Андрея охватил жуткий необъяснимый страх, безосновательный и непреодолимый. Сердце колотилось сильно, внутреннее напряжение доводило до тошноты и ему очень хотелось уйти отсюда куда-нибудь подальше. Отцепиться от худого сопровождающего и убежать прочь. Убежать без оглядки, прямо через проходную, перепрыгнув шлагбаум и навсегда заречься возвращаться в это некрасивое место, где не могло производиться ничего достойного (судя по всему предприятие обанкротилось много десятилетий назад и находится на полпути к тотальному саморазрушению). Сопровождающий в сатиновых трусах преодолел пару сотел труднопроходимых метров, и опять не на долго приостановился, чтобы Андрей против своей воли смог рассмотреть его разрисованную спину давно голодающего дистрофика. Множество портретов – мужчины с усиками, бородками, в пенсне, лисые, суровые, с твердыми фанатичными взглядами, все движутся в такт с тщедушными мышцами спины и у Андрея создавалось стойкое ощущение что портретные люди кривляются и гриммасничают независимо от движений дистрофика, который, тем временем завел парня в холодное заброшенное помещение, которое проще было снести под основание, чем отремонтировать.

Здесь была другая акустика и Андрюша Жуй услышал шепот. Слова со всех сторон нашептывали будто специально Андрею, но слова много раз отразившиеся от бетонных стен и металлических конструкций доходили до молодого человека сильно искаженными, гулкими. Многие слова он мог разобрать, но звуки накладывались друг на друга, множились, распадались и в итоге до Андрея доходила только давящая какофонию обрывков человеческих фраз. Что-то про социалистический строй, про равенство и братство, про жизнь и про смерть и еще про что-то, что Андрей категорически не желал слушать. Тем временем обнаженный сопровождающий вел его дальше по гулкому заводскому цеху, где со всех сторон Андрею казались говорящие объекты, он интуитивно вжал голову в плечи и напрягся всем телом, готовясь к внезапному нападению с любого места. Человеческие голоса чрезвычайно сильно пугали, однако как он не всматривался в темные неживописные углы цеха, но так и не различил ни одной живой души.

Сопровождающий остановил шаг и приказал Жую взять одну из совковых лопат, прислоненных к стене. Тогда только Андрей узнал в сопровождающем своего дальнего родственника Иосифа Эггельса. Ну конечно! Естественно он! «История всех до сих пор существующих обществ была историей борьбы классов-классов-классов-сов-сов-сов…» – разбрал Жуй среди эха и, затравленно озарившись вокруг, взял лопату. Они вдвоем с Эггельсом приблизились к огромной горе органических нечистот и по примеру своего двоюродного деда, Андрей набрал целую лопату кашицы из глилых сырых жил и почерневших раскисших овощей и еще чего-то мерзкого на вид. «Обшественные формации-мации-мации-иии…» – Андрей чуть не выронил лопату. Не обращая никакого внимания на вездесущие отголоски исторического материализма Эггельс сделал несколько шагов и вывались содержимое своей лопаты в какой-то чан с водой, Жуй автоматически сделал тоже самое и только потом заглянул в одну из врытых в бетонный пол бочку. «Субъекты экономических категорий-тегорий-тегорий-рий-рий…»

Заглянув в чан с мутной затхлой водой, Андрей Жуй отступил назад, но глаз не отвел. Лопата упала на пол, подняв сильное эхо, заглушившее фразу, начинающуюся с «Мировозрение социо…». Эггельс же продолжал швырять в воду гниль. В бочках были люди. Маленькие как дети, как дельфинята, они копошились в воде, хватали ртами нечистоты, глотали их, нажирались ими, вырывая их у своих собратьев. В небольших по площади чанах было по многу людей – человек по пятьдесят и им, несомненно, было тесно, но они не знали такого понятия. «Ценность отдельной человеческой личности в коллективном-лективном-лективном-ном-ном-ном…» Накидав в бак несколько лопат нечистот, Эггельс перешел к следующему. Кожа на его тощем как скелет теле вспотела несмотря на холод и сквозняки, жилы напряглись, татуировки соцгероев двигались в такт движениям тела, но Жую казалось, что портреты перемещаются сами по себе и открывают рты в беззвучных речах. Хотя почему беззувучных? Быть может что цеховое эхо и есть отголоски фраз, сказанных портретами.

