Управляй своей судьбой сам,

иначе этим займется кто-то другой.

Джек Уэлч.

1. Тронувшийся лёд

Иокогама, кажется, ничуть не изменилась за время, пока меня тут не было. Крупный портовый город, который находился недалеко от столицы, был серым, пыльным и шумным. А контора, рекомендованная мне старым приятелем, вовсе находилась не в самом благополучном районе города. Так что в своём бежевом пальто, лакированных ботинках и с шапкой седых волос я смотрелась по меньшей мере белой вороной. Хотя скорее волчицей в логове мышей: мне часто приходилось пригибаться, а проходы местами были столь узки, что пробираться удавалось лишь боком. Я была слишком высокой для этого города. Рост под метр восемьдесят мне достался от папы-американца, солдата, который без памяти влюбился в мою маму, когда та отдыхала на Окинаве. Ах, пропитанный солнцем и обласканный океаном остров! Счастливые расслабленные люди! Здесь на него не походило ничего.

По пути мне встречались мелкие торговцы, офисные клерки среднего звена и возраста, сутулые уставшие женщины, которые вели за руку детей с ободранными коленками и грязными ногтями. Дети оборачивались мне вслед и сосали палец, пока их не дергали матери, уводя в закутки темных маленьких квартир. Повсюду виднелись обшарпанные стены, грязные тротуары, засиженные мухами витрины. На проводах покачивались голуби, тощие, с маленькими злыми глазками. Вот тебе и птица мира… Впрочем, чего еще было ожидать от подобной местности? Казалось, с хмурого неба сюда никогда не падали солнечные лучи.

Я передернула плечами, хотя на что только не насмотрелась за почти двадцать лет работы в полиции. Специальная команда по расследованиям уголовных преступлений – лучшая школа для знакомства с изнанкой жизни. Сколько мимо минуло трагедий и судеб… Одних имен хватило бы на целый роман. Чем больше преступлений я расследовала, тем явственнее понимала, что ничто не ново ни под светом Луны, ни под лучами Солнца. Все когда-то уже было, и преступники, даже самые изощренные, всего лишь повторяли ошибки прошлого, напоминая, что не стоит недооценивать своих врагов и тем более друзей. Ведь именно близкие люди могли уничтожить быстрее, чем самый ловкий преступник.

Некоторые воспоминания я бы с радостью стерла, но память – самая упрямая вещь на свете, которая крайне неохотно избавляется от того, что может причинить боль. Так, даже три с половиной года спустя, десять месяцев из которых я наблюдалась у психотерапевта, в минуты тишины перед глазами четко всплывал образ: как супруг падает с моста. Его добил либо диагноз бесплодие, либо постоянные разговоры о трупах, а также вечные срывы планов и даже отпусков.

По злой иронии, чтобы организовать похороны и прийти в себя, отпуск мне все-таки дали. Хотя я рьяно мечтала уйти в работу с головой, лишь бы не подкатывал к горлу ком, когда перебирала его вещи и запихивала их в коробки. В расследованиях это всегда было тяжелее всего – не смотреть на обезображенное тело, а видеть, чем человек дышал. Фоном я постоянно крутила радио-новости с надеждой, что объявится зверский маньяк, на поимку которого будут брошены все силы полиции. К сожалению или к счастью, маньяк так и не появился, а мне настолько все опротивело, что я приняла решение об увольнении и сдала значок, в один миг перечеркнув свою «блестящую карьеру».

Три с лишним месяца я тосковала и почти не выходила из дома, очень мало ела и еще меньше спала. За это время моя кожа иссушилась и побледнела, проступили ключицы и рёбра, а мои волосы полностью утратили цвет. Потом приехала мама, пинками загнала меня в баню и, принарядив, отвела к специалисту. На первых сеансах я много плакала и кричала, мне казалось, что мою душу выворачивают наизнанку. Но с каждым разом становилось легче и облепившие меня тени отступали. Я считала, что если буду жить полной жизнью, то предам память о моем дорогом Ионе, но меня заверили, что ему бы вряд ли понравилась супруга, которая стала походить на бомжиху. Следуя рекомендациям психотерапевта, я старалась просто радоваться каждому дню. Стала гулять в лесу и по улицам города, ходила по театрам и на концерты, полностью обновила гардероб и стрижку, запоем прочла давно откладываемые, пылящиеся книги. Но когда в фэнтезийном романе наткнулась на сюжет про похищение амулета, меня захлестнуло сначала восторгом, а затем тоской. Мне не хватало моей сложной, выматывающей, далеко не всегда благодарной и все-таки захватывающей работы.

