Глава 14 «Тимбер Линггер»

Многие сказания о драконах, колдунах и рыцарях начинаются в питейном доме. Здесь в полумраке толстый половой – владелец заведения, грустит, лениво отгоняя мух. Редкие посетители разных мастей сидят за липкими столиками. Жёлтый огонь горелок освещает морщинистые и щетинистые лица. Из окна, затянутого бычьим или козьим пузырём еле пробивается дневной свет; в его тусклых лучах пляшут пылинки. Почему же барды и рассказчики начинают свои истории в таких скучных местах? Что такого захватывающего в питейных домах, которые в Вирфалии называют раскатистым словом «кружало»? Чтобы это понять, достаточно присмотреться к самим сказочникам и бардам, которые любят драконов, волшебство и прочих невероятных единорогов. Обычно это добрые и милые люди, которые сами в жизни и мухи не обидят. Им в радость мечтать о далёких землях, прекрасных принцессах и рыцарях в сияющих доспехах. Такие барды с нежными руками, тонкими пальцами, заточенными под перебирание струн музыкальных инструментов, никогда не странствовали дальше родных провинций. Эти воспитанные люди в жизни не видели диких зверей, хладнокровных бандитов, коварных злодеев и затхлых пещер. Единственное место в их спокойном и безопасном мире, где можно ощутить тревогу, почувствовать вкус иной жизни – питейный дом. Это та самая пещера, где живут чуждые бардам существа. Именно тут можно наткнуться на грязные сапоги, топтавшие далёкие земли. Здесь от табачного дыма режет глаз, от хмеля туманит взор, а от бранных слов простого люда на душе становится тоскливо. Это место, где бард с тонкими пальцами, сделанными для того, чтобы ласкать лютню, чувствует себя одиноким.

Историю рыцаря Ломпатри тоже следовало начать именно с такого кружала в вирфалийской провинции Крестовь. Сама провинция – место не менее интересное, чем Дербены. Если Дербены – самая северная провинция всего Троецарствия, то Крестовь – тоже самая северная провинция, уступающая только Дербенам. Другими словами, Крестовь – мертвецки-скучное захолустье. Но самое любопытное здесь то, что местные жители считают свою соседку – самую-самую северную провинцию – малолюдным, диким и унылым местом. В то время как всё остальное Троецарствие считает именно провинцию Крестовь таким вот захолустьем. Звучит запутанно, но при путешествии в Крестовь эти вещи стоит знать назубок. Ведь каждый раз в бытовых спорах с иноземцами, жители провинции Крестовь напоминают, что они – не край света, а что есть ещё и Дербены – и вот там-то и живёт настоящая «деревня»; ну а от их границы до стольного града Идрэна всего три с половиной дня пути. Но, как назло, иноземцы для подобных разговоров, в большинстве своём, попадаются такие, которые никогда не слышали о Дербенах и в ответ лишь снисходительно улыбаются недалёким простакам. Местные, конечно, догадываются, что подобные улыбки смахивают на насмешки, но открыто об этом не говорят. Зачем обижать редких иноземцев-путешественников, забредших в их край? Других-то путников нет, а поговорить с новым человеком страсть как охота. Пусть уж улыбается!

Рассказ о человеке всегда стоит начинать с момента его рождения, а ещё лучше немного загодя. Но в случае рыцаря, именно тот день в кружале можно считать началом всей истории. Ломпатри вместе с верным слугой томился в дальнем гулу питейного дома и водил кончиком ножа по грязной столешнице, оставляя в толстом слое старого жира белую бороздку. Скрипнула входная дверь. Из ярких лучей погожего дня появился Закич, радостный и довольный собой.

– Вот видишь, рыцарь, что бывает, когда такому толковому парню, как я платишь вовремя! – заявил коневод, подсаживаясь к спутникам.

– Бывает то, что ты шляешься невесть где, и пропиваешь заработанное, – буркнул в ответ Ломпатри.

