4

После разговора с соседом вернувшийся к себе Стеблов ещё долго не мог успокоиться: лежал на кровати, угарный и возбуждённый, тяжело вздыхал и сопел, ворочался с боку на бок, тревожа этим жену, – и всё про последние события думал, которые он пропустил… Разумеется, вспоминал он и слова Николая про будущую их, советских инженеров-оборонщиков, безрадостную судьбу, ужасающе-пророческий смысл которых он ещё плохо тогда понимал, но которые крепко запали в душу, произведя у него внутри ещё больший переполох, чем даже был до этого.

Не в силах быстро уснуть, как это происходило обычно, он тайком пробирался на кухню и включал телевизор с радио несколько раз. Но там по-прежнему было тихо. Только провокационная радиостанция “Эхо Москвы” всё от каких-то мифических спецназавцев “храбро и мужественно отбивалась”, при этом истошно призывая слушателей восставшего Ельцина поддержать, прийти на защиту Белого дома…

«Когда же этим провокаторам чекисты глотку-то, наконец, заткнут? Ведь сутки уже вещают, суки! – раздосадованный, матерился Вадим, зло выключая приёмник. – Танки в Москву ввели, государственное телевидение с радио повыключали на всех каналах – на это у них силы и воли хватило, видите ли. А подпольную радиостанцию у себя под носом закрыть, призывающую к бунту, к неповиновению, не могут. Чудно! Странно всё это!…»

«Ладно, может, к утру закроют, опомнятся. Может, руки пока не доходят до таких мелочей, когда там у них сейчас глобальные вопросы решаются, – далеко за полночь, укладываясь в кровать, самоуспокаивался он. – А заодно и Горбачеву с Ельциным головы пооткручивают! А то надоели оба уже как черти страшные из преисподней, или те же сибирские комары, которые всю кровь из народа высосали!… Открутят, обязательно открутят, – засыпая уже, думал он, улыбаясь натужно. – Коли уж танки с десантом ввели – то это уже серьёзно, это тебе не цирк, не спектакль опереточный, пошлый. Подождать просто надо чуть-чуть, набраться терпения. Не пацаны же всё это дело затеяли из детского сада, не кретины полные и самоубийцы. Три силовых союзных министра участвуют, как-никак, у которых вся власть и военная сила… И коли уж эти люди самого высокого ранга осмелились, соорганизовались, вышли к народу и сказали “А” – то и “В” наверное скажут, не побоятся. Должны сказать, обязаны просто. Так что к нынешнему утру и управятся: это как пить дать… Нет, всё-таки молодцы эти парни из ГКЧП, молодцы! Давно надо было бы разогнать всю эту кремлёвскую камарилью»…

Но и наутро ничего не произошло, как ни странно: всё тот же балет надоевший по всем официальным телеканалам крутили, и всё те же призывы истошные звучали на радиостанции “Эхо Москвы”, которую, к великому удивлению и огорчению для Стеблова, так и не закрыли за ночь бравые парни с Лубянки, “не сумевшие, видимо, дверь сломать”. И засевшего в Доме Советов Ельцина так и не арестовали, не посадили в Лефортово за неподчинение указам вице-президента СССР Янаева, за бузу и баррикады на улицах, – что было совсем уж чудно и неправдоподобно. Почему в стране такое безсилие и безволие властное происходило? – было и непонятно, и чудно, и даже как-то дико со стороны простым советским гражданам наблюдать, привыкшим верить во всемогущество и суровость советской власти.

«Что-то у них определённо не складывается, у гэкачепистов этих, и что-то идёт не так, – выключая приёмник и телевизор, с досадой подумал предельно раздражённый Вадим, поражённый такой безпомощностью и нерасторопностью лидеров Комитета спасения. – Так долго спецоперации не проводят: это даже и мне, сугубо гражданскому человеку, понятно. И если уж начали, “спустили курок”, поднялись в атаку – сопли уже не жуют, не думают о выгодах и последствиях. Тут уж или грудь в крестах, или – голова в кустах. Или – всё проиграешь разом, или, наоборот, – всё выиграешь»…

5

Ситуация разрешилась только на третий день, причём – самым неожиданным образом. Заработавшее вдруг телевидение стало транслировать наперебой всеми своими программами, как танки с позором покидали Москву под свист и плевки ельцинистов и примкнувшей к ним нечисти, что сонными мухами слетелась со всех уголков Москвы поглазеть на происходящее и почесать потом свои языки поганые. А “неустрашимый” и “несгибаемый” Ельцин в этот момент на приготовленном броневике праздновал свою очередную победу под оглушительные крики толпы, точь-в-точь как Ленин в Октябре Семнадцатого.

Передавали с каким-то диким восторгом и вовсе ужасные вещи. Что ночью, оказывается, “защитники” Белого дома полезли на танки с целью их захватить, а ошалевшие от страха молоденькие танкисты, брошенные командирами на произвол судьбы, попробовали было бегством спастись от озверелой толпы, от расправы. Но в результате манёвров по незнакомым улицам, да в ночной темноте, толкотне и нервозности, они раздавили-де трёх нападавших ребят гусеницами в Новоарбатском туннеле, за что их выволокли из машин и забили до смерти. Революции непременно нужны были жертвы и кровь, а иначе, какая же это революция – без крови-то! Она и пролилась на улицы Москвы, как того и заказывали “сценаристы”.

