Он, Михаил, стерпел бы все, примирился бы со всем – но не с грязным московским сапогом, наступившим на его душу. А Чердынь была его душой. И теперь он уже не мог покориться. Он не желал покориться как князь, потому что его оскорбили как человека.
О проекте
О подписке