Мастер кинокошмара Альфред Хичхок утверждал: для того чтобы снять хороший триллер, режиссеру достаточно иметь в своем распоряжении симпатичную блондинку и хорошего композитора. Может быть, по-настоящему страшные рассказы трудно писать именно потому, что ни блондинок, ни композиторов писателю на подмогу не присылают. Сложно выразить средствами литературы тревожащие шорохи и зловещие шепоты так, чтобы к финалу читательское сердце сковала ледяным панцирем неподдельная жуть. Сложно балансировать на грани между кошмарным сном и зыбкой явью, сложно заставить героя по-настоящему бояться. И неудивительно, что немногие писатели отваживаются писать о страхе и трепете, хотя тех, кто все же отваживался, читатель нередко увенчивал лаврами непревзойденных. Такова судьба Эдгара По, Говарда Лавкрафта, Стивена Кинга.

«Клятвопреступники» – единственный рассказ, написанный мною в стиле «хоррор». Как ни странно, в стране первородного ужаса и случайных совпадений я чувствовал себя довольно уверенно – видимо, Черный Маг в моей душе изрядно окреп во времена, когда единственным жанром, в котором я работал, был жанр героической фэнтези, где никак не обойтись без темных магий. Действие рассказа «Клятвопреступники» происходит в мире Сармонтазары, его герои – гарнизонные офицеры, то есть люди, по роду своих занятий не склонные к излишней чувствительности. Удалось ли мне заставить циничных офицеров ощутить душой черную изнанку солнечного дня – об этом судить читателю.

Клятвопреступники

Выцветшая, с низким шелушащимся потолком спальня офицера харренской армии Хаулапсила Хармадета освещалась солнцем не хуже теплицы с земляникой. Да и душно в ней было тоже, как в теплице, только вместо земляники пахло чабрецом и полынью. Эти запахи занесло сюда с холмов сквозняком.

Сам Хаулапсил, кстати сказать, занимавший весь нижний этаж казенного флигеля, сидел, акробатически скрестив ноги, на полу и рассеянно поглаживал четырьмя пальцами (пятый был прихотливо отогнут, на нем не хватало двух фаланг) ворс потертого ковра местного декора – рыбы, каракатицы, раковины, похожие на пирожные.

Он ожидал, когда принесут обед, хотя был совсем не голоден – обедать полагалось по гарнизонному распорядку.

Последние семь дней он с замечательным фанатизмом принялся следовать Уставу, с которым никто из офицеров на острове Тигма почти не считался – все предпочитали следовать распорядку. Над ним посмеивались. Но Хаулапсил будто не слышал – у него были свои резоны для рвения.

Хаулапсил остервенело проверял посты, не забывая даже о тех, что располагались в шести часах ходьбы от казарм.

Гонял упражняться солдатню, убивающую время за игрой в лам и любовным надругательством над грязными, в репьях, овцами. Обнаружилось, что гимнастические брусья многие солдаты, особенно первого года службы, видят впервые. Ясное дело, в их родных деревнях никаких брусьев не было.

Попутно Хаулапсил осматривал языки служилых – в лагере строжайше воспрещалось сосать медок, сладостно-отвратительную субстанцию, сваренную из кошмаров, инопутешествий и оргазмов, после приобщения к которой, помимо концерта в голове и дрожи икроножных мышц, оставалась эдакая дорожка на языке – бело-желтая, слизистая, зловонная.

Запрет на медок нарушали все, включая самого Хаулапсила. Медок был самым популярным на Тигме средством борьбы со свободным временем. С небольшим отрывом за ним следовали пьянство и игра в лам.

За медок полагалось тридцать плетей. В первый же день Хаулапсил выписал тысячу семьсот десять плетей. Тридцать своих он честно прибавил к этой цифре «в уме».

Но все эти армейские труды не приносили ни облегчения, ни той усталости, от которой хочется заснуть дня на три-четыре. Заснуть получалось, только пососав медка. Благо в подполье в сухой жестяной коробке этого месива было хоть заешься.

Как только Хаулапсил закрывал глаза, его темная спальня начинала зудеть на басах, словно располагалась в брюхе гигантского комара, у которого от тревоги сделалось несварение. Но как только сладость растекалась по пищеводу вниз, страх и тревога отступали. Обычные страх и тревога дельфинами уплывали в закат, они казались такими же неуместными на Тигме, как, например, элегантно наряженные женщины. Однажды Хаулапсилу пригрезилось, что он женится на рыбе.

Сквозняк рванул занавеси на окнах. Хаулапсил нервически содрогнулся, но быстро