Давно уже, ещё со школьных времён, когда я почти даже и не занимался литературой, у меня засела в голове странная навязчивая идея: почему-то я мечтал написать книгу об Р., великом актёре и мистификаторе, бывшем в прошлые годы одним из ярчайших творцов в своей области, недооценённым при жизни, но зато получившим сполна после ухода в иной мир. Никогда я не сталкивался с ним лично, и ничто не давало явного повода к столь большому интересу: он был, конечно, кумиром нашей молодости, но кроме него оставались и другие, и старый пантеон вмещал не один десяток персонажей и ярких личностей, но тем не менее в отношении к другим я всегда чувствовал себя намного спокойнее, и только Р. вызывал странную непонятную жажду.

Конечно же, я понимал сложность задачи: не имея реально ничего, кроме горячей любви и признательности – не только от себя лично, но от целого поколения – я должен был по крупицам собрать и восстановить истинный образ, реальное лицо гения, давшего так много всем нам; то, что выдавалось за правду, вызывало слишком большие сомнения, подтверждаемые ещё и тем, как по-разному выглядела жизнь Р. в книгах и статьях, собираемых мною уже долгие годы. Самая толстая и обширная биография – шикарно изданная лет десять назад – отдавала желанием сделать из своего героя чуть ли не образец для всеобщего подражания: долгая и трудная жизнь со взлётами и падениями подменялась ровной и возвышающейся дорогой к конечному успеху, к победной вершине, за которой жизнь трагически обрывалась, а семейная биография представлялась как плавный переход от одного брака к другому, чтобы достичь абсолютного счастья опять-таки в конце, на высокой вершине. Конечно же, всё было совсем по-другому, что подтверждали и слухи, ещё бродившие в обществе спустя долгие годы после смерти, и отдельные статьи, подписанные разными именами. В них содержалось безусловно больше правды, хотя и здесь не было окончательной уверенности – уже в полноте информации. Воспоминания о загульной жизни гораздо лучше соответствовали старым сплетням и домыслам, а склонность к алкоголизму – почти затушёванная в первой биографии – намного ярче высвечивалась в более поздних мемуарах, и почти наверняка называлась в них главной причиной ранней смерти. Такой подход вёл к противостоянию, и несколько статей А. – автора первой книги – посвящались как раз разоблачению подобных слухов, что вызывало, конечно, ответные залпы другой стороны, и дикая каша воспоминаний и контрвоспоминаний явно камуфлировала то, что совершалось в реальности. Сторонники другого лагеря не были так слажены, но у них тоже имелся свой предводитель: половина статей подписывалась Б., а содержание и настроение остальных явно сводилось к нему же, и можно было не сомневаться, что дирижирует и заправляет лагерем именно он.

Интриги играли, конечно, существенную роль в борьбе за героя, но меня не устраивало такое положение, я хотел объективности, но даже в материалах Б. я обнаруживал неясности и просветы, сквозь которые уплывали целые куски и крупицы информации, растворяясь неизвестно где, и даже ему можно было доверять с большой долей осторожности. Официальные документы годились только в качестве основы для будущей работы, всё же остальное следовало добывать самостоятельно: путь оставался единственный – встречи с людьми, знавшими Р. лично, и долгий и трудный поиск равнодействующей всех частных мнений, из которых требовалось слепить единый цельный образ.

Родителей Р. давно не было в живых, и самые надёжные свидетели таким образом сразу отпадали, оставляя своё место другим людям, менее значительным и интересным: живы были первая и последняя жёны кумира, и многочисленные друзья, некоторые из которых стали тоже достаточно известны. Кто-то из них работал вместе с Р. долгие годы, снимаясь в одних и тех же фильмах или играя на сцене рядом, другие же просто являлись его друзьями и собутыльниками, весело проводившими свободное время. Особенно ясно это было по материалам Б., где даже выделялся узкий круг самых верных и преданных, от чьего имени как бы и растекался поток информации, забивая всё свободное пространство. Это был ответ на раннюю необъективную биографию, с автором которой велась беспощадная борьба за моральное наследие, причём – насколько можно было понять – критика и публициста А. поддерживала последняя жена кумира, а на стороне Б. выступали самая первая супруга и подавляющее большинство прежних друзей и приятелей.

