© А. А. Васькин, 2016

© ООО «Издательство «Этерна», оформление, 2016

1. Пашков дом: «Ах, если б все это сжечь!..»

Воланд ищет рукопись чернокнижника – Иван Грозный на Ваганьковском холме – Легенда о библиотеке царя – Кровавая свадьба – Откупщик Пашков и его гуси-лебеди – Граф Румянцев: «Беречь как глаза!» – Румянцевский музеум – Стасов: «Петербург коллекцию не отдаст!» – Долгожданный переезд – Дары от государя – Меценаты и благотворители – Толстой-поджигатель и космист Федоров – Виноват ли Иван Цветаев? – Акрополь в центре Москвы

С каменной террасы Пашкова дома – «одного из самых красивых зданий в Москве», заслоненные балюстрадой с гипсовыми вазами, присматривали за Москвой Воланд и Азазелло. Обозревая город «почти до самых краев», Воланд счел Москву весьма интересной, Азазелло же сравнил ее с Римом. Автор романа «Мастер и Маргарита» Михаил Булгаков, устами своих героев вспомнивший о Вечном городе, одел их в черные сутаны.

Задолго до Булгакова другой великий писатель сравнивал отсюда Москву с Римом. И был это не кто иной, как Гоголь. В 1851 году, наблюдая с бельведера Пашкова дома за праздничной иллюминацией в честь 25-летия царствования Николая I, писатель признался: «Как это зрелище напоминает мне Вечный город!» И он тоже был одет в черное… «Между собравшимися звездоносцами выделялся одетый в черный сюртук, худой, длинноносый, невзрачный человечек».

Какая связь времен всего лишь на одном балконе! Гоголь и Булгаков, так умолявший своего собрата по таланту: «Учитель, укрой меня своей чугунной шинелью!» Бывал ли здесь сам Булгаков? Вероятно. А как же иначе, ведь Воланд явился к нам не фокусы показывать, а разбирать «подлинные рукописи чернокнижника Герберта Аврилакского, десятого века», что обнаружились в государственной библиотеке. По крайней мере, так «единственный в мире специалист» ответил Берлиозу. И, между прочим, сказал правду. Ведь в конце романа Воланд оказался именно в Пашковом доме, где и находилась государственная библиотека, хранившая бесценные рукописи.

А Герберт Аврилакский – не просто чернокнижник, а папа Сильвестр II, реальное лицо, о котором вот уже десять веков живет легенда, что папский престол он выиграл в кости у самого дьявола, то есть у Сатаны. Так кому же еще разбирать его рукописи, как не Воланду, так и не сыгравшему в кости с буфетчиком из варьете. Насколько же логичным выглядит появление Пашкова дома именно в конце романа: Воланд оказывается на его террасе, разобравшись не только в рукописях, но и во многом другом.

Пашков дом оказался в булгаковском романе в ту пору, когда Москва стала «необъятным сборищем дворцов, гигантских домов и маленьких, обреченных на слом лачуг». Когда смотришь на эскиз семидесятилетней давности, изображающий перспективу Дворца Советов с ведущей к нему Аллеей Ильича, то единственным маяком, позволяющим узнать Волхонку со Знаменкой, является именно Пашков дом. Маленький, аккуратный, будто чудом занесло его в сталинскую Москву (как и Воланда со свитой).

Но было в его жизни и другое время, когда дом этот называли «Акрополем, сияющим на поросшем кустами холме»: бросалась в глаза гармоничность его архитектурных форм, скрывавших то, что здание в себе хранило и духовно излучало. Излучения исходили от Румянцевского музея и Публичной библиотеки.

Пашков дом – истинно московское здание. Знаете почему? Потому что горело. Как Большой театр, Университет на Моховой, Манеж… Построенное к 1786 году, простояло оно почти четверть века и было вместе со всей Москвой «французу отдано».

Во время катастрофического пожара в сентябре 1812 года Пашков дом выгорел полностью, оставив взорам потрясенных москвичей лишь стены. Сгорели интерьеры, обрушилась крыша. Были утрачены скульптура, первоначально завершавшая бельведер, и герб Пашкова в обрамлении скульптурной группы, венчавший центральный портик со стороны Моховой улицы.

Пашков дом после пожара 1812 года, худ. Д. Джеймс

По рисункам XVIII века здание стали восстанавливать. Несмотря на то что дом был частной собственностью Пашковых, деньги на реставрацию его – уже тогда ставшего самым красивым зданием Москвы – были отпущены из казны. Авторами реставрации Пашкова дома исследователи называют архитекторов О. И. Бове, С. И. Мельникова и И. Т. Таманского. Бельведер, восстановленный после пожара, имел уже не свободно стоящие колонны, а примыкающие к стене парные полуколонны. К 1817 году весь дом был возрожден.

