Беда в том, что, начав плакать, я уже не могла остановиться. Я прижалась к Толстяку всем телом – мне нужны были доказательства, что он не был бесплотным, что сердце, бьющееся около моего уха, – его сердце. Я уткнулась в его куртку и продолжала реветь, а парень неуклюже хлопал меня по спине.