– Нет! – лицо Закича расплылось в простодушной улыбке. – Я его нашёл!

– Не томи! Докладывай! Не люблю загадки, – рычал командир.

– Слухи про ту странную компанию – помните? Видели их местные. На Стольном Волоке. Сюда в деревню – не пошли. Если поторопимся, перехватим на распутье на полночной дороге.

– Сколько их? Трое, говорят? – спросил Ломпатри, хотя уже знал ответ. – Что местные гуторят: высокая эта троица, али низкорослая?

– Говорят, с виду люди как люди, – ответил Закич.

– Значит, за гномов не сдать, – тяжело вздохнув, заметил Ломпатри.

– Но один из них всё время лицо прячет – капюшон у него на голове. Даже когда солнце палит, как сейчас, – добавил Закич.

Ломпатри поднялся.

– За колдуна сойдёт, – как-то грустно заметил рыцарь и направился к выходу.

– Это около десяти серебряников! – радостно сказал Закич, спеша за Ломпатри. – Потом припасов добудем, да и жалования можно выплатить на несколько недель вперёд.

– Но мне не к спеху, – смеясь, заметил Воська.

– К спеху – не к спеху, а монета к монете! – подняв указательный палец вверх, ехидно заметил Закич. – Что бы ты, господин рыцарь, без меня делал!

– Рачительствовал, – резко отсёк Ломпатри и вышел из кружала на залитый солнечным светом двор.

Через несколько минут Ломпатри и Закич выехали из деревни, оставив Воську впрягать коней в телегу и догонять их по северной дороге, ведущей через холмы к Волоку. Из деревни шло всего две дороги – та, по которой путники въехали – южная, и та, по которой они собирались деревню покинуть – северная. Глупый и старый Воська внимательно выслушал наставления хозяина о том, куда ехать и когда.

Стоял один из тех деньков осени, когда солнце на прощание светит чуть сильнее, а тёплый ветер, перед тем, как уступить место холодному, ещё разок пролетает над землёй, лаская отяжелённые плодами садовые деревья. Рыцарь и коневод прошли по песчаной дороге около часа. Дрожка вилась меж холмов, усаженных яблонями, источающими приятный аромат плодов. Она то поднималась, открывая раздолье северной окраины провинции, то опускалась в низину, где в тёплом безветрии и полуденной тишине на путников накатывала дрёма. Да, да! Несмотря на то, что путники ехали на столь неспокойное для души дело, дрёма одолевала их, заставляя смятённые сердца биться медленнее. Когда они поднялись на очередной холм, то увидели смычку песчаной дороги со Стольным Волоком. Там к смычке приближались три фигуры.

– Говорил же, успеем перехватить! – возрадовался Закич.

– Вот теперь уж не болтай, каналья – дело делаем, – хмуро ответил Ломпатри и протянул руку своему коневоду.

Тот подал рыцарю стяг. Ломпатри расправил его и над холмами, на осеннем ветре затанцевал силуэт белого единорога.

– А если он на самом деле не колдун? – спросил Закич. – Гвардейцы ведь в таких случаях не спрашивают. Повесят простого человека ни за что.

– А если ты на самом деле не коневод? – посмотрев в глаза Закичу, спросил в свою очередь рыцарь. – Я в твои дела не лезу, вот и ты в чужие не лезь.

Ломпатри направил коня вниз к перепутью. Подъехав к незнакомцам, рыцарь осадил коня. Троица эта оказалась незаурядной для Стольного Волока: двое стариков в грязных накидках, непонятного цвета и рослый парень в зелёном плаще с капюшоном. Этот шёл впереди. Старики следом волочили тяжёлый сундук, с приделанными к нему маленькими колёсами и жердями, из-за которых вся эта конструкция походила на тачку с крышкой. Когда Ломпатри остановился перед ними, один из стариков поспешил приблизиться к рыцарю и заговорил:

– Несите свет сквозь тьму, господин рыцарь, – вымолвил старик вежливым голосом и стал учтиво кланяться, чуть выворачиваясь при наклоне вправо, как это делали только те, кто принадлежал к благородным сословиям.