Цель казалась ясной, но мне нужна была свобода от обычной будничной работы в газете, отнимавшей так много сил; кроме того отрывки из будущей книги вполне могли подойти газете, и не стоило пренебрегать покровительством главного редактора во время будущих испытаний, связанных с пристраиванием книги в издательстве. Я не сомневался в его возможностях, и когда идея и план были продуманы и более-менее отработаны, я записался на приём по личному вопросу: так казалось правильнее и логичнее.

Главный выглядел благодушно, он мирно попивал чаёк и ласково смотрел на меня – будущую надежду журналистики и его личную в частности – возможно, он думал, что я пришёл по поводу квартирного вопроса, что могло быть вполне естественно и объяснимо, ведь я отработал в редакции почти два года, получая одни благодарности и поощрения, и кому как не ему было лучше знать моё положение. Но сейчас он не угадал, и я с удовольствием наблюдал, как уходит его спокойствие и появляется другое – озабоченность и интерес: «Юрий Михайлович, вы, видимо, решили, что я пришёл по поводу квартиры – но это не так. Я не стану долго объяснять и растекаться по древу: я хочу написать книгу, и книгу биографическую – может быть, для вас это странно и неожиданно – но для меня имеет большое значение – и надо же когда-то приниматься за большую вещь? Вы ведь знаете – Р. был кумиром нашей молодости – да и для вас он тоже не пустой звук, и насколько я понимаю, как главного редактора вас тоже могла бы заинтересовать такая публикация – хотя бы отрывков, я не говорю о всей книге. Так что вы могли бы очень серьёзно помочь: у меня скоро отпуск, а перед ним я мог бы оформить творческую командировку – на месячишко – и за пару месяцев я собрал бы материал и ещё через полгодика – представил работу.» – Старик был немного растерян, не такого он ожидал от меня, и внешние изменения на его лице не сразу получили словесную поддержку. Он немного покряхтел, пристально глядя на меня, и потом только начал выцеживать, не спеша и осторожно: «Ну что же, идея интересная, но… что вы будете делать? Нет, я не сомневаюсь в ваших способностях как человека, обрабатывающего информацию, но где вы собираетесь её добывать? Это ведь не так всё просто, это не то же, что подойти к любому прохожему и вывернуть его наизнанку, да и почему вы думаете, что получите всё, что надо?» Здесь уже я вступил основательно и серьёзно: я вывалил на него всю свою жажду, и непонятную тревогу, и готовность работать хоть сутки напролёт, подкреплённую большим разросшимся архивом, в котором давно хранились адреса и телефоны самых близких Р. людей, и сама идея, такая далёкая и сложная, стала намного проще и доступнее, и уже не надо было ничего особого делать для меня, а требовалось самое минимальное: дать мне месяц свободы. – «Я вижу, вы хорошо подготовились.» – Он ещё думал и собирался с мыслями. – «А с завотделом вы договорились?» – Я коротко кивнул: всё давно было подготовлено, и не случайно последние несколько месяцев я работал за двоих, расчищая себе дорогу. – «Ну что же, наших лучших сотрудников надо поощрять, тем более если их заботы связаны не с личными интересами, – он весело подмигнул, – а с профессиональным ростом. Давайте заявление.» – Я быстренько открыл папку, и он ловко нацарапал что-то внизу листа. – «Вы будете куда-то уезжать?» – «Нет, только Москва и область, совсем близко.» – «Хорошо, отнесите это в кассу, получите командировочные.» – Он наконец отдал мне заявление и бланки для оформления командировок. – «Желаю успеха. Попробуйте.» – Он всё-таки сказал то, на что я надеялся, рассчитывая использовать его возможности и связи при пропихивании или пристраивании книги в каком-нибудь издательстве: начало было положено, и требовалось не подвести и не испортить такую сильную и свежую идею, и я с благодарностью попрощался и пошёл дальше оформлять документы.