Жую стало муторно, он еще раз взглянул на голых маленьких людей, копошащихся в баках на правах форели. «Коллективизация пролетариата-тариата-тариата-та-та-та…». Где тут выход? Где выход? Надо бежать отсюда! Бежать со всех ног, без оглядки! Убежать, вырваться от сюда и рассказать про творившееся тут бесчеловечье! Жуй уже сделал несколько робких шагов по направлению к предполагаемому выходу, но подскользнулся на куске склизского сала и упал! Упал прямиком в один из баков! В мгновение ока погрузившись с головой в вонючую муть, Андрей, запаниковал, забил руками ногами, закричал и его рот сразу наполнился глилостной водой и отходами жизнедеятельности. Он всплыл на поверхность, не переставая кричать и бить руками, вновь пошел на дно, ощущая десятки скользких рук подводных людей. Ледяные скользкие маленькие пальцы.

Как он выкарабкался на бетонный пол? Жуй не понимал. Ведь только что захлебывался в воде, только что глотал нечистоты, набирая их полный рот и шел ко дну. Наверное на какое-то время он, охваченный паникой, лишился памяти. Теперь он стоял на твердом полу мокрый вонючий, обуреваемый рвотными позывами. Эхо прекратилось. Оперевшись о какой-то металлический агрегат, Андрей повернул голову и смотрел как обнаженный Иосиф Ильич Эггельс проволочной удавкой ловит маленький людей-рыб. Вот один из несчастных вскормленных на гнилье водяных человечков попался в удавку и был выловлен наружу. Упав на холодный под человечек без пола и возраста забился в конвульсиях, замахал своими маленькими ручками и наконец испустил дух.

Эггельс поправил резинку своих трусов и поволок выловленного в сторону, оставляя после себя мокрый след. Про своего двоюродного племянника он, словно бы, запамятовал. Несмотря на паническое желание как можно бустрее покинуть этот ужасный цех, Андрюша, все-таки решил проследить за родственником. А тот доволок человка-рыбу до некоего ступенчатого поднятия, оказавшегося, на поверку возвышением для императорского трона. Отцепив добычу, каннибал преподнес ее восседающему императору, тот, не вставая с трона, взял маленького человека-рыбу и когда император поднес жертву ко рту – Жуй отвернулся. До него раздался хруст разрываемой человеческой плоти и чавканье.

– Ну-ка, – услышал парень и приоткрыл глаза. Император обращался к стоящему перед троном Иосифу Эггельсу. – Брякни че-нить.

– Че брякнуть? – спросил обнаженный дистрофик.

– Ну че-нить… – Андрюша не смотрел как император откусил еще кусочек, слышал только хруст разрываемых сухожилий, – из нашего.

– В каждой душе живет тяготение к счастью и смыслу, – произнес Эггельс.

Император на минуту задумался.

– Кто это сказал? – спросил он.

– Фома Аквинский.

– Не, не то, – вновь хруст рвущейся кожи и жевание. – Не то.

– Ну допустим… Философия не служанка теологии, а теология не наука. А комплекс положений, связанных между собой не рациональной последовательностью, а цементирующей силой веры.

– Хм… Блаженный Августин, что ль? – пренебрежительно спросил император.

– Основоположник номинализма и эпистомологии – Уильям Оккам. Год рождения – 1285-й, в 1313-ом году вступил в орден миноритов, а в…

– Помилуй! – император выковырял жилку из зубов и сплюнул ее под трон. – Давай, не умничай. Брякни че-нибудь из наших.

– В каждом человеке – солнце. Только дайте ему светить.

– Не то!

– Это Сократ.

– Да хоть кто! Ты начинаешь меня раздражать! Еще одна попытка!

– Незыблемая середина – это добродетель наивысшая из всех. Конфуций.

– Не то!

– Истина рождается верой, а умирает предрассудком.

– Кант?

– Гегель.

– Все! Ты меня выбесил!

– Подождите-подождите! Э… Сейчас… Одна из концепций постмодернизма: мир – это текст…

– Ага! – насмешливо поддакнул имератор, – еще скажи, что мы не можем вырвать ни страницы нашей    жизни, но можем сжечь всю книгу. Это не я сказал, это Сартр. Знаешь такого?