– Кто вы такие? – громко спросил Ломпатри, когда понял, что этот старик более ничего не собирается говорить.

– Мы простые путники, господин. Следуем на полночь по Стольному Волоку. Законов не нарушаем. Из добра – только походные вещи, – учтиво ответил старик и снова отвесил вежливый поклон.

– Среди вас нелюдь, – решительно заявил Ломпатри.

Старик поднял глаза на рыцаря, затем обернулся на своих спутников и, как показалось Ломпатри, не забыл кинуть взгляд на Закича, который тоже потихоньку спускался к перепутью.

– Мой господин… – начал объяснять старик.

– Я не твой господин, холоп! – резко оборвал его Ломпатри. – А был бы твоим, высек бы немедленно! Теперь посторонись! Этот нелюдь будет доставлен в стольный град и передан суду. Там решат, что с ним делать.

– Господин рыцарь – вы безумец, – отчаявшись вразумить своего собеседника, проговорил старик спокойным голосом.

– Следи за языком, холоп! Я ведь могу его отрезать! – ещё громче закричал Ломпатри, вонзил штандарт со стягом в землю и обнажил меч.

– Этот господин – нуониэль. Причём самый могущественный, – сказал старик. – Вы умрёте раньше, чем успеете поднять свой меч!

– Прочь с дороги! – отчётливо скомандовал Ломпатри. Старик послушно посторонился. – Покажи своё лицо, путник! – обратился рыцарь к нуониэлю.

