За время, что меня не было, он снова исхудал, словно горящий в нем жар заживо пожирал зверя изнутри. Его морда осунулась, глаза потускнели, на мохнатых боках отчетливо выпирали ребра. Но при виде меня пушистый хвост все равно вяло гульнул из стороны в сторону, а в янтарно-желтых глазах проступило облегчение.
– Ты что, совсем ничего не съел? – растерянно спросила я, подойдя к зверю вплотную и осторожно потрогав черный нос: он снова был сухим и горячим. – Я ведь сказала: тут все съедобное. Почему ты никого не тронул?
Пес поднял лобастую голову и аккуратно лизнул меня в щеку.
Я как стояла, так и села, уставившись на него со смесью недоверия и какой-то несвойственной мне беспомощности. Это что же получается? Я попросила его быть осторожным, и он предпочел вообще ничего не делать, лишь бы мне не навредить? Даже светлячков не съел, чтобы не доставить никому беспокойства?!
– Ох ты ж, горе мое лохматое, – вздохнула я, складывая руки ковшиком и наполняя их силой. – На, пей, а то умрешь от истощения.
Пес обнюхал мое лицо и лишь после этого уткнул морду в ладони, принявшись осторожно лакать живительную влагу. Пил он долго, жадно, но не захлебываясь и не давясь ею, как дикарь. А так, чтобы лишний раз меня не задеть, не толкнуть и не поранить случайно зубами. При этом с каждым глотком в его глазах снова разгорался знакомый огонь, шерсть постепенно приобретала здоровый блеск, а тихое урчание из благодарного мало-помалу становилось сытым.
– Ну вот, – с облегчением сказала я, когда зверь наконец оторвался и с шумом облизнул мокрый нос. – Наелся?
– Ур-р-р, – проурчал пес, а затем прикрыл веки и вдруг без предупреждения устроил голову у меня на коленях. Я сперва вздрогнула от неожиданности, по спине пробежал пугающий холодок, но мимолетный страх быстро прошел. А когда стало понятно, что кусать меня никто не будет и пожиратель просто лег отдохнуть, я совсем успокоилась и все-таки нашла в себе мужество осторожно погладить жесткую гриву.