Понятно, что танкисты были здесь не причём, как теперь это уже отчётливо видится, которые сами стали жертвой интриг и достойны не меньшей жалости. Тех трёх дурачков малахольных, глупых “защитников демократии”, скорее всего сознательно пихнули под гусеницы переодетые под простых москвичей бейтаровцы или чекисты. А может – уже и мёртвых и изуродованных в тоннель привезли, заранее приготовленных к ритуальной жертве (в пользу чего говорит их вера: один из погибших был иудеем, другой – православным, третий – мусульманином, – то есть, чтобы представителей всех трёх главных религиозных конфессий этой трагедией разом озлобить и возбудить). Но списали этот кровавый акт на Армию и солдат, на руководителей ГКЧП в конечном итоге. Чтобы жертвенной кровью помазать их всех, которую русский народ не терпит, не переносит – в секунду теряет разум.

Приём этот излюбленный и безотказный, с успехов Бог знает сколько веков в России уже применяемый для дискредитации неугодной власти и немедленного свержения её: “убиенного” царевича Дмитрия хотя бы вспомните, к каким страстям и государственным катаклизмам его “насильственная смерть” привела, и как повлияла на ход Русской Истории в Смуту… Вот и Янаев с компанией были унижены, раздавлены и посрамлены. Их политическая и государственная карьера на этом закончилась.

Ельцин же, наоборот, вознёсся очень высоко как героический и безстрашный усмиритель путча, сделался национальным героем на несколько месяцев – пока в декабре в Беловежье не съездил и Советский Союз не разрушил одним росчерком пера. После чего он героический ореол потерял естественным образом, ибо не хотели жители РСФСР в подавляющем большинстве своём страну рушить.

А после гайдаровских реформ Борис Николаевич потерял и уважение в обществе. Стал человеком, глубоко ненавистным патриотической национальной России, которому она все девять лет упорно сопротивлялась и восставала, и из себя выдавливала-сблёвывала как инородный, глубоко-враждебный предмет, “проглоченный” по незнанью и глупости. Пока, наконец, не выдавила его окончательно в 1999 году. И только тогда лишь свободно выдохнула и успокоилась…

6

22 августа на площади перед Белым домом давали большой праздничный концерт, транслировавшийся по всем канатам ТВ в прямом эфире. На него слетелись со всего мира (по предварительной договорённости, вероятно, не предполагавшей отказов и возражений) артисты-куплетисты интернационально-космополитической ориентации во главе с Ростроповичем – поддержать победившего президента России. «Новой России, свободной» – как они в один голос все утверждали со сцены, не в силах скрыть бурной радости и восторга. Концерт был хорошим, слов нет. Настроение москвичам он поднял.

– Новая жизнь наступает, Вадим, – сказала Стеблову жена, сидевшая рядом с ним на диване перед телевизором, у которой от увиденного светились счастьем глаза и дыхание перехватывало. – Без всех этих склок политических и противостояний, когда Ельцин с Горбачёвым всё бодались и бодались, как два бычка на лугу. Всё силами мерились и выясняли, кто из них двоих популярнее, желаннее и круче. Уж так они надоели оба за семь перестроечных лет этим своим идиотским “боданием”! Сил нет! Может, хоть теперь всё уляжется и утихнет…

– Ельцин так Ельцин, – задумавшись, добавила она через секунду, глаза сощурив. – Пусть будет он, коли так, ежели он ловчей оказался, и его вон сколько народу поддержать приехало. Он, как ты там ни говори и ни хай его, – а вещи-то говорит правильные по сути. России и вправду надо “освободиться”, дать чуть-чуть отдышаться и отдохнуть от всех этих общесоюзных “братьев”-нахлебников наших: от грузин-бездельников и лежебок, которые сроду-то не работали, а только пили и жрали за наш с тобой счёт, и нас же на кавказских и черноморских курортах безбожно обирали-грабили, а девчонок наших насиловали; от прибалтов сонных и долбанутых и таких же сонных и дебильных узбеков с таджиками, не вылезающих из чайханы, а деньги с какого-то хрена мешками в Москву везущих, «Волги» да «Жигули» за десять-двенадцать цен тут у нас покупающих. Машины, которые нам, честным русским труженикам, в принципе недоступны, даже и за одну цену. Сколько можно их всех поить и кормить, держать этих бездарей, паразитов и жуликов неблагодарных на шее! Учить в институтах и университетах себе в ущерб, вместо того, чтобы самим сидеть и учиться!… Да и порядок, как мне представляется, Ельцин быстро везде наведёт: это тебе не чистоплюй Горбачёв, пустомеля и мямля противный, которым вечно жена командовала, министров за чубы трясла, советников и прислугу… {7}