Говорят, что исход битвы зачастую решается ещё до начала сражения, и гениального воеводу отличает то, что он умеет одерживать победу до того, как вступит в бой. Те, кто верят в сказки – например барды, которые ужаснее местного кружала ничего в жизни не видели – соглашаются с этим утверждением, не вдаваясь в его суть. Более приземлённые люди, которым не свойственно размышлять о том, что невозможно пощупать руками, но у которых есть опыт сражений в качестве солдат, тоже поймут данный постулат, хоть и не смогут его объяснить. А вот упёртые болваны, не верящие ни сказкам, ни суровому опыту других людей, сожмут нелепую гримасу и твёрдо заявят, что до начала сражения ни одна душа в мире не может знать его исхода, ибо будущее неведомо. Ломпатри в сказки не верил, но и болваном его назвать невозможно. Он точно знал, как выигрывать сражения любой сложности и любого масштаба, от многотысячных побоищ, до дуэлей. В тот погожий осенний день на распутье, рыцарь находился в прекрасном настроении и отличной форме. Он был сыт, бодр и свеж. В левой руке он держал оживальный щит и заодно поводья верного коня, в правой руке – длинный, сияющий меч. Его грудь покрывала тонкая кожанка, с тиснением в виде гарцующего единорога. Мягкие сапоги только что отремонтированные Воськой плотно прилегали к голенищу, волосы удобно прибраны назад. Ломпатри знал, что ему с руки победить кого угодно. Но то касалось людей, а на этот раз перед ним стоял кто-то, кто человеком не являлся. Ломпатри уже доводилось сдавать гвардейцам карликов и дурно-пахнущих стариков, выдавая их за сказочных существ или волшебников. В таких случаях и он, и гвардейцы знали, что это никакие не сказочные существа, а простые неудачники, попавшие не в то время не в то место. Но пока ненависть ко всему чуждому кипела в людях, подобные происшествия оставались в ходе вещей. Теперь же перед ним оказался некто, с кем раньше рыцарь никогда не встречался. Он слышал о неких нуониэлях, которые живут далеко на юге – ещё дальше странного края Айседолиса, где всяких существ полно, и докуда неприязнь к причудливым созданиям ещё не дошла. До этого дня Ломпатри не видел ни одного нуониэля, но то, что у этого существа, так же, как и у людей, будет голова, уши и пара глаз, рыцарь знал точно. А если есть глаза, то в них можно различить страх, неуверенность, браваду или же безумие. Ломпатри понимал, что, если этот невиданный доселе нуониэль послушается его, скинет с головы капюшон и покажет глаза – победа будет за владыкой провинции Айну. И вот медленно сдвинув капюшон назад, нуониэль повёл головою вправо, поправив веточки, украшавшие его макушку вместо волос. В тот день, на ярком осеннем солнце иголочки лиственницы, уже подёрнутые желтизной, горели ярче обычного, радуя мир последним всплеском своих насыщенных красок. Удивление переполнило рыцаря в тот момент, когда он увидел столь необычный покров головы. Всё же, Ломпатри взял себя в руки и сохранил серьёзность в своём взоре. Ниспадавшие на правое плечо нуониэля веточки, мягкие, тонкие и пластичные, как будто это вовсе не дерево, а тонкие косы с вплетёнными в них иглами, выглядели и жутко и прекрасно. С одной стороны, сами веточки были красивы, но, приглядевшись к тому месту, где они касались головы, чувство прекрасного отступало перед неестественностью. Шероховатость головы, трещинки и местами сухая кожа с выросшими из неё подобно рогам ветками напоминала образы тех больших, бесшерстных животных, которых лучше рассматривать издалека, нежели приглядываться к ним с близкого расстояния. В несомненной красоте кончиков веточек терялись их корни, начинавшиеся так, как начинается у носорога рог или как у слона – хобот. Странно и непривычно. Своим орлиным взглядом Ломпатри вмиг разглядел лицо нуониэля во всех деталях. Сказочное существо оказалось почти стариком; по людским меркам лет пятидесяти четырёх, пятидесяти пяти. Лицо покрывали немногочисленные, но глубокие морщины. Под густыми бровями, то ли из толстых зеленоватых волос, то ли из тонких коричневатых травинок, рыцарь различил спокойный взгляд. Ломпатри еле-заметно улыбнулся: ведь нуониэль послушался и снял капюшон. Победа одержана ещё до начала схватки! Но в тот же миг нуониэль медленно перевёл свой взгляд чуть ниже, прямо на кирасу, закреплённую за спиною рыцаря на крупе лошади. Там лежала та самая дорогая сердцу и действительно хорошая кираса, в которую рыцарь облачился бы, замени Воська вовремя кожаные ремешки, стёршиеся и порвавшиеся ещё две недели назад. Ломпатри и сам глянул на кирасу. Огрызок старого кожаного ремешка торчал в сторону прямо из-под начищенного до блеска металла. Дороговизна доспеха была видна за версту, и то, что этот доспех лежал упакованным на лошади, а не защищал грудь рыцаря, который собирался силой решать вопрос на перекрёстке, говорило о многом: вся судьба последнего года странствий рыцаря отчётливо читалась в этой бесхозной кирасе со старыми ремешками. И когда Ломпатри вновь глянул на нуониэля, рыцарю стало понятно, что это не он, а сказочное существо только что одержало победу в битве, которая неизменно происходит до сражения и решает исход оного.

Деваться некуда: меч обнажён, и момент требовал сражения. Но тут произошло то, что отложило смерть Ломпатри и определило его дальнейшую судьбу. Из-за поворота за холм в солнечной дымке песчаной дороги показался всадник. Он стремил своего коня рысью прямиком к перекрёстку. В руках он держал синий стяг с белой стрекозой. На конце стяга красовалась длинная синяя лента, развивающаяся по ветру аршина на три за всадником. В Вирфалии такие ленты вешали на стяг в том случае, если сам представитель рода лично присутствовал в отряде. Приблизившись к перекрёстку, всадник остановился. Ломпатри заметил, что нуониэль всё ещё смотрит на него самого и не отводит взгляд ни на миг. «Боится, что, если отвернётся, я сразу же атакую его, – подумал Ломпатри. – Видать, матёр». Не успела пыль осесть, как из-за холма появилась группа всадников, человек в тридцать. Когда они подъехали к перекрёстку, от них отделился один в красивом шлеме, увенчанным белыми перьям. Он расстегнул шлем, снял его, а затем снял и подшлемник, которым вытер свою облысевшую голову. Это был рыцарь Гастий из рода Аркиров – двадцатилетний парень, унаследовавший от предков как лысину, так и дурной нрав вкупе с абсолютно непримечательной историей своей фамильной линии. Всё же, несмотря на спесь, присущую всем из его рода, Гастий, как и подобает настоящему рыцарю, заговорил первым. По рыцарским законам поведения именно подъехавший рыцарь должен первым приветствовать всех, кто уже закончил движение к месту встречи и ожидает последнего.

