«…Люди – идиоты. Они сделали кучу глупостей: придумали костюмы для собак, должность рекламного менеджера и штуки вроде айфона, не получив взамен ничего, кроме кислого послевкусия. А вот если бы мы развивали науку, осваивали Луну, Марс, Венеру… Кто знает, каким был бы мир тогда? Человечеству дали возможность бороздить космос, но оно хочет заниматься потреблением – пить пиво и смотреть сериалы…»

(Из интервью Рэя Брэдбери)

Начало

1977 год, Москва. Я закончил Московский авиационный институт, Moscow rocket college, как его называла радиостанция «Голос Америки». Настроение приподнятое, впору свернуть горы.

Попадаю по распределению в замечательный НИИ «Восход». Замечателен он тем, что разрабатывает системы, которые никто в стране не знает, как разрабатывать. Сотрудники института тоже не знают, но разрабатывают. Попадаю в отдел – еще более замечательный – защиты информации в этих самых разрабатываемых системах.

МАИ – классный вуз. Учиться было не только классно, но и полезно. Чего только стоит маевский дух, уж не говоря о прочих маевских штучках, традициях и даже песнях! Закончил я факультет систем управления, на котором учили очень многому, но только не разработке информационных компьютерных систем. Думаю, я мог стать приличным инженером по электронике, но не в этом НИИ.

Помню, как пришел на преддипломную практику. Тогда, в 1976 году, было такое правило: преддипломная практика по месту распределения. Июнь, в Москве жара, но в молодости она, как правило, переносится легко, и мне даже нравилось. И вот в таком солнечном настроении я появляюсь в НИИ.

Первая встреча в отделе кадров. Мне рассказывают о том, чем занимается институт, какие есть подразделения. Оказывается, самые интересные – это те, которые занимаются задачами создаваемой АСОУ – автоматизированной системы организационного управления, а подразделения технических средств и (внимание!) программистское подразделение вовсе даже не котируются! Отмечу, что для получения доступа к информации о деятельности этого НИИ необходимо было получение допуска, которого у меня еще, разумеется, не было, поэтому рассказ сотрудника отдела кадров для меня был не очень понятным.

Здесь нужно сказать, что я почему-то предполагал, что попаду чуть ли не на разработку компьютеров и, конечно же, у меня все обязательно получится. Но не тут – то было! Из дальнейшего рассказа кадровика я узнал, что вся разработка – это постановка и разработка неких задач (в тот момент я вообще не понял, каких), что разработки электронной техники в этом институте и вовсе нет, а программисты – небольшое и совсем не главное подразделение, вообще неинтересное и уж никак не престижное. Несмотря на то что становиться программистом я тогда вовсе не собирался, такое отношение к этой деятельности мне показалось несколько странным.

Учитывая, что вся моя дальнейшая деятельность была связана с программированием, невольно приходит мысль о том, какими интересными путями в нашей стране развивались информационные технологии.

Настроение сразу испортилось, что, видимо, отразилось и на моем лице. Короче, в результате переговоров, в которых я проявил тупое упорство в желании попасть в техническое подразделение, сошлись на том, что я съезжу в это подразделение, посмотрю и сам все решу. Почему «съезжу» – это отдельная история.

НИИ был новый, «с иголочки»: к тому моменту ему исполнилось всего два года. Центральная территория, так называемая «первая», располагалась в новенькой высотной стекляшке около метро «Фрунзенская». Здание строил себе НИИРП (НИИ резиновой промышленности), у которого его отобрали в пользу НИИ «Восход». В нем располагались в основном так называемые «задачники», то есть некое комплексное подразделение, сотрудники которого занимались постановкой задач, и жалкие немногочисленные программисты. Кроме этого, «Восход» имел еще две территории. Они были вовсе не такие презентабельные – один или полтора этажа в типовом корпусе, то ли заводском, то ли НИИ, между метро «Рижская» и «Щербаковская» (сейчас Алексеевская), и здание бывшей школы в некотором отдалении от метро «Семеновская».

Отправился я в техническое подразделение, которое размещалось около метро Щербаковская. До здания пришлось идти пешком минут 20–25. Я шел туда с надеждой на будущую интересную работу, но оказалось, что никакой разработкой электроники там никогда и не занимались! Я вообще не понял, чем они занимаются, как не понимал и в дальнейшем, после нескольких лет работы в НИИ «Восход». (Забегая вперед скажу, что четыре года спустя в этом здании и на этом этаже был развернут стенд с новыми тогда ЭВМ ЕС-1060, и я ездил туда уже на машинное время как программист-разработчик.)

Через два дня в отделе кадров мы вернулись к началу разговора о том, где бы я мог работать. Погода испортилась – было дождливо и холодно. Настроение – соответствующее. Что делать в этой ситуации, при полном отсутствии перспектив заняться интересным делом – не понятно.

