Знак информационной продукции (Федеральный закон № 436-ФЗ от 29.12.2010 г.)

Редактор: Мария Головей

Издатель: Павел Подкосов

Главный редактор: Татьяна Соловьёва

Руководитель проекта: Ирина Серёгина

Ассистент редакции: Мария Короченская

Художественное оформление и макет: Юрий Буга

Корректоры: Наталья Федоровская, Светлана Чупахина

Верстка: Андрей Ларионов

Иллюстрации на обложке: Алексей Курбатов / Иллюстраторское агентство Bang! Bang!

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

© А. Олейников, 2025

© Художественное оформление, макет. ООО «Альпина нон-фикшн», 2025

* * *

Глава первая

– А от в Чахломе-то, даров причастившись, простилась я со старцем Амвросием и пошла, пошла себе в Богдановск, к Божьей Матери Семистрельной, от всех бед заступнице. Ступай, сказал старец, душа грешная Лукерья – эт я, Лукерья-то, вот ступай да и не морочь, мол, мне голову, нет на тебе грехов – так и сказал, истинный крест.

Богомолка, замотанная в излохмаченный шерстяной платок совершенно необъятных размеров поверх линялой сорочки, вылупила глаза на собеседницу и мелко закрестилась. Лицо ее, загорелое и грязное, походило на печеное яблоко, коричневые морщинистые руки мелькали, она качалась, крестилась и не переставала бормотать.

– А как же нет грехов, когда они на каждом! На каждом есть, все мы замазаны, за всеми бесы скачут, всех хотят в искушение ввести.

Она поманила и, когда собеседница склонилась, зашептала горячо, обдавая запахом прелого лука, кислого тела и нехорошего дыхания.

– А скачут оне повсюду, сатане на радость, добрым людям на погибель знаешь, барыня, почему?

И, дождавшись «почему же, скажите на милость», продолжила.

– Когда ангел Господень их с неба скидывал, ножки бесы себе и поотшибали. С тоя поры то скачут, то хромают, а ровно ходить никак не могут. По тоей примете их и опознает народ християнский.

Собеседница ее склонила голову. Всем видом она выказывала немалую заинтересованность в предмете. А богомолка, найдя благодарную слушательницу, оперлась на суковатую палку, отполированную мозолями до мягкого блеска, и молотила, молотила языком, что твоя крупорушка.

– Так вот, в Знаменском монастыре в Богдановске-то всенощную отстояла и дале пошла, и по монастырям, по церквам благочестивым, и везде, матушка, меня привечали, и будто ангели небесные несли, и нигде я и ножки не преткнула. Такое вот сильно слово старца Амвросия. Да на что все тебе это, барыня? Нешто бесы одолевают, тоже в странничество податься хочешь?

Она с сомнением посмотрела на собеседницу. Высокая темноволосая женщина слушала ее с видом совершенного ребенка, полностью погрузившись в рассказ. Волосы ее были забраны в строгий учительский пучок, но живое полноватое лицо, свежее и розовое, было исполнено самого искреннего внимания.

– Одолевают, матушка Лукерья, одолевают, – закивала барыня. – Нет от них спасения, окаянных. Верно, вот думаю – пора тебе, раба Божия Вера, раздать все имение да и пойти по Руси-матушке, хлебом питаться, росой умываться, как ангелы небесные. Да грехи не дают, не пускают грехи-то.

– А ты гони, гони их! – посоветовала богомолка. – Гони грех постом да молитвой, будет тебе Христос опорой и защитою. И пойди, пойди, матушка, обязат пойди, во первую голову, стало быть, в обитель…

Завыл паровозный гудок, старуха завертелась, заозиралась, остаток фразы растворился в шипении пара. Барыня сунула ей рубль, та в ответ сдернула с плеча холщовую котомку, выудила оттуда тряпицу, узлом связанную, сунула Вере и тронулась в свой дальний путь.

Женщина вернулась на скамейку, села рядом с худощавым молодым человеком в светлом льняном костюме с намеком на щегольство. Мужчина выглядел утомленным и болезненным, на его бледном лице выделялись рыжеватые усики, а светлые брови, чуть вздернутые над прозрачными серо-голубыми глазами, придавали характер горестного удивления, словно он остановился перед великою загадкой жизни и не в силах ее ни разрешить, ни оставить и пойти своей дорогой. Мужчина читал «Северский вестник» с таким вниманием, словно искал там известие о кончине дорогого дядюшки, который должен был оставить ему наследство. Рядом лежала бежевая шляпа тонкого фетра и чуть слышно шипела открытая бутылка сельтерской.

– Решительно не понимаю, Вера Федоровна, зачем вам эти хождения в народ, – холодно заметил он, когда женщина села рядом, и перелистнул газету.

Вера, нимало не смущенная таким приемом, развязала тряпицу, полученную от старухи-богомолки, и высыпала на ладонь семечки.