– Счастлив видеть всех вас, путники, – громко произнёс Гастий своим звучным, но неприятным голоском. Ломпатри покоробило то, что этот вирфалийский рыцарь, обратился не к нему в частности, а ко всем присутствующим. В прошлой жизни Ломпатри не оставил бы подобное отношение безнаказанным даже от представителя самого невоспитанного рода, каким и слыл род Аркиров.

– Премного рады, – ответил Ломпатри, как подобает по всем правилам. – Наше счастье столь же огромно, как ваше, господин Аркир.

– Гастий Аркир, к вашим услугам, – отвечал лысый рыцарь. С каждой секундой Ломпатри терял самообладание: этот нахал ответил на фразу, но не добавил в конце требуемого всеми писаными и неписаными правилами обращения «господин». Для дуэли этого может быть и маловато, но требовательного к этикету Ломпатри формальности никогда не останавливали. Однако сейчас, когда за спиной смутьяна блестело на солнце три десятка копий, Ломпатри проглотил оскорбление.

– Среди вас есть одна дрянь, которую некоторые называют сказочной, – снова заговорил Гастий, глядя на стоявшего к нему спиной нуониэля. – Пусть нелюдь назовёт себя!

Нуониэль спокойно повернулся к Гастию. Тот старик, спутник нуониэля, что разговаривал с Ломпатри, поспешил к молодому рыцарю.

– Господин Аркир, будьте милосердны, – начал он, касаясь сапога Гастия. Спесивый рыцарь вынул ногу из стремени и ударил старика сапогом в грудь. Тот упал в дорожную пыль и закашлял, жадно хватая воздух. Второй старик подбежал к своему товарищу и стал оттаскивать его с пути.

– Оставь, Говруша, – сопел упавший старик своему другу. – Не дай им этого сделать. Его спасай!

– По закону этой земли, ты должен быть полонён! – снова обратился Гастий к нуониэлю. – Ты отправишься с нами в Идрэн, где выяснят человек ты или тварь.

С каждым словом Гастия что-то странное происходило в душе Ломпатри. Старый рыцарь был унижен и оскорблён всем своим бедственным положением, которое терпел почти год. Теперь же к этому добавилось и пренебрежительное отношение рыцаря, который бы раньше почёл за честь просто находиться с Белым Единорогом в одном помещении. Но больше всего Ломпатри коробило то, как этот лысый урод говорил с нуониэлем. С тем, кто только что одержал победу, сделав всего лишь один взгляд на неготовую к бою кирасу. Старый рыцарь хоть и не считал нелюдя ровней себе, всё же отдал должное твёрдому духу нуониэля.

– Господин Гастий, – заговорил Ломпатри, спешившись и спрятав свой меч в ножнах, – честь и хвала вам за орлиный взор, охватывающий всё до окоёма. Это действительно сказочное существо, и место ему в Идрэне, на допросе. Именно с этой целью я и остановил его здесь на перекрёстке, чтобы пресечь вольные странствия и лично доставить в стольный град к трону короля Девандина.

– Я благодарю вас за бдительность, – ответил Гастий, снова не добавив обращения «господин». – Я передам дяде Девандину, что род Сельвадо поныне чтит законы нашего края и готов в любую минуту задержать тусветную тварь, чтобы предать справедливому суду.