Все мы в этой жизни имеем виды на кладбище.

Григорий Стерни

Все изложенное в книге является плодом авторского воображения. Всякие совпадения случайны и непреднамеренны.

Часть первая

Глава первая

Ирина очнулась ночью. По стеклам окна, завешенного плотными шторами, мелкой дробью били капли осеннего дождя. Синяя тусклая лампочка освещала комнату неестественно-мертвым светом. Девушка почувствовала ноющую боль в суставах ног. Она попыталась подняться, но острый приступ тошноты заставил опустить голову на подушку. В глазах вспыхнули искры, сменившиеся огненными зигзагами, и тут же необъяснимый, внезапно возникший страх вызвал сильное сердцебиение и дрожь во всем, ставшем вдруг чужим теле. Ирина хотела накрыться одеялом, наполовину сползшим на пол с железной кровати, но руки не слушали ее. Они онемели. Девушка с трудом повернула голову к стене. Правая ее рука была прикована наручниками к металлической трубе, тянувшейся немного выше кровати. И это усилило страх. Где она? Как попала сюда? Кто заточил ее в эту страшную комнату? Что с ней сделали? И… почему? Вопросы словно раскаленным прутом пронзали мозг девушки, причиняя сильную боль и оставаясь без ответов. У противоположной стены раздался какой-то царапающийся звук. Будто кто-то ногтями трогал обои. Ирина повернула голову и увидела под столом, напротив постели, черную крысу. Та, не обращая внимания на прикованное к кровати существо, грызла стену. Недолго, пока не прогрызла дыру, в которой и скрылась. Наступила тишина, разбавленная дробью дождя и звуками от сильных порывов ветра. Взгляд девушки упал на левую руку. На внутреннем локтевом сгибе следы от уколов. Страх добрался до шеи и перехватил дыхание. Ее кололи, и наверняка вкалывали наркотики. Но опять-таки, кто? Зачем? Она хотела закричать, но не смогла. Язык не слушался, он словно прилип к небу. Не повиновались и губы. Впрочем, девушка их не ощущала совсем, словно не было никаких губ. А вместо них что-то чужое, сухое, непослушное. Лампочка несколько раз мигнула. Видно, ветер на улице рвал провода. Ирина подумала, лучше бы свет погас. И, опустив глаза, заметила, что лежит на кровати совершенно голой. Она пошевелила ногами, и одеяло, еще как-то прикрывавшее часть ее тела, упало на пол. Стало холодно и… еще страшнее. И вновь раскаленными прутьями мозг пронзили мысли. Все те же вопросы, на которые у нее не было ответов. Лишь раскаленные мысли в воспаленной голове. Мысли, боль, страх и шум бури за окном. Больше ничего. Девушка закрыла глаза. Постепенно успокоилось сердце, оно уже не рвалось наружу, как птица из клетки, отпустило удушье, притупилась боль. Дрожь сменилась выступившим липким потом. Ирина впала в тяжелое забытье, не реагируя на судороги, пробивавшие ее миниатюрное, красивое, голое и беззащитное тело. Однако недолго длилось забытье.

Скрежет ключа в замочной скважине, как выстрел, ударил в тишине, вернув Ирину в сознание боли, страха, удушья! Она с ужасом смотрела на железную плиту, представляющую собой дверь. Вход в ее страшную комнату и выход в еще более страшную неизвестность, затаившуюся там, вне помещения. Дверь открылась, щелкнул выключатель. Комната заполнилась ярким светом большого плафона. Настолько ярким, что, сжавшись в нервный комок, Ирина невольно закрыла глаза. Услышала пьяный молодой мужской голос:

– Ух, ты! Да наша сучка разделась?! Нормально! А какая киска, сиськи?! Ништяк! Эй, овца! Ты еще живая?

Ирина не смогла ответить.

Да это и не требовалось обладателю похотливого, пьяного голоса. Он сам ответил на свой вопрос:

– Живая! Бабы, что кошки, живучи, твари.

Девушка наконец смогла открыть глаза. И увидела молодого мужчину в спортивном костюме, в одной руке державшего за горлышко начатую бутылку водки, в другой – какой-то сверток.