Вновь замаячила над Москвой и знаменитая круглая белая башня с зеленой шляпкой – Пашкова вышка, из стены которой непонятно как вылез булгаковский Левий Матвей. Те же, кто не обладал способностью проникать сквозь стены, поднимались сюда по лестнице, как, например, прусский король Фридрих Вильгельм III. Породнившись с Россией (его дочь Шарлотта вышла замуж за будущего императора Николая I), монарх в 1818 году навестил Москву, пожелав как можно более полно осмотреть ее. Он обратился к главному распорядителю всех мероприятий графу Толстому и попросил, чтобы его проводили на крышу какого-нибудь высокого здания, откуда можно было бы обозреть панораму города. Толстой поручил генералу Киселеву найти такой дом и попросил его сопровождать прусских гостей. Киселев выбрал только что обновленный после пожара дом Пашкова.

Спустя много лет генерал вспоминал: «Я провел их (т. е. короля с двумя сыновьями) на Пашкову вышку – бельведер – в доме на Моховой, принадлежавшем тогда Пашкову, а ныне занимаемом Румянцевским музеем. Только что мы вылезли туда и окинули взглядом этот ряд погорелых улиц и домов, как, к величайшему моему удивлению, старый король, этот деревянный человек, как его называли, стал на колени, приказав и сыновьям сделать то же. Отдав Москве три земных поклона, он со слезами на глазах несколько раз повторил: “Вот она, наша спасительница”». Так прусский король выразил признательность Москве и России за спасение от наполеоновского нашествия. Ему было за что благодарить Первопрестольную – по Тильзитскому миру Пруссия лишалась до трети своих владений.

Внешний вид нового Пашкова дома претерпел некоторые изменения, но в основном был воссоздан тот, допожарный баженовский проект. Хотя до сих пор спорят, был ли Баженов автором Пашкова дома: документальных свидетельств не сохранилось.

Зато какая занятная легенда: якобы Баженов в отместку Екатерине II за отлучение от Царицынского дворца специально выстроил Пашков дом спиной к Кремлю (то, что мы видим сегодня с Моховой улицы, – это задний фасад, а парадный въезд во дворец находится со стороны Староваганьковского переулка). Многое здесь указывает на оппозиционность: белый цвет в противовес красному кремлевскому, Ваганьковский холм напротив Боровицкого, круглая Пашкова башня супротив храмообразных башен Кремля.

Странные ассоциации, видимо, посетили и сына императрицы, Павла I. Приехав на коронацию в Москву в 1797 году, он приказал снять с купола здания венчавшую его статую богини Минервы, символа царствования его матери.

Да и личность заказчика была весьма специфична. Кто раньше жил рядом с Кремлем? Князья да бояре. С подобострастием всякие там стольники и целовальники взирали из своих окошек на зубчатые кремлевские стены. Смотрели снизу вверх. А Пашков дом выстроили не Шереметев с Голицыным, а новый русский Екатерининской эпохи, быстро разбогатевший на винных откупах сын петровского денщика. То был Петр Егорович Пашков (1726–1790), отставной капитан-поручик лейб-гвардии Семеновского полка. О нем и рассказать-то особо нечего, потому как в истории Москвы он остался исключительно благодаря дому.

Король Прусский Фридрих Вильгельм III с сыновьями благодарит Москву за спасение его государства с бельведера Пашкова дома, худ. Н. Матвеев, 1896

А задолго до Пашкова здесь стояла усадьба еще одного ближайшего к Петру I человека – Александра Даниловича Меншикова, обогатившегося до такой степени, что даже сам Петр не мог ничего с ним поделать. А еще раньше Ваганьковский холм носил на себе опричный двор Ивана Грозного (1530–1584).

Когда очередной пожар охватил Москву в 1547 году, семнадцатилетний царь укрылся именно здесь, но если бы только пожарище страшило молодого государя – небывалое по своему размаху Московское восстание, вызванное неурожаем хлеба, произошло в Москве в том году. Вся ненависть простого люда выплеснулась против ближайших родственников Грозного – князей Глинских, будто бы они подожгли столицу. Князя Юрия Васильевича Глинского – дядьку царя – убили, а сам Иван IV из Ваганькова поспешил переехать еще дальше от Кремля, в село Воробьево.

В январе 1567 года царь Иван Грозный поселился в новом опричном дворце – на углу Моховой улицы и Воздвиженки (к началу ХХ века на Моховой оставались две белокаменные палаты со столпами посередине и со сводами из кирпича, предположительно это и были остатки опричного дворца).

