Густые, как смола будущего янтаря, слова обволакивают читателя с первой строки нового рассказа Нины Нури.
История, основа которой древнее всех живущих в этом мире — история любви и страха.
Лайлели юна, умна и красива. Единственное, чем она неугодна своему миру и окружению — она девочка. Совсем еще подросток, но уже сосватана за человека, годящегося ей в дедушки.
Фатих — младший сын в своей семье — мечтатель и поэт. Он влюбляется в Лайлели и становится заложником чувств.
Они сбегают вдвоем, чтобы избежать страшной участи навязанного брака, но делают себе лишь хуже. Ведь они обесчестили свои семьи, и по их следам уже идет злой рок...
Удивительно, как в одном небольшом рассказе можно сочетать, казалось бы, несочетаемые вещи: здесь и поэтика востока; здесь и вечные вопросы любви; традиции и нравы другой религии и народов. И, на мой взгляд, страшная история о том, что это происходит здесь и сейчас. Герои рассказа — наши современники, живущих по традициям своих предков. Это выражается не только в понятии чести, но даже в том, что некоторые персонажи верят больше ведьмам, чем в фармакологии.
Как и в первой книге, автор удивительно рассказывает о тех, кто обитает на страницах рассказа. Даже самый проходной персонаж двумя мазками, тремя словами и несколькими действиями обретает свою историю и получает от нас долю сопереживания.
Что уж говорить о главных героях, которые по ходу чтения вызывают сочувствие, страх за их жизни, недовольство поступками, восхищение действиями, вновь страх и переживание.
И, конечно же, сам язык повествования: тягучий, сладкий, едкий и безумно красочный. Я словно сама была рядом с Фатихом в порту, глядя на разноцветные контейнеры с грузом. А образ Лайлели в её сером пальто и позолоченных кроссовках так и встаёт перед глазами, когда начинаешь знакомство с персонажем
И знаете... Читая рассказ, я была околдована его художественностью, историей, которую можно сравнить с «Ромео и Джульеттой» или легендой о Пираме и Фисбе. Но, во-первых, для меня «Шарик над геджеконду» не стал романтической историей, он стал трагедией. Во-вторых, заставил задуматься о том, как при современной тенденции к толерантности и приниятю других культур, стоит относиться к такому (к действиям, описанным в книге). В-третьих, меня пробрала не только концовка рассказа. Самое страшное — это послесловие. Оно словно камень, который внезапно разбивает цветастый витраж повествования. Бьет обухом по голове, заставляя вынырнуть читателя с улиц восточного базара в суровую реальность мира.