Психотерапевт посоветовал найти для себя новое хобби, и я пыталась заниматься то изучением китайского, то сервировкой стола, то огородом, то составлением описи предметов частного музея, в одном из смежных крыльев которого снимала комнаты вот уже на протяжении семи лет. Пыталась даже подружиться с современной техникой, освоение которой давалось мне с трудом, но мне по-прежнему было комфортнее искать информацию в библиотеке, чем в интернете. Тем более что во Всемирной сети многую информацию коверкали или не доносили в полном объёме. Или, наоборот, находилось столько мнений по поводу банального рецепта приготовления омурайсу, что голова шла кругом. Не спасали меня и стрельба из лука, и прослушивание богатой музыкальной коллекции, которые сопровождали всю мою карьеру детектива.

Несколько недель я не находила себе места, совершенно не понимая, что мне делать и почему вообще всё так сложилось, если совсем недавно я снова стала дышать полной грудью. Мне хотелось позабыть обо всех неприятностях, но в итоге я оказалась обречена на существование без цели и желаний. Наверное, это был самый тоскливый период в моей так называемой новой жизни.

А потом ко мне в гости заехал старый коллега. Он рассказал, что полиция сотрудничает с частным сыском, когда появляются «неклассические» дела или выплывают подробности старых, с которыми надо долго и упорно разбираться. В конце концов, всегда были груды архивов «холодных», нераскрытых преступлений. Поэтому скучать и сидеть без работы точно не светило. Мне понравился такой вариант: вроде я и сама по себе, а вроде никуда не уходила, только бумагомаранием больше не страдала. Каким же удовольствием оказалось распутывать сложные, заковыристые и, пожалуй, антуражные дела, которые требовали всецелого погружения и неспешного смакования.

Однако любой размеренности рано или поздно приходит конец. На второй год моей карьеры частного сыщика, на исходе осени, неожиданно всколыхнулось прошлое, присыпанное тайной и вызывающее суеверную дрожь. И минувшие девятнадцать лет живо встали перед глазами.

Начало нового тысячелетия, две тысячи четвёртый год. Дело касалось пятерых детей, пропавших в префектуре Канагава. Все мальчики до семи лет, они воспитывались в разных условиях, занимали разное социальное положение, посещали разные учебные заведения и места досуга. Сходство наблюдалось лишь одно – длинные волнистые волосы и большие глаза.

Первый ребёнок ушел вечером погулять, второго отправили по мелкому поручению к родственникам ближе к ночи, третий возвращался из школы, четвертого оставили на секунду у магазина в полдень, пятый убежал во время тайфуна утром. Заурядные, в общем-то, случаи. Только дети исчезли с концами. Никто из родителей и опекунов не получал требования о выкупе. Тщательный осмотр местности и опрос жителей не дали ни единой годной зацепки. Даже имеющиеся тогда камеры наблюдения, которые, к сожалению, часто сбоили и были расставлены не повсеместно, не показали ничего интересного. Дети исчезли, будто не существовали вовсе.

В первых двух случаях пытались копать под родителей и родственников. Однако у первого мальчика семья оказалась приёмной, и все как один, включая органы опеки и соседей, отмечали благополучие их жизни. Мальчика видели всегда чистым, нарядным, счастливым. Из дома часто лились музыка и запах свежей выпечки. В холодильнике хватало еды, в детской – игрушек. У приемных родителей была старшая родная дочь, но сводного брата она любила: они часто гуляли и играли вместе. Только вот в день исчезновения девушка готовилась к тесту по английскому и не могла составить брату компанию, за что позже бесконечно себя корила.