– А Борисом Николаевичем не покомандуешь, поверь. Он – человек необузданный, дерзкий и абсолютно дикий. Коли что не по нём – то и матюгом пустит, и в лобешник засветит за милую душу, не дрогнет, не призадумается, не остановится в последний момент. Дерзкий, дерзкий мужик: это же видно. Такую всем “кузькину мать” покажет – мало никому не будет! Как прокажённые зачешемся все или наскипидаренные… Это он на словах “демократ”, перед телекамерой и журналистами. А на деле, вспомни по работе в нашем МГК КПСС, как бык упёртый и несгибаемый, взбалмошный и агрессивный… И такой человек, наверное, сейчас нам и нужен…

7

События августа 91-го, которые Стеблов болезненно переживал, всем сердцем сочувствуя гэкачепистам, не Ельцину, стали переломными в его жизни. После подавления путча и ареста восьмёрки организаторов (к которым А.Н.Яковлев ловко так и дальновидно приказал ещё и Председателя Президиума Верховного Совета СССР Анатолия Ивановича Лукьянова присовокупить – теневого лидера патриотического лобби в окружении Горбачёва, который к путчу прямого отношения не имел, что потом и выяснилось на следствии, но был в Кремле во второй половине 1980-х годов ключевой фигурой, от которого в плане политики многое что зависело), – после этого последовала немедленная зачистка всех державников-патриотов в верхних эшелонах власти страны – в партии и правительстве, в силовых структурах. Было понятно и обывателю, что дело идёт к развалу, к демонтажу, ибо защитить Советский Союз стало уже больше некому. И впереди их всех ожидает крах некогда могучей Советской Державы.

А значит, и новая жизнь на руинах СССР грядёт неминуемо – супруга Вадима, а перед этим сосед, здесь были стопроцентно правы. Какая она будет? – Бог весть. Поди, узнай её заранее… Но к этой грядущей жизни, стремительно приближавшейся, хочешь, не хочешь, а надо было начинать готовиться загодя: психологически, в первую очередь, и социально. А для этого надо было осмелиться – и послать к чертям прежнюю привычную жизнь, знакомую, комфортную и счастливую, которую эти отчаянные и порядочные, но недалёкие гэкачеписты пытались, но не смогли защитить, и которая теперь на глазах, как водица из решета, утекала…

И первый самостоятельный шаг, на который решился Стеблов после проигрыша патриотов-путчистов, было твёрдое намерение уволиться, наконец, из НИИАПа – где он психологически просто уже не мог находиться из-за творившегося там бардака, где ему ужасно осточертело всё и обрыдло. Уволиться – и на вольные хлеба податься, дать нервам и душе успокоиться и отдохнуть, сбросить накопившееся напряжение. Ибо числиться старшим научным сотрудником со средним ежемесячным заработком в 500 рублей и ничего не делать вот уже больше года, слоняться по тёмным углам без всякого шанса оттуда выбраться ему становилось невыносимо… Поэтому решение это – уйти – спонтанным и необдуманным не было, зрело давно: ещё с середины 90-го года Стеблов себе новое место работы втайне подыскивал, с нужными людьми встречался, делал в разные места звонки.

Сердце ему подсказывало математику пойти преподавать в институт, что многие его товарищи-аспиранты и делали, и были счастливы, по их словам, на этом учебно-образовательном поприще. Уже даже и место тёплое тёща ему нашла в центре столицы, постаралась для зятя. Жила она на “Новослободской”, на улице Готвальда (ныне Чаянова) в 16-м доме, расположенном прямо напротив бывшей ВПШ (ныне РГГУ), где первые несколько семейных лет жил и Вадим с молодой женою (до того, как купил себе в Строгино кооперативную квартиру). Работала Клавдия Николаевна (тёща) заведующей аптекой на Селезнёвке, рядом с театром Советской Армии, – микрорайоне элитном, блатном, населённом крутыми дядями и тётями по преимуществу. Ввиду чего она имела многочисленные знакомства из-за дефицита хороших лекарств, хронического при коммунистах. Её многолетней подругой, между прочим, была народная артистка СССР Н.Сазонова, проживавшая в этом же доме, где располагалась аптека, и часто спускавшаяся вниз – поговорить по душам, потрепаться с сердобольной заведующей, на свою тяжёлую жизнь пожаловаться (у неё были большие проблемы с сыном), выпить по рюмочке коньяку. И таких знакомых у Клавдии Николаевны имелась тьма тьмущая… Одним из её постоянных клиентов был и проректор Московского химико-технологического института им. Менделеева, что на Миуссах, у которого серьёзно болела жена и который в аптеке тёщиной можно сказать “прописался”. К нему-то однажды она и обратилась с просьбой трудоустроить затосковавшего от безделья зятя, помочь род занятий тому поменять, на что проректор с готовностью и откликнулся.

Несколько раз с ним встречался Стеблов, обо всём вроде бы договорился. И всё его на новом месте устраивало, главное: и график работы не обременительный, и то, что математический анализ