И вдруг выясняется, что в НИИ существует небольшое подразделение защиты информации, в котором есть направления технических средств защиты, организационных средств защиты, программных средств защиты, а также сектор специальных исследований. Тогда все это было очень необычно.

Программистом я еще не был, про специальные исследования ранее не слышал, а организационные меры защиты казались просто скучными. Методом исключения были выбраны технические средства защиты информации, над которыми я и начал работать.

Напомню, что это была преддипломная практика. А после практики студентов мужского пола привлекли на военные сборы. Далее, как и положено, – написание диплома, его защита и начало работы инженером.

После защиты, когда я принес диплом в НИИ, состоялся любопытный разговор в кадрах. Оказывается, мне был положен первый отпуск сразу после защиты. Однако я решительно от него отказался, так как, во-первых, не чувствовал никакой усталости, а во-вторых, искренне считал своей обязанностью максимально быстро вникнуть в производственные задачи и незамедлительно начать их решать. Я подписал расписку в отказе от отпуска и приступил к трудовой деятельности.

Выяснилось, что все великолепие технических средств защиты сосредоточено в дивном комплексе с кодовым названием М-24, – действительно «дивном», если смотреть с позиции сегодняшнего ИТ-специалиста.

Вы только представьте: этот комплекс призван был следить за вскрытием или открыванием всех устройств ЭВМ! Сегодня это звучит странно, но тогда компьютер занимал помещение в десятки и сотни квадратных метров, если учитывать площадь помещений, где размещались периферийные устройства. Каждое отдельное устройство, например дисковый накопитель, оперативная память или центральный процессор, представляли собою шкафы от метра до двух метров высотой. Эти шкафы, как и положено, имели двери, часто двухстворчатые (потому и шкафы), а внутри были собраны на огромных (и не очень) платах соответствующие элементы устройств, которые в то время назывались ТЭЗ (типовой элемент замены). Как раз за открыванием этих шкафов, по мысли «специалистов» по защите информации, и нужно было следить.

Предполагалось, что вскрытие шкафов – это уязвимость. Я уж не знаю, что мог сделать злоумышленник, открыв шкаф, – разве что сломать устройство. Для того чтобы следить за вскрытиями, все двери шкафов снабжались микровыключателями, а попросту говоря, кнопками. При открывании двери шкафа кнопка замыкала цепь, подавая сигнал на центральный блок М-24, и просто фиксировался «несанкционированный доступ» (НСД) к устройству. При этом блок присоединялся к каналу ЕС-ЭВМ, и с него можно было программно получить данные об НСД. Особой функцией М-24 была выдача разрешений на вскрытие технических средств, например для проведения профилактики или ремонта. С современной точки зрения – технология смешная, а тогда даже был разработан новый вариант этого «замечательного» изделия под кодовым номером М-100.

Однако вскоре я заметил некоторое пренебрежительное отношение разработчиков к этому комплексу. Надо сказать, я очень серьезно отнесся к началу работы, искренне полагая своей обязанностью максимально быстро вникнуть во все технические вопросы, разобраться в нюансах и начать, наконец, приносить пользу. Пренебрежение к тому, что я делал, не могло не задевать. Мне начинало казаться, что я занимаюсь ерундой, тогда как другие делают что-то гораздо более интересное и важное.

Вопреки информации, полученной мною в первой беседе в кадрах НИИ, вскоре выяснилось, что наиболее уважаемыми были как раз программисты. И это при том, что в 1977 году ни один вуз таких специалистов не готовил! Максимально приближенной была специальность «АСУ», но это все же другое. Как следствие, программистов – разработчиков систем обработки информации с высшим образованием было очень мало. Но самое интересное, мало кто вообще что-либо понимал в работе программиста, и руководители не были исключением. Это приводило к забавным ситуациям, к которым я еще вернусь.

Программисты уже тогда были востребованы, что поднимало их неформальный статус, приводило к завышенной самооценке и безапелляционности суждений. Все это, а также присутствие здорового честолюбия привело меня к мысли попробовать стать разработчиком-программистом. Точнее, сначала возникло острое желание разобраться с тем, как работает ЕС-ЭВМ, ну и, естественно, программы. Эта мысль подогревалась различными ситуациями, например с тем же комплексом М-24.

Во время подготовки к испытаниям первой очереди системы возникла проблема во взаимодействии М-24 с программным комплексом. С большим трудом удалось найти автора программ, которые работали с М-24. Еще труднее оказалось получить аудиенцию у этого программиста. Но встреча была не напрасной. К ней я основательно подготовился (если не учитывать то, что еще ничего не понимал не только в программировании, но и в работе ЕС-ЭВМ, в частности канала ЕС-ЭВМ). Однако тщательно протестировав М-24 в автономном режиме, я был уверен, что на стороне комплекса ошибок нет.