Тот расплылся в ухмылке:

– Очухалась, Ирюнчик? Как дела, шлюшка? По члену еще не соскучилась? Наверное, соскучилась, иначе чего заголяться стала бы?! А ну-ка раздвинь ляжки, ужас как люблю смотреть на ваши дырки перед тем, как трахать их по очереди. На сухую, без резины и всяких смазок да кремов. Чтоб до крика, до воплей. Ну? Чего застыла, скорчившись? А?! Ты не хочешь меня огорчить, ты просто не можешь доставить мне удовольствие, потому как на ломах торчишь, блядушка. Ломка – это хреново. Но поправимо. Ты хочешь подлечиться, Ирюнчик? Я в момент могу привести тебя в полный ажур. Как доктор Айболит, в натуре! Ну? Или мне тебя такую, задроченную ломкой, оттрахать? Чего молчишь, сука?

Ирина, разлепив губы, еле слышно прошептала:

– Мне плохо! Очень плохо!

Мужчина изобразил удивление:

– Да что ты говоришь? Неужели плохо?

Девушка повторила:

– Плохо!

– А подлечиться хочешь?

В ответ слабое:

– Да! Помоги!

Мужчина усмехнулся:

– Помочь? Но здесь не богадельня, бесплатно ничего не делается. За лекарство, крошка, придется заплатить.

Ирина спросила:

– Чем? Чем заплатить?

– Собой, дурочкой, собой! Что еще с тебя взять?

– Делай что хочешь, только помоги!

– Вот это другой разговор. Но учти, чтобы потом без выкрутасов. И так, как захочу я!

– Я… поняла! Помоги!

– Лады!

Мужчина поставил бутылку на стол, развернул сверток, достав инсулиновый шприц, заполненный темной жидкостью, и жгут. Подошел к кровати, отпихнув ногой одеяло в сторону:

– А ну пошевели пальчиками!

Ирина ответила:

– Не могу. Я их не чувствую.

– Да? Ну что ж, придется все самому делать.

Он перетянул жгутом предплечье девушки, похлопал по локтевому сгибу. Нашел участок вены, пригодный для укола. Ввел в вену иглу. Выдавив из шприца темную жидкость, выдернул иглу и сорвал жгут:

– Вот и все! Приходи в себя, крошка.

Мужчина отбросил шприц со жгутом на одеяло, прошел к столу. Из горла бутылки сделал пару глотков. Поморщился. Вытер рукавом губы. Достал сигареты. Закурил, похотливо глядя на узницу. Укол привел девушку в чувство. Исчезли боль, страх, сухость во рту, тело заполнила приятная, расслабляющая истома.

Мужчина спросил:

– Ну и как дела, крошка?

Ирина ответила:

– Я хочу в туалет. И… пить!

– Так я не понял, ты ссать или пить хочешь?

– И то, и другое! Или ты желаешь, чтобы я прямо под тобой помочилась?

– Нет, такого кайфа мне не надо. Ладно, сейчас принесу парашу и воду. А ты готовься, хотя чего тебе готовиться, ваша блядская порода к траханью всегда, как пионерия, готова.

Он вышел, чтобы через три минуты вернуться. Поставил в углу ведро, бросил на кровать пластмассовую бутылку с водой. Ирина жадно припала к бутылке, держа ее ожившей, исколотой рукой. Утолив жажду, бросила емкость на пол:

– А теперь туалет!

– Без проблем!

Мужчина отстегнул правую руку девушки от трубы, поигрывая наручниками, спросил:

– Сама до параши доберешься или помочь?

– Сама!

Ирина с трудом села на кровать, опустила ноги. Встала. Пол покачнулся, стены и мужчина поплыли в сторону. Она схватилась за дужку. Головокружение прошло, и девушка подошла к ведру. Мужчина, разглядывая ее тело, усмехнулся:

– Давай быстрее! Видишь, болт как выпирает? Он твои дырки оттрахать хочет!

Ирина посмотрела на бугор, появившийся на штанах мужчины:

– Успеешь! Отвернись лучше!

– Чего? Да ты никак стесняешься? С чего бы это? При твоей-то работе?

Ирина повторила:

– Отвернись!

Мужчина гаркнул:

– Заткнись! Делай свое дело – и в кровать!

Девушка присела над ведром.

Мужчина нагнулся.

Когда струя мочи ударила в дно ведра, он воскликнул:

– Кайф! Давай, давай!

Ирина проговорила:

– Извращенец!