– Сам вижу, что не то… – согласился Эггельс. – Вот Бердяев утверждал, что… Нет… О! Вот! Человечество является скорее средством, а не целью. Человечество является только подопытным материалом…

– С Ницше ты попал не по адресу! Хотя близко.

– Если характер человека создается обстоятельствами, то надо, стало быть сделать обстоятельства человечными. Подходит? Это Маркс. Честно.

– Знаю что Маркс. Но все равно не то…

– Человека унижает не атеизм, а идолопоклоничесво.

– Еще.

– Производственные отношения – это базис основы существования человеческого общества.

– Дальше.

– Все, что имеет отношение к нематериальной стороне жизни общества, – культура, религия, право, философия, наука, – это надстройка. Она имеет второстепенное значение.

Император тяжело вздохнул, поняв, что большего от дистрофика не добъешся. Откусив еще кусочек человека-рыбы, он нехотя отлепил от себя свое собственное лицо и прилепил его Эггельсу на затылок.

– На уж, – император вздохнул. – Живи пока, гнида.

Санкт-Петербург.

2 августа 2017 г.

Жуй открыл глаза.

Он дома. Голова его повернута к трюмо.

На трюмо стояли новые электронные часы, показывающие «11:48». Жуй моргнул и прислушался к своему сердцу. Оно стучало нехорошо. Стучало так, что он чувствовал сердечный такт всеми частями тела, ему казалось, что он даже немного двигается на кровати.

Рядом лежала Марина Евсеенкова, далее Пистон. Лицо его было испачкано чем-то белесым. Ламии не было.

Жуй чудовищно хотел есть, но прежде чем приготовить себе хотя бы бутерброд, он первым делом зашел в ванную. От него разило какой-то нехарактерной для него вонью, в которой смешался пот, масло, сперма, чужой пот, чужая сперма, что-то земляничное и еще какой-то оттенок, идентифицировать который он не мог, хотя этот запашок стал замечать за собой все чаще. Ему это не нравилось, было в этом запахе что-то козлиное.

Войдя нагишом в ванную (а спал он тоже нагишом), он зажмурился от ослепительно яркого света электрической лампочки на 40 ватт. За долгое время пребывания в зашторенной квартире глаза отвыкли от нормального освещения. Щурясь, Жуй открыл горячую воду и сделал ее еще погорячее, в последнее время он предпочитал именно так. Чтобы пар шел.

Уже ступив одной ногой в ванну и протянув руку к мылу, он впервые за несколько дней поймал в поле зрения зеркало, почему-то он стал избегать зеркал, а точнее – свое отражение. Зеркало было большое, оно отражало смотрящего примерно по пояс. И вот с этого висящего предмета на Андрея лупился какой-то незнакомец с отталкивающей внешностью. В одной руке незнакомец держал кусок мыла, а одна нога перешагнула за край ванны. Незнакомцем, разумеется, был сам лидер группы «Толпе» – Андрей Жуй. Он застыл как громом пораженный. Что с ним произошло? В кого он превратился? В какого-то дикаря, бродягу. Цвет его кожи потемнел, а все тело зарастало густым волосом. У него и ранее были в достаточной мере волосисты ноги и руки, а теперь же толстые волоски покрывали все его тело весьма густо, некрасиво, вызывая ассоциации с представителем Homo Habilis. Вообще же все его тело как будто ссыхалось, он стал жилист, живот впал, ребра и позвоночник отчетливо выступали.

Жуй вынул ногу из ванны и приблизил к зеркалу свое лицо. Он точно помнил что брился вчера, он еще поменял лезвия в станке. Прошло всего-то часов… пятнадцать, а у него уже выросла явственная щетина с преобладающей бородкой.

– Какие гормоны я глотал? – вслух пробормотал Жуй, припоминая какие именно препараты по совету Ламии он принимал для повышения мужской силы и какие побочные действия были написаны на инструкции по применению. А читал ли он вообще инструкцию? – И с носом что-то…

В замкнутом пространстве ванной комнаты запах, источаемый жуевским телом стал особенно явным и Андрей решил сначала смыть эту вонь, а уж потом заняться бритьем. И не только подбородка. От горячего пара зеркало уже начинало запотевать, это успокаивало Жуя, ему не хотелось рассматривать самого себя до тех пор покуда он не приведет себя в порядок. Шампунь был дорогим, с экстрактом крапивы и алоэ-вера, он остался еще от Нади Гриковой. Налив себе на ладонь зеленой жижицы, Андрей невольно вспомнил свою бывшую. Они расстались почти две недели назад, а она не позвонила ему ни разу.