Свои впечатления об опричном дворце Ивана Грозного оставил нам в воспоминаниях Генрих фон Штаден – достаточно известная историческая личность. Почти двадцать лет служил он царю Ивану, сначала толмачом, затем опричником. Последнее ему наиболее запомнилось. Генрих фон Штаден лично участвовал в боярских погромах, благодаря чему вошел в историю. Сергей Эйзенштейн увековечил его личность в своем фильме «Иван Грозный» – не каждый опричник удостаивался такой чести. Вот что пишет царский опричник в своих воспоминаниях «Страна и правление московитов в описании Генриха Штадена»: «Но, когда была учреждена опричнина, все, кто жил по западному берегу речки Неглинной, без всякого снисхождения должны были покинуть свои дворы и бежать в окрестные слободы, еще не взятые в опричнину. Это относилось одинаково и к духовным, и к мирянам. А кто жил в городе или слободах и был взят в опричнину, тот мог легко перейти из земщины в опричнину, а свои дворы в земщине или продать, или, разобрав, увезти в опричнину.

Великий князь приказал разломать дворы многих князей, бояр и торговых людей на запад от Кремля, на высоком месте в расстоянии оружейного выстрела; очистить четырехугольную площадь и обвести эту площадь стеной на одну сажень от земли (выложить ее из тесаного камня, а еще на две сажени вверх из обожженных кирпичей). Наверху стены были сведены остроконечно, без крыши и бойниц; протянулись они приблизительно на 130 саженей в длину и на столько же в ширину; с тремя воротами; одни выходили на восток, другие – на юг, третьи – на север.

Северные ворота находились против Кремля и были окованы железными полосами, покрыты оловом. Изнутри, там, где ворота открывались и закрывались, были вбиты в землю два огромных толстых бревна и в них проделаны большие отверстия, чтобы через них мог пройти засов; засов этот (когда ворота были открыты) уходил в стену, а когда ворота закрывались, его протаскивали через отверстия бревен до противоположной стенки. Ворота были обиты железом. На них было два резных разрисованных льва, вместо глаз у них были пристроены зеркала, и еще резной, из дерева, черный двуглавый орел с распростертыми крыльями. Один (лев) стоял с раскрытой пастью и смотрел к земщине, другой, такой же, смотрел во двор. Между двумя львами стоял двуглавый черный орел с распростертыми крыльями и грудью, повернутой в сторону земщины. На этом дворе были выстроены три мощных постройки, и над каждой наверху на шпице стоял двуглавый орел, с грудью, обращенной к земщине.

От главных построек шел переход через двор до юго-восточного угла. Там перед избой и палатой были выстроены низкие хоромы с клетью вровень с землей. На протяжении хором и клети стена была сделана на полсажени ниже для доступа воздуха и солнца. Здесь великий князь обычно завтракал или обедал. Перед хоромами был погреб, полный больших кругов воску. Такова была особая площадь великого князя. Ввиду сырости она была засыпана белым песком на локоть в вышину.

Южные ворота были малы, только один и мог в них въезжать и выезжать. Здесь были выстроены все приказы и ставились на правеж должники… Через восточные ворота князья и бояре не могли следовать за великим князем ни во двор, ни из двора, эти ворота были исключительно для великого князя, его лошадей и саней. Так далеко простирались постройки на юг. Дальше была калитка, изнутри забитая гвоздями. На западной стороне ворот не было (там была большая площадь, ничем не застроенная). На севере были большие ворота, обитые железными полосами, покрытые оловом.

Здесь находились все поварни, погреба, хлебни и мыльни. Над погребами… были сверху надстроены большие сараи с каменными подпорами из досок, прозрачно прорезанных в виде листвы… Здесь была калитка, чтобы с поварен, погребов и хлебен можно было доставлять еду и питье на правый великокняжеский двор. Здесь было две лестницы (крыльца); по ним можно было подняться к большой палате. Одна из них была против восточных ворот. Перед ними находился маленький помост, подобный четырехугольному столу; на него всходил великий князь, чтобы сесть на коня или слезть с него. Эти лестницы поддерживались двумя столбами, на них покоились крыша и стропила. Столбы и свод были украшены резьбой под листву. Переход шел кругом всех покоев и стен. Этим переходом великий князь мог пройти сверху от покоев по стенам в церковь, которая стояла вне ограды перед двором на восток. Церковь эта была выстроена крестообразно, и фундамент ее шел вглубь на восьми дубовых сваях; три года она стояла непокрытой…

Другая лестница была по правую руку от восточных ворот. Под этими двумя лестницами и переходом держали караул 500 стрельцов… На южной стороне ночью держали караул князья и бояре…»