– Вот, Вениамин Петрович, полюбуйтесь. Вам как доктору будет любопытно. Семена подсолнечника, которые пролежали ночь на могиле самого сильного старца в Чудовом скиту. По дешевке уступила Лукерья. Самое чудодейственное средство, от всего помогает. Не хотите попробовать? В вашем состоянии, может быть, это последнее средство для спасения жизни.

Доктор опустил газету, бросил короткий взгляд.

– Сколько вы за это отдали?

– Рубль.

– Выбросьте эту дрянь немедленно, – велел он. – Вы цены своим деньгам не знаете. Они трудовым потом, может быть, заработаны, каторжным трудом подневольных на одной из фабрик вашего батюшки, а вы их на эдакую ересь тратите.

– Деньги эти от отцовских патентов, и вам это хорошо известно, – хладнокровно ответила Вера Федоровна. – Оставьте этот студенческий тон, он вам не идет. И потом, с чего вы взяли, что этот рубль – за семечки? Столько стоила ее история.

– И все равно – выбросьте, иначе за ваше здоровье я не ручаюсь. Вы ее руки видели? Там вам и холера, и чума, и мор, и все казни египетские.

Вера пожала плечами и высыпала семечки наземь. Тотчас подскочили воробьи, деловитые, как пехотные прапорщики, и даже, казалось, в мундирах такой же расцветки, и начали клевать освященные семечки странницы Лукерьи.

– Вот вы спросили, зачем мне «хождения в народ», как вы выразились, – с легким упреком начала она. – Я бы не удивилась подобному вопросу от чужого человека. Но вы, Вениамин Петрович, вы меня знаете намного лучше! Вы когда-нибудь думали, дорогой доктор, как мало мы знаем о своих родных местах? Вообразите себе – ученые отправляются к папуасам, на Огненную Землю, Андаманские острова, на архипелаг Тонга, к черту на куличики, рискуют жизнью, преодолевают и морскую качку, и бури, и болезни, и угрозы смерти, лишь бы добраться до неизученных, неизвестных науке племен – успеть перенять их обычаи, переписать их сказания и мифы, прежде чем они исчезнут под натиском нашей цивилизации. Благородная задача, не так ли?

Доктор Авдеев безмолвно согласился, что задача, безусловно, благородная.

– А между тем среди нас, в нашем обществе, как в человеческих джунглях, обитают настоящие неизведанные племена. Десятки, сотни неизученных нами народов, в своих обрядах иногда отстоящих от нас куда дальше, чем какие-нибудь микронезийцы. И моя задача как ученого-антрополога изучать их. Фрэнк Кушинг прожил пять лет среди племени зуни. Он говорил как они, спал и пил как они, ел их еду, пел их песни и стал в конечном счете одним из индейских жрецов. Но так же и все эти странницы, паломницы, богомолки перехожие, христарадники – это же совершенно неведомая широкой публике сторона народной жизни, они представляют собой отдельный, особый слой человечества.

Вера разволновалась. Она встала, можно сказать, возвысилась над скамейкой (ростом она пошла в отца, купца первой гильдии Федора Мардариевича Остроумова, который, как в народе говорится, с неделю вырос и натощак его не обойдешь). Вера Федоровна была, конечно, постройнее, но знаменитая остроумовская порода и в ней читалась. Дед ее, Мардарий Остроумов, на спор теленка на руках вокруг базарной площади обносил, да все бегом. А на теленке чарка с водкой поставлена, так говорят, ни капли старый Остроумов не проливал.

Серые быстрые глаза, темно-русые мелко кучерявые волосы, легкий пушок у верхней губы – ее нельзя было назвать красивой, но живость речи и яркость (иногда чрезмерная) взгляда притягивали внимание. Немало было женихов у Веры Остроумовой, и гренадерский рост невесты их не пугал, а привлекало их вовсе не только отцовское состояние, но все напрасно. Под венец Вера Федоровна не собиралась.

– Стало быть, это было ваше… как вы его называете, включенное наблюдение за, так сказать, нашими местными туземцами? – Доктор сморщился и отпил сельтерской. – Такое же, как с теми татарскими пастухами на Ай-Петри? И в Одессе, когда вы неделю прожили на Молдаванке? Или когда я вас в цыганском таборе едва отыскал? Кажется, вас уже сосватали за какого-то видного цыганского барона?

– С цыганами я немного увлеклась, – признала Вера Федоровна. – Невыносимо скучно было на ваших сакских грязях. К тому же я уже выздоровела. А Василий горяч был, человек-огонь. Что он с семистрункой вытворял, вы себе не представляете.

