Жизнь – как детектив

При чтении некоторых (впрочем, чего уж там лукавить – многих) доморощенных детективов вспоминается анекдот про «нового русского», побывавшего в Третьяковской галерее и на вопрос приятеля «ну и как?» с трогательным простодушием отвечающего: «Ничего. Бедненько, но чистенько…»

И действительно, сюжет их, как правило, обезоруживающе чист, т.е. прост: преступник – прячет, сыщик – ищет, в это незамысловатое варево подмешивается изрядная порция жутковатых сцен (пытки в подвале, в загородном коттедже, дьявольские эксперименты в тайной лаборатории, в запутанном подземелье и т.п.), изрядная порция секса (длинноногие блондинки, наивные простушки, по глупости вляпавшиеся в криминальные разборки, опытные гетеры-соблазнительницы и т.п.), немного намеков на текущую политическую ситуацию, на некие неведомые, но могущественные спецслужбы… Главное, чтобы читатель не особенно задумывался, не искал логики ни в сюжете, ни в мотивировке тех или иных поступков героев, а мчался по кочкам сюжета не останавливаясь. А для этого побольше динамики, действия, сплошного нон-стоп, чтобы из мрачного подвала прямиком в постель красотки, с корабля на бал, из огня в полымя… Глядишь, читатель и проглотит. Немудреный рецепт, немудреное блюдо, немудреный едок (т.е. читатель). Но… Как раз с «едоком» все немного сложнее. Оказывается, что он не так уж и прост. Его, видите ли, на мякине не проведешь – подавай ему что-нибудь покачественнее, чем гамбургер на отечественный лад.

Ведь как ни крути, а романы А. Марининой побивают все рекорды и по тиражам, и по интересу читателей. Все-таки она – «царица русского детектива», а не многочисленные творцы чтива под «кроваво-сексуальным» соусом. Кроме сквозных героев (и главной героини, разумеется), ничего из вышеперечисленного в ее романах нет. Страшненькие подробности, неизменные спутники любого преступления, подаются в ее романах без всякого причмокивания и смака. Только то, что необходимо для дела. Сексуальные сцены вовремя и очень деликатно погружаются в тьму (как в старых добрых и целомудренных фильмах). «Остренькие» эпизоды отнюдь не громоздятся друг на друга подобно валам бушующего моря. Какое там: пространные описания погоды (например, жары в «Призраке музыки» или бесконечной московской осени чуть ли не в каждом романе), семейных обстоятельств той же Каменской или Селуянова, анализ взаимоотношений в группе Гордеева-Колобка, подробное исследование психологии того или иного персонажа.

В общем, жизнь как жизнь. Общественный транспорт, бытовые проблемы, семейные праздники. Герои Марининой просто живут, как все мы, просто работают.

Но, кроме того, они еще и думают, и не только аналитик от бога Каменская, но и преступники. Они тоже у нее не лыком шиты и дело свое знают. «Если бы у меня не было фантазии, я бы не довел до конца ни одно уголовное дело…» – говорит один из персонажей «Призрака музыки», выступающий здесь и как следователь, и как преступник. Вот и Каменская все думает, думает… И оказывается, это качество ужасно импонирует читателю, оказывается, что ему тоже интересно думать вместе с этой странной подполковницей. Ему вообще интересно думать и сотворчествовать. С безголовым роботом, исправно машущим кулаками и другими органами, ему не так интересно.

– Где доказательства? – спрашивают у Каменской.

– Нигде, – устало отвечает она, отвлекаясь от логически выверенной, психологически мотивированной, единственно верной картины преступления, сложившейся в ее мозгу. Но картина есть – значит, будут и доказательства. Как их добыть? Каменская подумает. А вместе с ней и читатель. Может, он и не додумается, но зато от души восхитится умозаключениями Анастасии. Ведь Маринина не «дурит» читателя, она дает ему все (или почти все) карты в руки – пожалуйста, думай. Может, в том-то, что не «дурит», а думает и предлагает подумать, и заключен секрет успеха ее произведений? А может, в том, что уловила одну характерную черту нашего времени: все мы живем (поглядите-ка вокруг) словно бы в детективном романе, все время происходит что-то нехорошее, а злодей неизвестен, да и развязка совершенно непредсказуема. А мы живем, страдаем от жары, от бесконечной московской осени, радуемся, простым житейским удачам, стараемся понять, что происходит с нами, что происходит вокруг…

Жизнь как детектив.

Детектив – это трудно.