Кассир сидел на месте, и в ближайший час дело было завершено и я получил долгоожидаемое: теперь надо мной ничего больше не висело, и я мог полностью сосредоточиться на замысле, дорогом и близком. Список с адресами и телефонами ждал меня дома, и не хотелось терять напрасно хотя бы один день – их было не так уж много в запасе – и после возвращения в квартиру – сейчас и на ближайшие дни пустую – я достал список и набрал номер того, кто мне казался наиболее компетентным и сведущим в данной области. Рабочий телефон Б. я знал давно: фактически он являлся моим коллегой, работая в редакции известного журнала, и хотя мы ни разу не пересекались, я не сомневался, что этот контакт мне удастся установить без всякого труда.

Долго – почти минуту – к телефону никто не подходил, я уже начинал терять терпение, когда наконец трубку подняли и женский голосок пропищал что-то жалобное. и мне долго пришлось просить и уговаривать, чтобы позвали вечно занятого Б. Довольно долго трубка лежала без дела, иногда там что-то шуршало и перекатывалось, но наконец близко протопали шаги и трубка сдвинулась с места и возник осторожный тихий голос: «Да? я вас слушаю.» – «Михаил Семёнович, здравствуйте, вы меня не знаете, но мы с вами коллеги, и у меня к вам большая, огромная просьба. Речь идёт о Р.» – Он молчал. – «Я хорошо знаю о вашем интересе к Р. и давно читаю и собираю всё, что издаётся на эту тему, и прежде всего то, что печатаете вы лично. Мне хотелось бы встретиться с вами, вы не могли бы выделить мне немного времени, я, конечно, понимаю, что такой человек не может не быть вечно занятым, но для меня это, можно сказать, вопрос жизни и смерти.» – Я говорил убедительно и красноречиво, не слишком углубляясь в детали и подробности – зачем мне это нужно – но выглядело всё достаточно понятно: он был специалистом по Р., одним из немногих, кто знал досконально его жизнь и творчество, а мне зачем-то срочно требовалось его знание, и красивые уходы вглубь проблемы и отступления в сторону не могли не подействовать на него, и когда я выдохся, он медленно пробурчал: «Ну хорошо, убедили. Сегодня у нас что – четверг? Давайте завтра, в три часа, у подъезда редакции – знаете где это? И кстати, как вас зовут? Много чего вы мне тут наворотили, но об этом – молчок. И как я вас найду?» – Уже спокойнее и не так торопливо я объяснил ему: как меня зовут, как я выгляжу и где работаю, что произвело также некоторое впечатление, и можно было не сомневаться, что это поднимет мою ценность в его глазах, и возможная помощь будет оказана с большей охотой. – «Так что завтра в три часа.» – Я вежливо простился, и он тоже не стал задерживать меня, оставив наедине с невнятными планами и надеждами, которым было ещё слишком далеко до воплощения, и требовалось сделать первый шаг, слишком многое определявший, и четверть шага я уже сделал.