Во втором случае родители ребёнка время от времени прикладывались к бутылке, допускали рукоприкладство и отправили мальчика к дяде именно за саке. Поэтому основной версией рассматривали побег. С особым пристрастием допрашивали дядю, который, рыдая и божась, утверждал, что племянник до него в тот день так и не дошел. Рыскали по друзьям и одноклассникам. Подозревали даже учительницу музыки, которая, по словам директора и других учителей, была к мальчику крайне добра. Сама учительница твердила следующее: «Вы бы слышали, как он поет! Да с такой ангельской внешностью он мог бы стать суперзвездой! Но приютить его у себя я никак не могла: наша квартира слишком мала для меня, мужа и наших двойняшек». Копали и в сторону всяких прослушиваний, айдолов, телевидения… Пока через два с лишним месяца не пропал третий мальчик.

Тогда всем стало очевидно, что это серия, но мотив, даже спустя два следующих исчезновения в течение полугода, так и не был разгадан. По одной из версий – детей отправляли на продажу за рубеж. Это объясняло плюс-минус одинаковую периодичность исчезновений и давало шанс, что мальчики ещё живы, поскольку тела или останки обнаружить не удалось.

Всё это я подняла по старым связям и архивам, поскольку ко мне за помощью обратилась мама того самого третьего мальчика, после исчезновения которого вся страна стояла на ушах, а фотографии пропавших печатали все кому не лень, невзирая на запрет. Полицейских же заставляли денно и нощно штудировать улицы. Я тогда как раз исполняла обязанности патрульной в префектуре Канагава и дежурила возле моста, который вёл к буддийскому храму. По нему постоянно сновали верующие, а ты отвечай на их дурацкие однотипные вопросы. Поэтому я позволяла себе сбегать на обед в ресторанчик, где готовили отменные лепёшки окономияки, и болтала с симпатичным коллегой, курирующим этот район.

Впрочем, все предпринятые тогда меры оказались напрасными, и теперь мне предлагали крупную сумму за возобновление старого дела. Пожалуй, было немного стыдно. Мать-одиночка, Кураива Мохико, души в сыне не чаяла. Он был её единственной радостью в жизни. Именно поэтому для Кураивы стало идеей фикс найти своего Реми, живого или мертвого, чего бы ей это ни стоило.

– Не сочтите меня сумасшедшей, Рензо Торияма-сан, я давно слышу о себе, что помешалась. И все же… Я не могу ошибаться. – Кураива смотрела на меня ясным взором, женщина с посеревшей кожей и острыми скулами. Волосы её были собраны в небрежный хвост, но рубашка и брюки были тщательно отглажены. – Эта находка… В корне всё меняет!

Кураива сжимала в тонких пальцах «раскладушку», и я догадалась, что именно там сокрыта таинственная деталь, которая побудила отчаявшуюся мать обратиться за помощью к частному сыску. Сама судьба свела нас. Кураива приехала в Киото, чтобы поклониться в местном храме статуе Джиджо, покровителю и защитнику детей. А по дороге обратно на воротах увидела табличку «Частный детектив Рензо Торияма» и решила, что это знак от божества, которому она возносила мольбы.

Я ждала и подбадривала Кураиву дежурной улыбкой. Она покосилась на зашторенное окно, сильнее стиснула «раскладушку» и, выпучив глаза, выпалила:

– В Иокогаме я увидела куклу с лицом моего сына!

– Что вы хотите этим сказать?

– Смотрите!

Как я и ожидала, Кураива распахнула «раскладушку» и защелкала кнопками. У меня была похожая модель, всё ещё добротно работающая, хотя и давно устаревшая для современного мира. Кураива развернула ко мне бликующий экран, тыча фотографией. Я вежливо попросила у неё телефон, чтобы иметь возможность хоть что-то рассмотреть. На фотографии была метровая кукла в пышном платье и кокетливой шляпке, из-под которой струились локоны.

– Листайте вправо.

