На добрый исход происходящего в городе Варюха не расчитывала. Жизнь научила не слишком доверять оккупантам. Новыми властями девятого августа был издан приказ о поголовной регистрации евреев с четырнадцати лет и о ношении ими специальных опознавательных знаков. Вместе с приказом фашисты опубликовали «Воззвание», обязывающее все еврейское население города, захватив деньги и ценности, одиннадцатого числа к восьми часам утра прийти на один из шести сборных пунктов для переселения в особый район. Все это, дескать, для их же пользы, с целью защиты от насилия со стороны нееврейского населения, якобы имевшего место в предшествующие дни.

Где этот район? Что за район? И вообще, можно ли в этом районе жить, или получится влачить лишь жалкое существование? Эти вопросы роились в головах людей, вот только ответа от властей на них не было. Евреи поняли, что им некуда деваться, только после того, когда рассмотрели наводнивших улицы города патрулей из комендатуры, жандармов на мотоциклах, солдат в большом количестве и полицаев. Вот как раз последние распределены были по специальным командам, следовавшим по адресам и «помогавшим» указанному в «Воззвании» населению быстро собраться и покинуть свои обжитые квартиры.

Их квартиру в старом двухэтажном доме такая судьба не минула. В дверь громко забухали стуком, и знакомый голос из-за дверного полотна чуть ли не радостно оповестил:

–Слышь, Роза, чего заперлась? Открывай, старая ворона!

Голос соседа заставил вздрогнуть Рэйзел Исааковну, а трехмесячных близнецов, Варькиных сыночков, захныкать в один голос. Вот и их черед настал.

–Не открывай! Пусть думают, что нас дома нет. – Прошептала свекровь.

Бледная как полотно Варька, грустно скривилась в вымученой улыбке, как уже не раз было в их совместном проживании, не согласилась, высказавшись наперекор хозяйке:

–Дверь выломают, мама.

Сразу после приказа на регистрацию, Варвара предлагала свекровке уйти из города, да та уперлась как баран и ей с детьми не позволила покинуть Ростов. С одной стороны мать мужа умная женщина. Рассудительная. Но уж дюже скупа, бережлива и прижимиста. Неразумную невестку корит за то, что обрезание грудничкам не сделали… А и пусть! Варька стерпит укоры, малы еще детки… Вот и за жилье Рэйзел Исааковна уцепилась, будто если уйдут, то назад его возвернуть не получится. И ведь такая она не одна. С тех пор, как Бориса призвали на войну, от мужа ни одной весточки не было, а жизнь через пень-колоду покатилась. Даже после родов толком ужиться со свекровью не получалось. Все не по ней, за все корила подспудно молодую невестку. Варя понятливая, материнская любовь еврейской женщины сыграла с ней злую шутку, а ведь все по-другому могло быть. Угораздило же ее, потомственную казачку, по любви выйти замуж за мужчину иной крови…

В дверь уже ломились.

–Не открывай!

–Поздно.

Собраться толком так и не дали, на улицу выгнали с минимумом пожитков. Людей словно скот в гуртах, сгоняли к центральным магистралям и под аккомпонемент лая овчарок и выкриков немцев, чуть ли не пинками сводили в тесную колонну. Только и слышно немецкую речь по разные стороны людского потока:

–Schnell! Auf los geht's los! Mithalten!..

Детский плач и всхлипы старух повсеместно. Звуки выстрелов режут слух. Тех, кто пытается уклониться и спрятаться, выдают соседи. Сбежавших ловят и просто уничтожают.

Это называется, что их от местного населения защитить хотят? Нет! Так не бывает! Их гонят туда, откуда вряд ли вернешься. Варвара сцепив зубы, поухватистей поправила на руках завернутых в пеленки близнецов. Несмотря на утро, жарко на улице. Взопрела от приложенных усилий.

–Давай помогу. – Предложила свекровь.

–Сама справлюсь. Своя ноша не тянет. – Отказала всердцах.

Всю дорогу, пока их вели, думала только об одном. Как бы выбраться из людского скопища и затеряться в переулках старого города, который знала сызмальства. Только ведь охранение плотное. Не выскочить. Позвала:

–Мама. Возьмите из ридикюля мой паспорт. Там и карандаш есть.

–Зачем тебе?

–Нужно. Да, открой же его! Да! Да!

–И что?

–На первой странице напишите имя и фамилию.

–Так ведь документ!

Возмутилась.

–Делай, что говорят!

–Спятила, wench! Oh, God! Куда смотрели глаза Боруха, когда жену за себя не еврейку брал? – перешла на идиш Рэйзел Исааковна, шаркая ногами рядом с плечом неразумной молодицы.

Спросила:

–Что писать unwise?

–Пиши. Давид Сас.

Карандашом прямо на первом листе паспорта вывела требуемое.

–Рви лист и сунь в пеленку.

– Oh, My God!

–Пиши. Михаил Сас. Да! Суй сюда.

–Зачем тебе это?

–Нужно мама. Нужно!

Вели уже по Будённовскому проспекту, вниз к Дону. Варвара все удивлялась, чудные люди ее окружают. Раньше значения не придавала. Всего пара часов прошло, а старики и даже дети затихли в покорности, в надежде, что проблема сама собой рассосется. Станичный люд давно бы на охрану набросился, а эти терпят.

На окраине город открывал себя плетнями, хатками в тесных переулках, утопавших в зелени растений. С реки наползала прохлада, позволившая хоть чуть-чуть вольней вздохнуть. Мишка захныкал в пеленках и тут же брата поддержал Давид.

–Кушать захотели, мои мальчики? Потерпите! Скоро мама покормит.

На окраинах народ более сердечный. Старики со старухами, детвора, молодухи, повысыпали к дороге. В одном месте к «еврейской живой реке» вплотную придвинулись.