Судя по голосу и журнальным статьям, Михаилу Семёновичу было чуть больше пятидесяти: являясь почти ровесником Р., он когда-то одним из первых брал интервью у молодого начинающего актёра, оказавшись под влиянием только раскрывающегося гения и самобытной личности. Мне не казалось удивительным такое: даже в ранних работах видна была самостоятельность, абсолютное отсутствие шаблонов и образцов для подражания, которые у начинающих актёров обычно стоят перед глазами и затмевают изначальное, присущее только им; у Р. не было ученичества в привычном понимании, он как бы прорастал из редкого, ни на что не похожего семени, становясь с каждым годом крепче и сильнее, хотя и срываясь время от времени в длительные запои и сомнительные похождения, не способствовавшие общему подъёму. Что было здесь повинно – нездоровая наследственность или бывшие дружки – лично я не знал, хотя гораздо большее количество вопросов возникало у меня по поводу родителей Р. и его корней. Родословная почти не освещалась в газетных статьях, хотя я не сомневался в наличии нужных сведений: единственным общедоступным источником оставалась книга А., не вызывавшая у меня особого доверия, и без необходимости мне не хотелось трогать её автора, занимавшего – насколько мне было известно – слишком заметное место в нынешней социальной иерархии.

У входа в редакцию я стоял за полчаса до срока, пристально разглядывая входящих и выходящих через крутящиеся прозрачные двери, так что кто-то принял меня за посетителя, которому было назначено и которого ждали, но Михаила Семёновича я узнал сразу. Он был чуть ниже меня, и мои предположения по поводу возраста полностью подтвердились: он выглядел ещё нестарым, и судя по не слишком шикарному костюму, ненамного превосходил меня по положению на общественной лестнице, и с ним можно было вести себя достаточно свободно. «Это вы ждёте меня?» – Я кивнул и ещё раз представился, уже почти официально. – «У вас есть час?» – «Допустим, да.» – «Раз уж я вам навязался, то давайте пойдём в кафе. Вы не возражаете? Я видел тут неподалёку.» – Он кивнул, и мы не спеша перешли неширокую улицу и спустились в подвальчик, снабжённый большой светящейся вывеской и почти пустой в этот дневной час.