Со следующей фотографии на меня жадно смотрел мальчуган, похоже, чем-то удивлённый. В волосах у него торчали тычинки одуванчиков. Я листнула обратно и снова влево. И так несколько раз. Особого сходства я не находила.

– Извините, не понимаю. – Я вернула «раскладушку» владелице, и она поджала губы и понурила плечи.

– Я… объясню. Видите ли, я очень люблю живопись. Даже думала о карьере мангаки, но эта работа не позволила бы мне много зарабатывать и уделять время Реми. Но всё-таки я не забросила рисование. Основной моделью стал мой мальчик. Поэтому я знаю его черты наизусть! Я наблюдала и зарисовывала, как он менялся с возрастом. И могу предположить, каким бы Реми был сейчас… – Кураива вздохнула и ненадолго отвернулась, смахивая ладонью непрошенную слезу, но в следующий миг уже яростно сверкала глазами. – Поэтому я утверждаю прямо и полностью отдаю отчет своим словам: у этой куклы, – она вновь распахнула «раскладушку» и стала грозно ей трясти, – лицо моего сына! Но при этом я чувствую, что мой мальчик всё ещё жив!

– Хотите сказать, ваш сын послужил моделью для этой куклы?

– Я не знаю! Лицо этой куклы слишком… реалистичное. – Кураива обхватила свои плечи ладонями и мелко затряслась.

– Хорошо, хорошо. Успокойтесь. – Я непроизвольно подняла вверх ладони и дирижировала ими в такт вдохам и выдохам пару минут. – Кто владелец магазинчика, в витрине которого вы увидели эту куклу?

– Пожилая семейная пара Чиибата. Не так давно они переехали в Иокогаму с Окинавы. Захотели на старости лет пожить поближе к столице. – Кураива подергала себя за ворот рубашки, явно припоминания подробности. А я вновь про себя усмехнулась причудливости судьбы: буквально пару месяцев назад я ездила на Окинаву, чтобы навестить родителей. – Они продают ткани и шьют костюмы по меркам, а куклу поставили для привлечения внимания.

– Кукла сделана на заказ?

– Да. Мастер, сделавший куклу, как раз родом из Иокогамы, и Чиибате было бы за честь встретиться с ним снова. Тем более у них сохранились авторская бирка и конверт с благодарностью за оказанное доверие.

– А вы зря времени не теряли, – я улыбнулась, почти готовая к тому, что сейчас на стол лягут подписанные фотографии и названные предметы, но этого, на счастье, не произошло. Иначе пришлось бы уступать место детектива клиентке! – Как вы вообще наткнулись на этот магазинчик?

– По случайности. В Иокогаме находится головной офис компании, где я работаю. Нужно было поставить несколько печатей на документы. А потом я привыкла гулять по городу, поскольку этот день у меня командировочный. Реми раньше я тоже с собой брала…

– Мне жаль, – я не знала, что ещё сказать.

Кураива помотала головой:

– Постарайтесь максимально использовать эту зацепку с куклой, прошу вас. Чиибата – очень милая общительная пара. Хотя не знаю, так ли они благообразны, как хотят показаться.

– Что вы хотите этим сказать? – я подалась вперед, ожидая интересных подробностей. И в достатке их получила:

– С кукольником они встретились и познакомились в деревне Нагоро, известной тем, что…

– Уехавших или умерших жителей там запечатлевают в виде кукол!

– Верно. – Кураива сглотнула и схватилась за сердце, глубоко дыша. Однако только я налила ей из графина воды и хотела поинтересоваться, всё ли в порядке, как она продолжила: – Извините, просто от одних мыслей становится не по себе. Этой кукле в витрине почти двадцать лет и год изготовления совпадает с тем, когда пропал мой мальчик вместе с другими.

– Имя кукольника?

– Микаши Ори. – Кураива залпом опустошила стакан и добавила, вновь меня поражая: – Никакой информации о нём я не нашла. А мастерской больше нет. Куклу чете Чиибата привез друг этого Микаши. Имени его старички не знают.