–Weg! Zurück!(Прочь! Назад!)

–Куда ж вас, сердешные?

–Их в сторону Змиёвки гонят!

–А что там?

–Поселок!

–Балка!

Народ колыхнулся.

Сейчас! Хоть так!

Варвара втиснулась в промежуток между конвойными, протянула оба свертка двум казачкам, старой и молодой.

–Возьмите!

Будто ждали чего-то подобного, расхватали деток.

–Halt!

Поздно! Толпа сомкнулась. Трое немецких солдат и один полицай, расталкивая народ прикладами, погнались за беглецами.

Грянувший выстрел из винтовки, заставил людей отступиться. Конвоируемые в колонне подались назад, освободив маленький пятачок пространства. На пыльной дороге в крови застыло тело. Застрелили, пробив пулей сердце молодой женщины. На лице убитой застыла улыбка.

–А-а-а! – склонившись над покойницей орала пристарелая полная женщина.

Порядок немцы навели быстро, и колонна двинулась в прежнем направлении. Четверо приследователей не угомонились, но и им пришлось разделиться. Забежав в один из переулков, солдат и полицай довольно резво нагоняли старуху со свертком в руках. Скорее всего, на августовской жаре немцу надоело бежать за старой дикаркой. Он, остановившись, вскинул винтовку к плечу. Полицай попытался что-то сказать:

–Герр…

Не успел. Солдат приложился к винтовке, стрельнул.

Одновременно с выстрелом женщина будто споткнулась. Упав, накрыла собой пищавший живой комочек в пеленке. Вот теперь спешить некуда. Умерив шаг, оба приблизились к телу. Носком сапога немец ковырнул лицо женщины. Мертва. Чертыхнулся:

–Verdammt! Du dummes Schwein! Land der Idioten!( Черт возьми! Тупая свинья! Страна идиотов!)

Толком не поняв сказанного, русский согласился с ним:

–Да-а, люди у нас еще те сволочи. Порядок здесь нужен!

От плетня, заросшего кустарником, почти бесшумно отделилась кряжистая фигура человека, скользнула к «представителям закона», стоявшим к ней спинами. Полицай пошустрей немчика оказался, сказалась привычка выживания. Наверное так чувствуют опасность крысы. Может и получилось бы снова обмануть костлявую, оказаться похитрей противника, да только неизвестный враг не побоялся растаться с ножом в руке, умело швырнув его в намеченное место.

–Ак-к-х! – тело в конвульсии избавилось от лишнего воздуха из легких.

Солдат, обычный пехотинец, вооруженный винтовкой со штыком, заметив мужчину в летах с окладистой бородой, по габаритам и повадке больше похожего на медведя-шатуна, попытался пойти на него «в штыковую». Винтовку-то еще перезарядить нужно было. Проделывал это в спешке, с волнением, боясь опоздать. Нелепый размах! Укол! «Хох!» – изрек из легких выдох. Добился лишь непонятной скабрезности от русского.

–Что ж ты ею як метлой машешь, ирод?

Шагом влево уход с линии атаки с поворотом корпуса. Рукой отбив оружие в сторону, второй дал по рукам, захватывая винтовку. Ребром ладони ударил в горло, тем самым повалив солдата на землю. Перехватив винтовку, штыком пригвоздил немца к земле, словно бабочку на лист бумаги.

–Г-гык! Отбегался зар-раза!

Споро отвалив тело женщины в сторону, мужчина сразу определил. Мертва! Ни чем не поможешь. А вот сверток, писком подававший сигналы о своем положении живого организма, озадачил.

–Вот так компот! И чего мне с тобой делать прикажешь?

Однако время поджимало. Схватив находку на руки, ретировался подальше от места сшибки.

В это же самое время, молодуха с ребенком на руках тоже не смогла далеко от судьбы своей уйти. Была она молода и полна сил, бежала быстро, но даже не старалась увернуться от пули, вообще не думая о том, что в нее могут выстрелить.

Два выстрела, прозвучавших друг за другом, нарушили кажущееся спокойствие и тишину переулка, заставив собак за заборами и тынами сорваться на лай, какого-то ребенка заплакать, а бегущую молодую женщину споткнуться и упасть в пыль. Солдаты, осознав, что могут и не догнать беглянку, в два ствола уложили ее на землю, пока «телились», споря кому идти добивать если жива, прятавшаяся в поросли винограда цыганка, решив что может из-под носа фрицев стащить что-то ценное, у простофиль в погонах, умыкнула сверток не разбираясь, что в нем. Перескочив через плетень, пробежав по саду убралась куда подальше. Бежала сколь сил хватило. В укромном месте осмотрев добычу, нашла в свертке дитя. И,.. что?

Посидела, подумала. Развернула пакет полностью. Листок бумаги выпал, являя собой страничку советского паспорта. Только читать она не может, не грамотная. У-у! Мальчишка! Закаканный весь.

–А! Не плюй в щи, если мяса нет, Бога прогневишь. – Прошептала, глядя в карие глаза ребенка. – Уж не рома ли ты? Нужно будет у шувани Ляли спросить.

Смирилась с необычным прибытком. Ромы говорят, если ты получил или имеешь не то, что хотелось бы, не ропщи, а то и это потеряешь…

В Змиёвской балке погибли около двадцати семи тысяч евреев, в основном женщины, дети и старики, так как мужчины ушли на фронт. Одних сажали в открытые машины, других под конвоем сопровождали на окраину города, в направлении 2-го Змиёвского поселка. Взрослых расстреливали, часть была убита в «душегубках», а детей умерщвляли, смазывая губы сильнодействующим ядом. Вместе с евреями в Змиёвке также погибли представители других национальностей – в основном члены еврейских семей.