В 1571 году опричный дворец Ивана Грозного в Старом Ваганькове сгорел при нашествии на Москву хана Давлет-Гирея. От себя добавим, что были в Старом Ваганькове и Псарная слобода, но в XVIII веке ее перевели в Новое Ваганьково, и княжеская сокольня; стоял в начале XVII века Аптекарский двор (на углу современных Воздвиженки и Староваганьковского переулка). А сколько исторических событий, людских судеб и, конечно, легенд связано с Ваганьковским холмом! Самое известное предание заставляет нас поверить в то, что где-то очень глубоко под Ваганьковским холмом зарыта библиотека Ивана Грозного – Либерея, поиски которой до сих пор не увенчались успехом. Из Кремля в Опричный дворец царя вел подземный ход, в ответвлениях которого и спрятал царь бесценные манускрипты и даже инкунабулы^[1]. Вероятно, именно этот подземный ход и был обнаружен при строительстве станции метро «Библиотека им. Ленина» в начале 1930-х годов.

Если библиотека и будет когда-либо обнаружена, и случится такое чудо, то счастливчикам, нашедшим ее, должно открыться уникальное собрание древних книг. Опять же по легенде, считается, что библиотеку привезла в Москву Софья Палеолог, бабка Ивана Грозного. А ей она досталась от византийских императоров, собиравших библиотеку до падения Константинополя. Среди свитков могут быть и «История» Тита Ливия, и «Жизнь двенадцати цезарей» Светония, и «История» Тацита, и «Энеида» Вергилия, и даже «Комедии» Аристофана. Это лишь некоторые из предполагаемых рукописных памятников, присутствующих в различных описях книг Ивана Грозного. Если же сложить все вместе, то получится приличный список. Так что библиотеку под полу не спрячешь. Будем надеяться, что будущим поколениям исследователей повезет больше и сказка станет былью. Но не поверить в нее невозможно, ибо где же еще должна храниться Либерея, если не в толще Ваганьковского холма, на котором стоит Пашков дом, ставший пристанищем других старинных рукописей?

А в середине XV века в Старом Ваганькове стоял дворец великой княгини Софьи Витовтовны (1371–1453), дочери великого князя литовского Витовта и жены великого князя Василия I. Это была женщина очень решительная и властная, причем власть ее рас пространялась, прежде всего, на супруга, с которым она повенчалась 15 августа 1389 года в Успенском соборе Владимира. А венчал молодых ордынский посол Шихмат.

Мы не беремся утверждать, что молодожены полюбили друг друга с первого взгляда. Да и обстановка, при которой они познакомились, явно не располагала к романтическим чувствам. Брак этот был вынужденным. Дело в том, что великий князь Василий I (1371–1425), сын Дмитрия Донского, в юности около четырех лет провел в Золотой орде, но не в качестве гостя, а будучи пленником ордынского хана. Когда княжич наконец достиг совершеннолетия, ему удалось бежать из Орды в Молдавию, а затем в Литву, где он и был пленен великим князем литовским Витовтом. Витовт поставил условием освобождения наследника московского престола его женитьбу на своей дочери Софье, и Василию ничего не оставалось делать, как согласиться.

Василий не унаследовал талантов и славы отца. Осмотрительность и осторожность – вот слова, наиболее подходящие для характеристики его великого княжения, продолжавшегося 36 лет, с 1389 по 1425 год. Оставаясь татарским улусом, Русь при нем оказалась втянутой в орбиту литовского влияния. И в том, что это влияние при Василии I чрезмерно усилилось, была заслуга прежде всего его супруги, Софьи Витовтовны, отец которой, великий князь Витовт, был одержим идеей объединения Восточной Европы в единое государство под своей властью.

В 1395 году Витовт овладел Смоленском, в 1406 году – псковским городом Коложем. Захватив Ржев и Великие Луки, властвуя с одной стороны от псковских границ до Молдавии, с другой – до берегов Оки и Днепра, Витовт господствовал во всей Южной Руси. А в 1395 году вместе с ханом Тохтамышем они решили разделить между собой Московскую Русь. Незадолго до этого Литва и Польша подписали договор о вступлении в унию. В новом государстве православные оказались людьми «второго сорта»: они лишались права быть шляхтой, членами сейма, государственными служащими. А в Москве зять Витовта великий князь Василий I и не думал вступаться за своих единоверцев.

Было бы сильным преувеличением утверждать, что Софья Витовтовна и Василий I жили счастливо. Из пяти их сыновей умерли четверо: Юрий, Даниил и Семен еще в детстве, четвертый – Иван прожил чуть более двадцати лет и умер в 1417 году.