Физиономия мужчины расплылась в довольной ухмылке:

– Точно! Чего-чего, а разврат я люблю! Обожаю!

– Заметно!

Ирина вернулась к кровати. Присела. Взглянула на мужчину:

– Как будешь?

Тот вновь ухмыльнулся:

– По-разному, крошка! Начнем в киску сзади. Вставай на колени!

Девушка подчинилась. Она почувствовала, как член мужчины вошел в нее, и безразлично уткнулась лицом в подушку. Близость не доставляла ей ничего. Ни удовольствия, ни боли. А мужчина сопел. Ей пришлось трижды изменить позу, пока он со стоном наслаждения не оттолкнул Ирину от себя, резко поднявшись. Достал из штанов платок, протерся. Оделся. Бросил платок девушке:

– Утри дырки, подмывания не будет. И накройся.

Он поднял одеяло, швырнув его на ноги Ирины, пристегнул девушку наручниками к трубе. Пошел к столу. Допил водку. Забрав пустую бутылку, направился к выходу, сказав:

– Лежи пока! Отдыхай!

Ирина попросила:

– Не выключай свет!

Мужчина взглянул на нее:

– Че? Темноты боишься?

– Прошу, не выключай!

– Ладно! Я добрый! Особенно, когда получу что хочу!

Он вышел из комнаты-камеры. Вновь раздался скрежет закрываемого замка, и наступила тишина, по-прежнему разбавляемая звуками дождя и ветра.

И тут она отчетливо вспомнила, как попала сюда. В эту комнату. И произошло это недавно, судя по погоде. Хотя… может, и не так уж недавно, судя по следам от уколов. Раньше она не употребляла наркотики. До того момента, как двое мужчин не увезли ее из придорожного кафе. Но все по порядку. Ирина Дементьева, девятнадцати лет от роду, жила с бабушкой в деревне Камышово. Девушка нигде не работала, да и какая работа в глухой деревне? Жили они бедно, на пенсию бабушки. Был у Ирины и парень, Олег, который стал ее первым мужчиной в ночь перед тем, как уехать в район, в военкомат. Ирине тогда исполнилось семнадцать лет. День рождения совпал с проводами Олега в армию. Она отдалась ему на сеновале. Олег уехал, обещав вернуться и жениться. Но не вернулся. Нет, он не погиб, не пропал без вести, и в «горячую» точку не попал. Служил водителем при каком-то штабе. Писал ей письма. Она отвечала и ждала солдата.

Не дождалась. За полгода до увольнения его в запас получила очередное письмо. Как всегда с радостью и волнением распечатала конверт. И… оцепенела, прочитав первые строки солдатского послания. Олег просил простить и понять его. Он полюбил другую девушку. Дочь своего командира-прапорщика. Дальше Ирина читать письмо не стала. Не смогла, бросив написанный лист бумаги с конвертом в печь. Известие об измене, предательстве любимого человека сильно потрясло ее. До такой степени, что она слегла. Заболела. Только ей известно, какими были те первые после страшной новости ночи. Мучительно долгие, бессонные, душащие обидой и жалостью к себе, полные непонимания, почему Олег так подло поступил с ней. Ведь она готова была ради него на все. И он знал это. И тоже любил. Но, оказывается, только на словах. Попав в другой мир и получив возможность устроиться в нем, Олег вычеркнул Ирину из своей жизни, как вычеркивают неправильно написанные или неудачные фразы в письме. Ирине не хотелось жить без любимого, без будущего, да и без настоящего. Ее взгляд все чаще задерживался на старом крюке, что свисал с потолка их старой избы. Крюке, к которому когда-то была подвешена люлька, в которой молодая еще бабушка укачивала свою дочь, мать Ирины, умершую от рака десять лет назад. И все чаще девушка представляла, как крепит к этому крюку веревку, делает петлю. Просовывает в нее голову, встав на табурет, и … делает шаг вперед. Шаг в Вечность к избавлению от мук. Она представляла, как лежит в голубом гробу, нарядная, красивая, усыпанная цветами. А рядом бьется в истерике Олег, приехавший на похороны любимой. Плачет бабушка, соседи. Все в деревне плачут, жалеют ее, обиженную и брошенную. И, представляя это, Ирина плакала сама, стараясь не разбудить бабушку.