© Алексей Митрофанов, 2023

ISBN 978-5-0056-9416-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Что предпочитали на обед наши любимые писатели? Кто из них был гурманом и лакомкой, а кто равнодушным к еде? А для кого и вовсе главным было выпить? Как все это связано с их прозой и поэзией?

Приоткроем завесу.

Анна Ахматова: каша с тыквой и бычки в томате

Украденная каша

«Еду мы варили редко – нечего было и не в чем», – писала Ахматова. К счастью, это относилось только к нескольким послереволюционным годам.

Корней Чуковский вспоминал: «Как-то в двадцатом году, в пору лютого петроградского голода, ей досталась от какого-то заезжего друга большая и красивая жестянка, полная сверхпитательной, сверхвитаминной „муки“, изготовленной в Англии достославною фирмою „Нестле“. Одна маленькая чайная ложка этого концентрата, разведенного в кипяченой воде, представлялась нашим голодным желудкам недосягаемо сытным обедом. А вся жестянка казалась дороже бриллиантов. Мы все, собравшиеся в тот день у Анны Андреевны, от души позавидовали обладательнице такого богатства».

В другое время она пусть и не роскошествовала, но могла себе позволить более-менее нормальную еду. И, соответственно, приобрести некие гастрономические предпочтения.

Одно из них – пшенная каша с тыквой. Коммунальная соседка Анны Андреевны вспоминала, как поставила такую кашу запекаться и попросила поэтессу присмотреть за ней – понадобилось срочно уехать. В качестве «гонорара» разрешила Ахматовой попробовать.

Возвращается и видит пустую кастрюлю. И Анну Андреевну: «Было так вкусно, что забыли вам оставить».

Вообще, сложившийся образ Ахматовой не соответствует действительности. Точеный профиль, строгая одежда, вечно прямая спина. Четкий ритм стихов. Точная мысль.

В результате Ахматову воспринимают как некое бездушное и холодное существо с промозглого невского берега. А ведь она была душевная, ужасно непосредственная, постоянно шутила, кого-то разыгрывала.

Как-то раз она, по своему обыкновению, остановилась в Москве у писателя Виктора Ардова, на Большой Ордынке. К нему же зашел старый ардовский друг, кадровый офицер. Человек глубоко порядочный, но чересчур прямолинейный. Сказал, между делом, что видел, как у метро «Новокузнецкая» продают ананасы.

«Что же ты нам не купил ананас?» – возмутился Виктор Ефимович.

И, повернувшись к Ахматовой: «Анна Андреевна, вы когда-нибудь слышали, чтобы в приличный дом приходили без ананасов?».

«Никогда в жизни», – моментально поддержала розыгрыш Ахматова.

Гость быстро встал из-за стола и через двадцать минут вернулся с ананасом.

Любовь к бычкам в томате

Сын Виктора Ардова Михаил вспоминал, как Ахматова просила его сходить за продуктами: «Купи, пожалуйста, ветчины, хлеба, сыра и… (Анна Андреевна, немного стесняясь, опускала глаза) баночку бычков в томатном соусе».

Эти бычки в томате, безо всякого сомнения, можно отнести к числу любимых блюд Ахматовой.

Любила поэтесса и грибы, тушеные в сметане с зеленью. Сильва Гитович, подруга поэтессы, вспоминала: «С утра я уходила за грибами, набирала полную корзину, долго чистила, а потом тушила особым манером, как любила Анна Андреевна, с луком, сметаной и перчиком. „Вы меня балуете, – кокетливо растягивая слова, говорила она, – грибы прелестны“».

Живя на даче в Комарове, Ахматова сама нередко выходила за грибами. Как правило, одна. И возвращалась с неплохим «уловом».

Но каша с тыквой и грибы – деликатес. А каждодневная еда – картошка с квашеной капустой.

«Не помню, чтобы хоть раз у нее было что-то еще», – писала ее хорошая знакомая, литературовед Наталья Роскина.