Сергей НИКОЛАЕВ

Глава 1

Ему было хорошо. С утра он принял дозу, и теперь его душа купалась в чувстве глубокого и непоколебимого покоя. Даже изнуряющая многодневная жара его не злила. Так бывало всегда после дозы: жарко – хорошо, холодно – тоже хорошо, сидеть хорошо, лежать хорошо. Все хорошо, ничего не беспокоит.

Но мозг работал на ускоренных оборотах, и это тоже было последствием принятия дозы. Жара была хороша не только сама по себе, но и потому, что в это воскресное утро в Москве надо было очень постараться, чтобы найти праздного прохожего. Кто мог – уехал за город, кто не мог – сидел дома с включенным кондиционером или, на худой конец, с зашторенными окнами, и мало находилось не жалеющих себя психов, которые шатались бы по улицам без дела. Еще бы, на солнце – тридцать девять, в тени – тридцать пять, кругом раскаленный, пышущий жаром камень домов и ни малейшего дуновения ветерка. А если добавить к этому выхлопные газы, которые, кажется, никуда не деваются, не тают, не растворяются и не уносятся, а висят ровно в том месте, где появились из автомобильной трубы… Короче, ясно, что, ежели человек себя хоть мало-мальски щадит, он ни за что на свете не станет просто так шляться по московским улицам в этот замечательный солнечный июньский день.

«Шкода Фелиция» цвета «баклажан», а проще говоря – темно-фиолетовая, стояла там, где ему и сказали, перед домом номер восемь. Он остановился рядом, прикуривая, уронил зажигалку, едва заметным движением ботинка послал ее чуть дальше, под машину, и присел на корточки, чтобы достать. Ну вот и порядок, радиоуправляемое взрывное устройство прилеплено к днищу под местом водителя. Выпрямившись, он прикурил и не спеша пошел вперед. И лавочка подходящая нашлась – правда, на самом солнцепеке, но это ничего, это тоже хорошо. Была бы в тени, обязательно какая-нибудь бабка настырная явилась бы воздухом подышать, а так он гарантирован от неудобного соседства.

Он уселся на скамейку, нацепил на голову наушники, щелкнул кнопкой висящего на поясе плейера и погрузился в музыку. Сегодня с утра он долго выбирал, какие кассеты взять с собой, ведь не исключено, что ждать придется долго. Перебирал, перебирал, откладывал в отдельную стопочку, потом снова придирчиво пересматривал отложенное и ставил на место, и снова перебирал. Наконец сделал свой выбор. Баллады «Тень луны» и Шотландскую симфонию Мендельсона. Баллады привлекали его своей прохладной сумеречностью, они были прозрачными, грустными и, несмотря на четкий ритм, неторопливыми и несуетными, какими-то нездешними.

По пути сюда он успел прослушать всю кассету с балладами и теперь, усевшись на скамейку неподалеку от фиолетовой «Фелиции», приготовился слушать Мендельсона. Даже не слушать – вкушать. Это было совсем особое удовольствие, доступное далеко не каждому. Во внешнем мире – отупляющая тяжелая жара, горячий воздух, который даже вдыхать противно, а из наушников прямо в его голову дует ураганный ветер, грохочет гром, сверкает молния, льет проливной дождь. Каждый раз, слушая Шотландскую, он представлял себе суровый пейзаж, скалистые горы, глубокие ледяные озера, темно-зеленые густые леса. И над всем этим холодным великолепием парит одинокая хищная птица. И ветер с дождем…

Он сидел уже два часа, слушая музыку и не сводя глаз с машины, и вдруг понял, что ужасно хочет пить. И это тоже было последствием принятой утром дозы. Он огляделся. Киоск далековато, если он пойдет к нему, то может пропустить владельца машины.

Взгляд его упал на парнишку лет семнадцати. Парнишка стоял в тени под деревом метрах в пятнадцати от скамейки, прислонившись к толстому стволу, и крутил в руке красный шарик. Шарик то появлялся в его ладони, то исчезал, то вдруг мелькал между пальцами и в следующее мгновение обнаруживался на тыльной стороне ладони. Мальчишка работал одной рукой, потом перекладывал шарик в другую руку и снова работал одной рукой.

– Эй! – крикнул он, сдвинув наушник с одного уха. – Эй, парень!

Паренек завертел головой, словно не понимая, откуда доносится звук. Потом увидел сидящего на скамейке человека.

– Вы мне?

– Да, тебе. Подойди, пожалуйста.

Парень медленно двинулся к нему, не переставая крутить шарик.

– Слушай, не в службу, а в дружбу, не сгоняешь в киоск за водой, а? Нога болит – сил нет, совсем ходить не могу, а пить хочется страшно по такой-то жаре. Сбегаешь? – Он постарался быть естественным и убедительным.