Ни разу!

А он звонил ей. Да, он стабильно набирал ее номер почти ежедневно, а порой по три-четыре раза в день, всегда в разное время. Он даже подумывал, не позвонить ли ей с чужого номера или отослать СМС с просьбой ответить, но это будет выглядеть совсем по-детски. В тайне ото всех, прикрывая трубку ладонью, Андрей Жуй ждал ответа и слушал лишь долгие гудки. После шестого гудка, он, как правило отключал связь, но повторял набор через какое-то время, когда представлялась возможность поговорить наедине. Грикова никогда не отвечала, но гудки-то шли! Следовательно, она знала про его звонки. Смотрит на свой звонящий телефон, видит, что звонит именно Андрей, и намеренно игнорирует. Она не отвечала ни на Вайбере ни в ВК.

Ну хотя бы раз позвонила сама! Хотя бы раз жуевский телефон заиграл бы бутусовские «Колеса Любви». Молчок! Жуй вспомнил свое отражение в зеркале и усмехнулся – такому лешему он и сам бы не позвонил. Ничего удивительного. Только Надя Грикова еще не могла его видеть в таком запущенном состоянии, они расстались, когда его внешний вид соответствовал нормальному виду нормального парня, увлеченного рок-музыкой.

Андрей вздохнул и намылил голову.

Сквозь шум воды он услышал трель домофона. Какая раздражающая трель! И кто бы это мог быть? У Жуя вдруг возникла надежда, что это могла быть Надежда. Точно! Вполне допустимо, что Грикова вернулась. Почему нет? «Если это она, то… Проклятье! Мне будет сложно объяснить ей групповушку! – побледнел Жуй. – Нет только не сейчас! Иначе будет катастрофа!!!» Тут к домофону, шамкая старенькими тапочками, подошел Пистон и нажал на кнопку открывания. Свои.

«Чего это я нервничаю, это ведь Ламия!» – успокоил себя Андрей, намыливая башку. Хороший шампунь! Освежает великолепно! Тут он нащупал на голове шишку и, уже догадываясь, нащупал вторую. Над ушами. Он трогал их всякий раз когда мыл волосы и каждый раз недоумевал, почему они не рассасываются. Гематомы ведь должны сходить. Должны, если, конечно, это не злокачественные опухоли. Забеспокоившись этим страшным предположением, Жуй начал нащупывать шишки более внимательно. Они выросли, это были уже не просто бугорки, в них под кожей нащупывалось что-то жесткое. На кончике одной из шишек Андрей нащупал будто бы фурункул и осторожно нажал на него. Фурункул лопнул, Жуй почувствовал укол боли, поморщился, по пальцам потекла кровь. Очень осторожно он стал выдавливать внутреннее уплотнение, одновременно с этим стягивать кожу вниз. Высунулось что-то твердое. Не то зуб, не то какой-то хрящ.

Жуй обомлел и смыл шампунь водой. После этого он протер зеркало и приблизил голову так, чтобы можно было рассмотреть волосяной покров. Из надорванной шишки торчало что-то светлое, твердое, чуть кровоточащее. Кончик чего-то костистого…

У Жуя замерло сердце.

Тут входная дверь его квартиры отворилась и кто-то вошел, приглашаемый Пистоном. Это оказалась совсем не Ламия. К Андрею в гости пришла сама Олеся Левит.

– Вот вы где! – тишину дремотной квартиры пронзил женский крик. – Так! Я так и думала! Жуй здесь? И Марина тоже с вами? Замечательно, вот я вас и нашла, голубчики! Какого х… вы телефоны повыключали? Почему до вас нет связи?

– Олесь… мы… – Пистон был растерян. – Мы тут…

– Я вижу что вы тут! А должны быть где?

– Где?

– В гнезде на верхней полке! Репетиции горят! Половины группы как косой скосило! А они тут! Где этот Жуй, сейчас я его убивать буду! Это он вас сюда затащил? Ну конечно он, это же его хата! Вы чем тут занимаетесь? – И через секунду: – Египетские Боги!!! Да вы… Да вы что тут делаете? Марина, и ты? Я не могу в это поверить! О… А это что? О, нет! Это же… только не говорите, что у вас тут оргия! Групповуха, мать вашу! Групповуха и без меня! Это же… У меня нет слов! Где Жуй? Без меня групповуха! Не прощу!

