Мы не встречались с ним двадцать лет, за эти двадцать лет он стал совершенно другим человеком, он наверняка раскрыл немало сложных преступлений, иначе не сделал бы карьеру в розыске. Это в аппаратной работе можно добиться постов и званий лестью и подхалимажем, ловкостью маневра и интригами, а в розыске важен результат, а не милая улыбка. И вообще, каким бы ни был Афоня, будь он хоть сто раз карьерист, какое право я имею его оскорблять? Кто я такая, чтобы оценивать его и судить? Я поступила примерно так же, как Раскольников у Достоевского, у того тоже была сугубо личная проблема: проверить, тварь ли он дрожащая или право имеет, и он эту проблему решил за счет старухи-процентщицы и ее беременной сестры. А вовсе не за счет внутреннего душевного и интеллектуального ресурса. Это неправильно. Более того, это гадко и недостойно. Я поступила плохо. И независимо от того, плохой или хороший человек мой начальник, я поступила отвратительно. По-детски, по-хулигански. Вот мальчишки бегают по лестнице и звонят во все двери, а потом прячутся. Мне тоже звонили, однажды я, помнится, жутко перепугалась, уж не помню, почему, какая там у меня была ситуация, но помню, что этот звонок в одиннадцать часов вечера вызвал у меня панику. Я уже лежала в постели, пришлось судорожно вскакивать, искать халат, я запуталась в тапочках, чуть не упала, с замиранием сердца открыла дверь, а там – никого.