Паренек колебался, это было видно по его подвижному лицу.

– Ну пожалуйста, будь человеком. На вот, возьми червончик, принеси бутылку минералки, лучше с газом. Нарзан там или боржоми. И попроси, чтобы дали из холодильника.

Тот взял деньги и снова смешно закрутил головой. Но к киоску все-таки пошел.

– Спасибо, друг, – с чувством сказал убийца, поспешно откручивая колпачок с литровой ледяной бутылки нарзана. – Выручил ты меня. А что это ты с шариком делаешь?

Паренек улыбнулся приветливо и дружелюбно.

– Пальцы тренирую.

– Фокусником собираешься быть?

– Нет, пианистом. Извините, мне надо идти.

– Ну иди, – милостиво разрешил он, с облегчением глядя в спину удаляющемуся мальчику и снова надвигая наушник.

И хорошо, что ему надо куда-то, не хватало еще, чтобы владелец машины как раз в этот момент вышел. Мальчишка уходил ровным, неторопливым шагом, крутя головой. Убийца видел, как он дошел до дерева, у которого стоял раньше, прошел мимо и направился в сторону переулка, а несколькими секундами позже из подъезда дома номер восемь вышла женщина. Решительным шагом она подошла к фиолетовой «Фелиции» и вставила ключ в замок двери со стороны водителя. Как только она села в машину и закрыла дверь, убийца нажал кнопку на пульте. Льющаяся из наушников музыка лишь отчасти заглушила грохот взрыва. Тут же в открытые окна стали выглядывать люди, сидевшие по домам любопытные высыпали на балконы. Остановились проезжавшие мимо машины, выскочили водители. В общем, хотя улица была довольно пустынна, вокруг места взрыва тут же возникла вполне приличная суматоха. Убийца прикинул, нужно ли подходить, изображая естественное любопытство, но решил, что народу вокруг пострадавшей машины и так достаточно, а на него внимания никто не обращает. Поднялся и ушел. Из наушников до него доносились звуки начинающейся грозы над скалистыми берегами и синими холодными озерами, и одинокая хищная птица плавно парила над этим студеным великолепием.

Ему было хорошо и спокойно.

* * *

Выписка из приказа по личному составу начальника Главного управления внутренних дел г. Москвы:

«…назначить подполковника милиции Каменскую Анастасию Павловну на должность старшего оперуполномоченного отдела… установив должностной оклад в размере…

…назначить майора милиции Короткова Юрия Викторовича на должность заместителя начальника отдела… установив должностной оклад в размере…

…освободить полковника милиции Жерехова Павла Васильевича от должности заместителя начальника отдела… в связи с увольнением из органов внутренних дел (рапорт от 10 мая 1998 г.)…»

* * *

– Вот ужо я теперь тобой покомандую, – злорадно приговаривал Коротков, обживая новое рабочее место. – В кои веки дорвался.

– Конечно, маленького подполковника обидеть каждый может, даже майор, – отшучивалась Настя. – Зря я вернулась, ты мне жизни не дашь.

– Ага, не дам, – жизнерадостно обещал Юра. – Буду требовать, чтобы ты мне раскрыла как минимум пять убийств века, и тогда я в качестве твоего мудрого руководителя получу сто пятьдесят поощрений, пять государственных наград и звание полковника сразу, минуя подполковника. Здорово я придумал?

– Классно, – соглашалась она. – А если я тебе ничего не раскрою, ты меня выгонишь обратно к Ивану?

– Еще чего, размечталась! Даже если ты вообще ничего никогда больше не раскроешь, я все равно тебя никуда не отпущу, потому что только ты можешь дать мне чувство великого милиционерского кайфа: командовать старшим по званию. Не каждому оперу так везет, как мне.

– Так ты же скоро сам подполковника получишь, и весь твой кайф закончится.

– Это еще когда будет… А пока не мешай мне наслаждаться жизнью.

И Настя не мешала. Более того, она и сама ею наслаждалась, потому что вернулась к своей работе и своим друзьям, по которым так скучала, работая в Управлении по организованной преступности. Генерал Заточный отпустил ее, как говорится, по первому требованию. Гроза, подальше от которой Настю в свое время отослал Гордеев, все-таки разразилась, правда, не осенью, как ожидалось сначала, а только весной следующего года, в марте. Неожиданно для многих был отстранен от должности министр внутренних дел, и на несколько дней милицейская общественность замерла в ожидании решения своей судьбы. Кто придет на смену, еще один военный, который начнет перетасовывать кадры и назначать на все должности подряд своих однокашников по военному училищу, или все-таки профессионал? И через несколько дней вздохнули хотя и несколько настороженно, но с облегчением: не военный.