Доктор Авдеев отпил еще глоток и с сомнением посмотрел на пациентку. Вот уже второй год, как он стал семейным врачом Остроумовых, и надо сказать, никакие пациенты не ставили его в тупик так часто, как брат и сестра Остроумовы. Перенял он практику у своего отца, который пользовал старого Федора Остроумова, «электрического короля», и всю его семью последние лет тридцать. Казалось бы, не чужие люди – Вениамин Петрович вырос в купеческом доме Остроумова и все его семейство было для него почти родственниками. И тихая, миловидная и болезненная Анна Егоровна, жена Федора, рано ушедшая от чахотки, и сам старик Остроумов, и двое их детей, переживших опасный детский возраст, – Вера и Аполлон. Вера была старше доктора на три года, Аполлон младше на три, так что они часто становились его товарищами в детских играх. Насколько, конечно, это возможно было с Остроумовыми.

Эксцентричный купец хотел, чтобы у него была личная церковь и собственный врач в любое время. Церковку о пяти маленьких куполах пристроили к правому крылу трехэтажного особняка, сооруженного из красного кирпича в готическом стиле, отчего вся постройка приобрела довольно эклектичный вид. Внутри церковь, как и весь дом, освещалась не газом, а электричеством, вырабатываемым личной станцией Остроумова, а по иконостасу так и вовсе лампочки пустили для подсветки святых, к неудовольствию благочинного Павсихакия.

А для врача он выстроил флигель в саду (с непременным водопроводом и электричеством), где юный Веня родился и вырос, да и сейчас живет.

Нет уже и отца и матери, лежит в земле старый Остроумов, погибший в ходе очередного безумного эксперимента по производству алмазов посредством пропускания сверхмощного электрического тока сквозь уголь. А наследники Остроумова, Вера и Аполлон, делят старый особняк в глухом уголке Замоскворечья. Дом с грифонами, как его местные зовут, – в честь литых фигур на столбах у ворот.

Вернее сказать, в особняке жил младший Остроумов – Аполлон, опекаемый слугами и самим Вениамином, потому что к жизни за пределами дома он был совершенно не приспособлен. Доктор Авдеев даже не был уверен, что младший Остроумов до конца замечал, что он живет один, – книги заменяли ему весь мир.

А вот Вера Федоровна как выпорхнула из гнезда в восемнадцать, отправившись в Петербург учиться на Бестужевских курсах, так с тех пор дома бывала лишь наездами. Только старый Остроумов и мог ее приструнить, пока был жив, а как умер – все, пиши пропало.

В Петербурге она умудрилась фиктивно выйти замуж для получения паспорта, чем привела в оцепенение всю провинциальную купеческую родню, а потом покатилось остроумовское колесо, как писал господин Гоголь в своем бессмертном сочинении, – сначала в Лондон, потом в Кембридж, затем в Сорбонну и опять в Кембридж. А уж потом Египет, Алжир, Конго, Гаити…

Письма, оклеенные марками так густо, что походили на чешую, приходили в тихий московский особняк из таких мест, каких и на карте-то не найдешь.

Доктор Авдеев был человеком современным и совершенно не отрицал передовой роли женщины в обществе. Читал он и «Крейцерову сонату» Толстого, и с большим сочувствием следил за деятельностью Лиги равноправия женщин, и полностью разделял их борьбу за расширение женских прав. Женщина, по его мнению, была товарищем и другом мужчины, и они должны были делить все тяготы строительства нового, лучшего мира. Медик, инженер, учитель, адвокат, чиновник, даже и военные должности – все профессии должны были покориться женщинам.

Но этнограф и антрополог? Нет, это даже для Вениамина Петровича было чересчур. Хотя, быть может, потому что это была Вера – их милая Вера, на которую он привык смотреть как на старшую сестру. Но Вера Остроумова никого не спрашивала. Она просто поступала так, как считала нужным.

Вот и сейчас – ей надо себя беречь, ведь после двух лет на Амазонке ее нервная система совсем расшатана. Те видения, а если точнее, галлюцинации, которые ее терзают, довели Веру до границы безумия. Бог знает, что она там видела, среди дикарей, в том зеленом аду, что ей пришлось пережить, через какие испытания пройти!

Вера была крайне скупа на рассказы о пережитом. Но когда Авдеев встретил ее в Париже, она была похожа на забытое воспоминание о самой себе. Он смог ее уговорить начать лечение – хотя совершенно не понимал, с чем же, черт возьми, он имеет дело, и только надеялся, что целительная сила сперва швейцарских, а затем и крымских пейзажей благотворно скажется на ее душевном состоянии. Расчеты оправдались: скука и покой зимнего Крыма немного успокоили Веру Федоровну. Безумства с цыганами и татарами – незначительный рецидив. Авдеев очень на это надеялся. Они провели в Крыму всю зиму и теперь возвращались домой, в Москву.

Всего сутки – и они будут дома, где к его услугам библиотека медицинского факультета Московского университета и опытные коллеги, которые наверняка сталкивались с подобным в своей практике.