Кулебяка и пирог

Был в ходу яблочный пирог. Но не простой, а с черносливом. И не просто с черносливом, а с предварительно вымоченным в каком-нибудь крепком алкогольном напитке. И, опять-таки, как и грибы, со сметаной.

Поэтичный пирог.

Ахматова вообще была неравнодушна к пирогам. Балерина Татьяна Вечеслова вспоминала: «Помню, шла я навестить ее. Не могла найти в городе цветов и вдруг, зайдя в кондитерскую, увидела горячую аппетитную кулебяку. Снесу Анне Андреевне, не обидится она на меня. Я оказалась права. Она по-детски искренне обрадовалась пирогу.

– Вот хорошо! Будем сейчас чай с кулебякой пить… И так мило, просто и уютно сидели мы за чаем, ели кулебяку, говорили о самом прекрасном высоком искусстве – поэзии».

Еда – не главное

При этом еда для Ахматовой – не просто еда. Это еще и поэтический образ:

 
Звенела музыка в саду
Таким невыразимым горем.
Свежо и остро пахли морем
На блюде устрицы во льду.
 

Чаепитие и даже застолье нужно не для того, чтобы пьянствовать и наедаться, а чтобы интереснее, затейливее вилась нитка разговора. Актер Алексей Баталов вспоминал: «Чашки и какая-то нехитрая еда, между делом сменяющаяся на столе, были не более чем поводом для собрания, вроде как в горьковских пьесах, где то и дело по воле автора нужные действующие лица сходятся за чаепитием».

Чай и еда были основой ритуала, который следовало строго соблюдать. Даже если на всех присутствующих приходилось всего три печенья, их не делили поровну, разламывая на кусочки. Их клали в нарядную вазочку. И выходило так, что даже в самый страшный голод на столе стояла вазочка с печеньем.

Впрочем, сама Ахматова всегда ела довольно мало. А если в гостях ее принимались усиленно потчевать, чувствовала себя перед хозяевами виноватой – дескать, простите, вот такая малоежка.

Поэт же Анатолий Найман вспоминал: «Женщина, впустившая меня в квартиру, внесла блюдечко, на котором лежала одинокая вареная морковка, неаккуратно очищенная и уже немного подсохлая. Может быть, такова была диета, может быть, просто желание Ахматовой или следствие запущенного хозяйства, но для меня в этой морковке выразилось в ту минуту ее бесконечное равнодушие – к еде, к быту, чуть ли не аскетичность, и одновременно ее неухоженность, и даже ее бедность».

Хотя, скорее всего, поэтесса просто-напросто не понимала – зачем больше?

«Пьет как гусар»

Все это, впрочем, не мешало поэтессе выпить за вечер граммов двести водки. Переводчица Софья Островская говорила о ней: «Водку пьет как гусар».

Одним из излюбленных тостов Ахматовой были слова: «Выпьем за то, что мы опять сидим вместе, что мы опять встретились».

Общение она ценила выше, чем закуски.

А вот воспоминание литературоведа Эммы Григорьевны Герштейн: «Возвращаясь домой, мы подошли к пивному ларьку, где я хотела купить папиросы. Очередь расступилась. Но Анна Андреевна объявила, что хочет пить. Продавец протянул ей полную кружку пива. Она, не отрываясь, выпила ее до дна. И чем больше она запрокидывала голову, тем большее уважение отражалось в глазах окружавших нас рабочих, и она поставила на прилавок пустую кружку под их одобрительное кряканье и сдержанные возгласы удивления».

Зато вино Анна Андреевна не понимала.

При этом кофе поэтесса называла кофием. Манерничала.

Кстати, Ахматова придумала своеобразный тест на определение характера человека. В зависимости от предпочтений. Чай-собаки-Пастернак – простой, надежный, без затей. А кофе-кошки-Мандельштам – изысканный, но доверять ему не стоит.

Сама она при этом получалась исключением из правила – при всей своей изысканности, предпочитала все-таки собак.