Новый министр с первых же дней заявил, что оперативно-розыскная деятельность – важнейший элемент борьбы с преступностью и ей отныне будет уделяться первоочередное внимание. Начальника Главного управления внутренних дел Москвы не тронули, соответственно и в самом управлении кадровых перестановок пока не предвиделось. Начальник отдела, в котором работала раньше Настя, остался в своем кресле, и можно было возвращаться. Проработав у Заточного без малого десять месяцев, она успела обучить капитана Дюжина основам аналитической работы и получить очередное звание подполковника, которое не могла получить на Петровке – должность не позволяла, так что расстались они с генералом мирно и полюбовно. Как говорится, «при своих».

– Ну что, дети мои, – начал в это утро ежедневную оперативку полковник Гордеев, – преступники оказались покрепче нас с вами. Это мы от жары уже на потолок готовы лезть, а они бодренько так себя чувствуют. И откуда только силы берутся? Вчера Селуянов по городу дежурил, и надежурил он нам убийство некоей госпожи Дударевой, генерального директора фирмы… – он глянул в разложенные на столе бумаги, – фирмы «Турелла». Туристический бизнес. Дамочка состоятельная, если не сказать больше. Дело возбуждено в округе, нас пока не трогают, но, учитывая, что это могут оказаться бизнес-разборки, не сегодня-завтра и нас подключат. Меня несколько дней не будет: уезжаю сегодня вечером в командировку, за старшего остается Коротков. Так что раздаю слонов заблаговременно. Если будет указание подключаться к убийству Дударевой, займется Селуянов, так ему и передайте, когда он после суток проспится. Понял, Коротков? Дружка своего подряжай, нечего его жалеть. А то я знаю, он на днях жениться удумал, так вы его сейчас все выручать кинетесь. С этим вопросом все, теперь докладывайте по текущим делам. Доценко, начинай с убийства Волощикова…

Настя радовалась, что за время ее отсутствия никто не оккупировал ее привычное место в углу. Основная масса сотрудников отдела рассаживалась за столом для совещаний, кому не хватило места – тот садился на стоящие вдоль стены стулья. В углу же кабинета полковника Гордеева стояло старенькое низенькое креслице с выцветшей, потертой обивкой, до того расшатанное и рассохшееся, что человек весом более восьмидесяти килограммов просто не рисковал в него садиться. Настя Каменская весила меньше, поэтому любила сидеть в нем, ничего не опасаясь.

После совещания она заглянула к Короткову.

– Слушай, нехорошо как-то с Колей получилось, – сказала она. – Ему к свадьбе готовиться надо, а тут нависает реальная опасность увязнуть в убийстве туристической дамочки. Может, поговоришь с Колобком? Пусть даст другое указание.

– Ну да, он даст, – усмехнулся Юрий. – Потом догонит и еще раз даст, чтобы мало не показалось. Колобок Коляна воспитывает, это ежу понятно.

– За что? – удивилась Настя. – Где он опять нашкодил?

– Да там же, где обычно. Две недели назад опять летал в Воронеж без спросу, правда, на один день всего, утром улетел – вечером вернулся, никто и не спохватился бы. Но не таков наш Колобок, с ним эти номера не проходят.

– И опять пил, когда вернулся?

– Это нет, – покачал головой Коротков. – Чего не было – того не было. Колька теперь почти совсем не пьет, только если в застолье, когда уж отказаться нельзя. А такого, как раньше, чтобы на три дня без просыху, не бывает. Леди Валентина его коренным образом перевоспитала. Своих детей, говорит, надо любить обязательно, а вот пить после каждого свидания с ними – это неправильно. Потому что никакой трагедии, которую имело бы смысл заливать водкой, не произошло, дети счастливы, ухожены, веселы и здоровы, живут в полноценной семье с мамой и новым папой, и такая радужная ситуация не является уважительным поводом для пьянства. А ежели Николаша пьет не от жалости к детям, а от жалости исключительно к самому себе, то это тем более постыдно, ибо настоящий мужик не должен себя жалеть. Он может либо поступать правильно и за это уважать себя, либо ругать за ошибки и тут же их исправлять, после чего начинать уважать себя за самокритичность. Все, третьего не дано. Долбила она его этой великой идеей, долбила, ну и додолбила. Так что наш друг Селуянов пребывает в глухой завязке. Между прочим, что дарить-то будем? Есть идеи?

– Пока нет. А у тебя?