро на них посматривали, а затем встали в митинг, отделивший администрацию от площади, где уже начала собираться оппозиция, которую Черкашин прямо называл "Майдан".

 Черкашин поставил две цепочки между профсоюзниками и оппозицией и занялся другими делами.

Тут и открылся первый сюрприз: странные нелепые  "щиты" на деле оказались частями большого длинного помоста, на котором начались выступления за спокойствие и порядок в городе. Странные линии и пометки на щитах оказались просто маркировкой для сборки.

Митинг профсоюзников оказался неожиданностью и для "Майдана". После некоторых пререканий "оппозиция" отошла от администрации дальше к центру площади.

Дальше было не до профсоюзников. Подошли с боковых улиц отряды молодёжи поборзее, попробовали потеснить ОМОН, начались стычки.

Толпа на площади собиралась всё более внушительная. Очень много иногородних. Поступали доклады о холодном оружии. Было ясно что митингом дело не кончится. Но Армия всё не выдвигалась – тогда Черкашин и заподозрил, что Поплавского слили.

Второй раз к нему прибежал тот же Вахромеев, уже не такой прилизанный и деловой как был на совещании у Поплавского – теперь он был в полевой испачканной одежде, через плечо сумка с аптечкой, на которой зачем-то было нашито сразу два красных креста, курчавые вихры перехвачены повязкой, делающей его своеобразной карикатурой на Рэмбо. На повязке блестели несколько значков: тройная арка из камней, кулак, огонь и какая-то молекула. В руке белый пластиковый кейс.

– Николай Александрович! – несмотря на свой боевой вид, Вахромеев по-прежнему интеллигентно называл его по имени-отчеству – дайте выйти профсоюзниками по левой улице. Мы останемся на укреплениях и усилим центр. Ночью будет штурм! – опять этот серьёзный взгляд и резкая прямота, безжалостно подтверждающая худшие опасения.

Черкашин ощутил как от тревоги заныло в животе, разозлился и выпалил:

– Каких ещё, к хренам собачьим, укреплениях? – Он выругался, выглянул на площадь и увидел второй сюрприз: оказывается, длинный помост был на самом деле стеной: они его уже поставили на бок  и оттащили к краю площади, закрепив между двумя фонарными столбами. И между профсоюзами и "Майданом" действительно  оказалась фанерная стенка в три с небольшим метра высотой.

 Тут Черкашин понял, что нелепой формы щиты и собранный из них помост для митинга это на самом деле была будущая стена из фанеры – это и были "укрепления" Вахромеева. Подготовились значит.

– Он был такой…  очень уверенный. Говорил что они хозяева своей жизни, сами за всё отвечают, что и  помощи им не надо, про  “соборные” какие-то решения…  достаточную теорию управления… Сильные манёвры… Черкашин силился вспомнить странные термины.

Спецслужбист нахмурился и задумался. Черкашин продолжил доклад.

Перед уходом Вахромеев протянул ему чемодан. На белом пластике виднелась красная надпись: «Заслон АА 3090».

– Знаете что это такое?

– В курсе.

– Это вам. Как командиру. Возьмите пожалуйста. – Вахромеев ждал его ответа.

Черкашин хмыкнул. Ему не хотелось принимать подарков от этих чокнутых, но тут был особенный случай. «Активная аптечка», удивительное творение питерского научно-технического центра «Заслон», очередь на них стояла на годы вперёд. Активная аптечка «Заслон АА 3090» делала так, что боец даже с серьёзным ранением возвращался своими ногами. В войсках её называли «вторая жизнь».

Черкашин молча взял кейс и затолкал в угол кузова командной машины под лавку – эта штука может очень пригодиться. Вахромеев кивнул и ушёл.

Как они втянули профсоюзников – оставалось для него загадкой. Профсоюзы выпустили – и пожилые дядьки стали покидать место будущих событий.

Черкашин отметил что они как будто похудели – видать что-то протаскивали на митинг  под одеждой.

На баррикаде осталась молодёжь и занялась там какой-то кипучей деятельностью. Поступили доклады что они укрепляют свою стенку вторым слоем фанеры и углепластиковой сеткой.

Черкашин злился. Какие-то детские игры, толпа разнесёт к чёрту эти фанерки за пять минут!

Но он не мог отделаться от греющей мысли, что в случае чего у него теперь у него есть эти пять минут, чтобы перестроиться.

Ну и ребята, раздающие заслоновские активные аптечки, могли иметь ещё что-то серьёзное.

Между тем, положение ухудшалось. "Майдауны" тащили на площадь покрышки, доски, зажигали бочки с дровами. Черкашин слушал донесения и мрачнел – сил безопасности на площади становилось откровенно мало. Дружинники пришли единичные, люди боялись и  сидели по домам. В городе начались захваты зданий, попытки блокировать полицейские участки, нападения на силовиков. СИЗО переполнились задержанными. Появились донесения об огнестреле.