Я заказал кофе с пирожками – после отклонения коньяка – и мы забрались в самый дальний от стойки угол, где не было сейчас никого, кто помешал бы беседе. Надо было взбодрить Б., и я не особенно спеша смотрел, как он отхлёбывает из дымящейся чашки, постукивая пальцами левой руки по портфелю, лежащему рядом на столе. Кофе скоро кончился, и я предложил ему собственную чашку, из которой он выхлебал примерно половину, закусывая один из последних пирожков с повидлом, и наконец уставился на меня. – «Так что вы хотели узнать? И учтите, у меня не очень много времени.» – Я не хотел раскрывать всё сразу – это казалось неразумно – и неизвестно, как он отнёсся бы к желанию постороннего человека влезть в ту сферу, которую он мог считать своей собственностью. Выгоднее было выступать от имени газеты, и под видом выполнения редакционного задания получить как можно больше телефонов и адресов: начинать следовало со школы и учителей, и продолжить друзьями и приятелями – слишком слабо представленными в моём архиве – и обязательно надо было максимально расширить этот список. – «Видите ли, в чём дело, мы готовим… я готовлю серию статей об известных актёрах, художниках и так далее – кумирах нашей молодости. Естественно, Р. – один из первых, и мне хотелось бы побольше узнать о нём, причём – должен вас предупредить – меня интересует самая подробная информация, и, кроме того, я читал почти всё, что выходило о нём – включая прежде всего ваши статьи. Хотя не только ваши, и не только статьи.» – Он с интересом смотрел на меня. – «Я имею в виду книгу А.» – «Этого мошенника?» – «Почему мошенника? хотя по существу я с вами согласен, и если сравнивать содержание книг и многих статей – прежде всего написанных вами – то книга, действительно, производит странное впечатление.» – «Жуткое, мерзкое впечатление!» – «Я с вами полностью согласен, и хотел бы сам во всём разобраться: я хочу собрать свидетельства близких и родных для Р. людей, чтобы самому всё сопоставить и сделать выводы; я не сомневаюсь в вашей правоте, но задание есть задание.» – «А почему вы не хотите заказать статью о Р. специалисту?» – Естественно, он имел в виду себя, и надо было аккуратно – не обидев его – обойти вопрос. – «Видите ли, это для меня очень серьёзное задание, определяющее, можно сказать, мою судьбу, и если бы от него ничего не зависело, я с удовольствием перепоручил его вам лично. Или – во всяком случае – сделал бы всё, чтобы убедить шефа.» – «В таком случае, насколько я понимаю, вы хотите получить от меня адреса и телефоны.» – Он стал похожим на обиженного ребёнка, которому не дали того, что обязаны были дать; но вряд ли кто-то другой мог оказать мне такую же помощь, а на А. – второго такого же специалиста – я почти не рассчитывал: он вознёсся слишком высоко, и, самое главное, если явная и неприкрытая ложь пропитывала всю его книгу, то сложно было надеяться, что он поможет человеку, могущему разоблачить его. – «Я, конечно, не могу судить о вашей квалификации как журналиста – я никогда не читал ваших статей – но, молодой человек, я боюсь, вы взялись за непосильную задачу. Нет, вполне возможно – вы справитесь, и справитесь хорошо, но чего вам это будет стоить.» – В его интонации появилось непонятное, можно было подумать, что он меня о чём-то предупреждает или от чего-то предостерегает. – «Когда-то я тоже был таким же шустрым и самоуверенным – поверьте уж мне – и жил только работой: но где теперь всё, где теперь… Ладно, вы предлагали коньяк – закажите уж.» – Новый поворот стал неожиданным, но – судя по всему – он предвещал успех, и я быстренько подозвал официанта и заказал коньяк и кофе. Пока выполнялся заказ, Б. сосредоточенно молчал, видимо, собираясь с мыслями; потом он отхлебнул из рюмки, запил из чашки и понёсся дальше. – «А вы не знаете, что за человек был Р.? Между нами – бабник, плохой отец и муж, но какой актёр! Чтобы понять его – что не всякому дано – надо знать его в работе: на сцене, в кино – а что вам даст его личная жизнь? Скандалы, пьянки, разводы – и вы хотите всё это описать и преподнести в качестве подарка к юбилею или уж не знаю к чему там – вы этого хотите?» – «Но не всё же так беспросветно?..» – «А знаете ли вы, как там, – он ткнул пальцем вверх, – посмотрят на ваше копание, и если вы, не дай бог, доберётесь до…» – Неожиданно он замолчал и быстро захлопал глазами, как бы приходя в себя и даже осматриваясь по сторонам: не слышит ли его кто-то посторонний. Но вокруг никого не было, официант крутился в другом конце зала, а бармен у стойки слушал музыку, и вряд ли мог разобрать его слова. – «Вы знаете, как хотите, но его друзей я вам не дам. Первая жена – ладно, пускай, но больше вы меня не просите.» – «А школа? Хотя бы номер.» – «Номер? Хорошо.» – Он допил коньяк и полез в портфель и долго копался там, пока не выудил старую замызганную записную книжку. – «Не подсматривайте.» – Он заметил мой взгляд и попробовал даже закрыться портфелем, но я быстро пересел на соседний стул, подальше от него, и приготовился записывать, показательно делая вид, что его тайны меня не интересуют. После быстрого перелистывания он обнаружил наконец нужное место и сухо и отрывисто продиктовал – я еле успевал за ним – и пока он складывал вещи обратно в портфель, я дописал и поправил то, что выглядело в блокноте нечётко и могло вызвать путаницу. – «Ну что же, прощайте. Я не желаю вам успеха: вряд ли вы чего-то добьётесь, и возможно, ещё вспомните, что я вам говорил.» – Он выбрался из-за стола и быстро зашагал к выходу, а я остался додумывать и анализировать его скрытое предупреждение, почти угрозу, которая почему-то так явно накладывалась на слова главного редактора и предвещала одни только трудности, и неизвестно было, удастся ли мне их одолеть, потому что основной козырь оказался уже использован, и не принёс мне и половины того, на что я мог и должен был рассчитывать.