– Будьте добры, запишите сюда известные имена и адреса. – Я протянула Кураиве ручку с блокнотом, и она сразу склонилась, выводя чёткие иероглифы. – Вы рассказали всю известную вам информацию?

– Нет. – Кураива дописала строчку и только тогда оторвалась от блокнота, вновь пронзая меня взглядом. – Я совсем недавно вспомнила: мы с сыном проходили мимо этой мастерской. В витрине тогда стоял ангел неземной красоты, и мы с моим Реми долго его обсуждали… – Она прикрыла глаза и потрясла головой, губы её исказились волной. – Мой ребёнок никогда не видел ничего подобного, да и мне выставленные в витрине куклы показались великолепными. Мы словно ненадолго погрузились в сказку. Только кто же тогда знал, насколько эта сказка окажется злой?!

Информация очень сильно меня взволновала. Ведь последний ребёнок исчез прямо перед своим днем рождения, а подарить ему собирались куклу Лю Бэя, военачальника времен Троецарствия, любимой эпохи именинника. Именно к Микаши Ори, известному в узких кругах кукольнику, семья обратилась с заказом. Сюрприза не планировалось: мальчик сам утверждал эскиз и выбирал ткани для костюма, а также наблюдал за процессом создания куклы. Рождённый и воспитываемый в семье якудза, он привык высказывать своё мнение и настаивать на нём. Поэтому когда его не отпустили в мастерскую по причине непогоды, мальчик убежал из дома в тайфун. Убежал, а назад больше не вернулся.

Полиция тогда ухватилась за соломинку и стала допрашивать кукольника. Микаши Ори клялся, что не работал в тайфун, провел целый день дома и мальчика, соответственно, не видел. Соседи подтвердили, что слышали звук ссоры и разговоры по телефону из его квартиры. Всё вроде бы было чисто. Никто больше из пропавших детей, по показаниям родителей и опекунов, не заглядывал в мастерскую, либо свидетели, как Кураива, запамятовали от шока и горя. Но я никак не могла забыть куклу, которая попала в объектив, когда делали общие снимки мастерской. Куклу мальчика с длинными волнистыми волосами в матроске и кокетливом берете, сдвинутом набок. Этот образ очень походил на всех исчезнувших мальчиков.

Сам Микаши Ори был приземистым мужчиной с крупным носом и мозолистыми руками. Он постоянно протирал полки и стряхивал пыль с кукол. Явно нервничал, поскольку, признавался, не любил шум и чрезмерное внимание, поэтому мастер-классы никогда не проводил. Да и заказчиками у него выступали коллекционеры, люди в возрасте и при деньгах. Казалось, сложно представить, чтобы подобный человек сумел найти общий язык с детьми и тем более увести их. Но куклы из-под руки Микаши выходили фантастической красоты. Даже я – давно прожженный циник, лишенный чувства прекрасного, – залюбовалась одними фотографиями. А уж мальчишкам много ли надо? Пообещай им такую игрушку, мигом станут тише воды ниже травы. Только никаких доказательств вины и веских зацепок хотя бы для обыска не находилось. Ни отпечатков пальцев, ни элементов одежды, ни волоса.

Любопытным оставался тот факт, что пару месяцев спустя Микаши Ори всё же был приговорен к лишению свободы по причине убийства лучшего друга, с которым они вместе снимали квартиру. Микаши Ори пришел в полицию сам, весь в крови, будто жертва катастрофы. Но правда оказалась намного страшней – расчленённый на части труп, утрамбованный в подарочную коробку. Мотив: кража ценной куклы ради подарка девушке. Под прицелами камер журналистов Микаши Ори спокойно повторял одно и то же: «Я не раскаиваюсь. Это было предательство дружеских чувств, ведь куклу я сделал для помощи с продажей рёкана. Без моей куклы эта проклятая гостиница в традиционном стиле так бы и пугала соседей». Про выбранный же метод «учинения справедливости» Микаши рассказывал сухо и предельно чётко, вплоть до того, каким ножом разделывал тело, и что знания анатомии важны для кукольника не меньше, чем для художника.