Да и к чаю Ахматова, в общем, относилась неплохо:

 
На столике чай, печенья сдобные,
В серебряной вазочке драже.
Подобрала ноги, села удобнее,
Равнодушно спросила: «Уже!»
 

Михаил Булгаков: селедка и водка

Ананас от Голомбека

Жизнь Михаила Булгакова подчинялась закону «то густо, то пусто». То он живет в сытом Киеве, то страдает от голода на фронте Гражданской войны. То получает гонорар за гонораром, то оказывается в опале.

А красивую жизнь Михаил Афанасьевич очень любил. И хорошо поесть – тоже.

Михаил Афанасьевич родился в Киеве в довольно обеспеченной семье доцента Киевской духовной академии. Мать тоже работала – преподавала в женской прогимназии. Но и детей было семеро. Так что не голодали, но и не роскошествовали.

Одно из любимейших блюд в детстве Михаила Афанасьевича была нашпигованная индейка. Правда, это было праздничное блюдо, а не повседневное.

Еще до Первой мировой войны, будучи киевским студентом-медиком, Булгаков женился на Татьяне Николаевне Лаппа. Денег у молодых было негусто, а экономить они не любили. Если была возможность – шли в кафе или же в ресторан. Не было возможности – закладывали в ломбарде украшения молодой супруги и ехали в тот же ресторан на такси.

Особо им нравилось заведение под названием «Франсуа» на углу Крещатика и Фундуклеевской улицы. Правда, владел им не француз, а варшавский мещанин Франц Францевич Голомбек. Заведение славилось своими шоколадными конфетами и засахаренными фруктами. Не только мелкими, но и достаточно большими. У Голомбека можно было заказать засахаренный ананас или же дыню. Кроме того, здесь очень хорошо варили кофе, а диваны были мягкие, уютные.

Молодожены любили и ресторан «Ротце». А если денег не было совсем, Татьяна шла в магазин «Лизель», покупала там полкило «московской» колбасы, и этой колбасой Булгаковы обедали.

Репортаж с выставки

Затем были Вторая мировая и гражданская. Тут не то, чтобы не до гурманства – не до сытости. В 1921 году, уже в Москве, бывало, по три дня совсем не ели. Иногда в столовой Окон РОСТА писателю перепадала пара картофельных котлет. Он их ненавидел всей душой. Но ел.

К счастью, талант Булгакова довольно быстро оценили. Стали заказывать ему заметки, репортажи, очерки. Берлинская газета «Накануне» отправила Михаила Афанасьевича на Всероссийскую сельскохозяйственную и кустарно-промышленную выставку, готовить большой материал. Помимо хорошего гонорара, он еще и посещал там многочисленные рестораны и буфеты.

Гастрономический праздник начинался еще перед входом на выставку. Булгаков писал: «Публика высыпается из трамвая, как из мешка. На усыпанных песком пространствах перед входами муравейник людей.

Продавцы с лотками выкрикивают:

– Дюшесе, дюшесе сладкий!»

И продолжался, собственно, на выставке. Вот, например, описание павильона «Госспирта»: «„Gosspirt“. От легких растворителей масел, метиловых спиртов и ректификата к разноцветным 20-ти градусным водкам, пестроэтикетной башенной рябиновке-смирновке. Мимо плывет публика, и вздохи их вьются вокруг поставца, ласкающего взоры. Рюмки в ряду ждут избранных – спецов-дегустаторов».

И дальше: «Манит сюда запах шашлыка москвичей, и белые московские барышни, ребята, мужчины в европейских пиджаках, поджав ноги в остроносых ботинках, с расплывшимися улыбками на лицах, сидят на пестрых толстых тканях. Пьют из каких-то безруких чашек. Стоят перетянутые в талию, тускло блестящие восточные сосуды.

В печах под навесами бушует красное пламя, висят на перекладинах бараньи освежевшие туши. Мечутся фартухи. Мелькают черные головы.