Тем временем, Андрей уже лихорадочно обертывался полотенцем. Второе он обернул вокруг головы на манер длинноволосой девушки. Праздник оргазмов прерван, настал черед вспомнить и о музыке.

– А! Вот и ты! Вылез из норки! – воскликнула Левит, когда полуобнаженный Андрей предстал пред ее очами. – Как тебе не стыдно! Оргия и без меня!

– Извините, мамочка.

– Я тебе не мамочка, сынок!

– А я тебе не сынок! И я у себя дома. А они, – Андрей указал на Пистона и Марину, – мои гости. Мы не маленькие и можем заниматься, чем хотим.

– Слышу слова истинного рокера! – похвалила Левит, но интонация не изменилась. – Я сама такая же и стимулятором уретры научилась пользоваться в восемьдесят восьмом году, только тогда мы это называли «стерженек от шариковой ручки». Но я полагала, что ты не настолько испорчен… Ты поражаешь меня все больше день ото дня!

– Рад стараться. А ты чего пришла?

Левит уставилась на Жуя как если бы он вынул из ноздри подкову.

– Ты совсем страх потерял? – закричала она. – Ты спрашиваешь у меня, зачем я пришла и у тебя ни один мускул на лице не дергается? Сколько дней от тебя не было ни слуху ни духу? Не только от тебя, но и этих вот двух малолетних извращенцах? А если вы все втроем ласты склеили и гниете тут? – Женщина еще раз осмотрела обстановку в комнате и пораженно поджала губы. – Обними меня Асурамазда, я ожидала чего угодно, но вы, мои цыпляточки, переплюнули все мои самые смелые фантазии. Ладно… Я вас отыскала и это главное… У тебя, мой милый Андрюша, ровно пять минут на сборы! Время пошло.

– Куда?

– Забыл! Забыл! – ликованию Левит не было предела. – Я так и думала, что ты забыл про радиоэфир на «Рок-Питер-FM», бестолочь! Собирайся немедленно, я тебя второй день ищу! У нас осталось пятьдесят минут и я не желаю тратить время на угрозы, я просто перережу тебе глотку, если из-за тебя мы опоздаем хоть на минуточку. Ты долго будешь стоять? – закричала Левит, видя, что совершенно забывший о радиоэфире Андрюша Жуй растерянно затоптался на одном месте, не зная с чего начать сборы. Для придания скорости женщина отвесила молодому человеку подзатыльник. – Чего тупишь? Собирайся!

– Но, Олесь… Я плохо выгляжу.

– Это радиоэфир, дурень! Собирайся-же!

– Там будет трансляция, – громко сказала Маринка Евсеенкова, продолжая стыдливо прикрывать наготу под одеялом. К ней прилег сконфуженный бас-гитарист Пистон и, видимо, надеялся лицом показать, что между ним и клавишницей не было любовной связи. – Прямой эфир из студии. Андрюши надо подготовиться…

– Вашу мать! У него была неделя на подготовку! – кричала Олеся Нахимовна.

– Олесь, я должен принять душ!

– Ты издеваешься? Ты же из ванной! А вообще-то… – Женщина принюхалась и уже внимательней присмотрелась к своему подопечному. – Это от тебя так несет? Правильно, Андрюш, прими душ и сделай что-нибудь с волосами. И побрейся. Похож на черта. У тебя пять минут.

Жуй побежал в ванную завершать прерванную процедуру омовения.

– Андрюш! – позвала его Левит.

– Что? – крикнул он из ванны.

– А почему ты ходишь на цыпочках?

– Я?

– Ты что, не замечаешь?

И вот они со скоростью звука мчались по улицам Санкт-Петербурга. Левит рулила «Мицубиси Эклипс» как гоночным болидом, впрочем как всегда. Она вообще терпеть не могла медлительность. Но ее умение владеть рулевым колесом и педалями не уберегло ее от того, что в какой-то момент она уперлась в знак «дорожные работы». Поехали в обход, застряли в пробке, потом на красном свете светофора. Левит ругалась на всех без разбора, она даже выключила громкую музыку, чтобы ее сквернословие было отчетливо слышно не только Жую в салоне, но и на улице.