Цитаты из книги «Нью-йоркский обход»

Страх — с детства, но теперь, повзрослев, начинаешь понимать, что это нормально, все так живут. Взросление одомашнивает страх. Как будто все время идешь по канату и при этом стараешься наслаждаться прогулкой, любоваться видом…

крыл путеводитель и стал читать вслух. — Бабур, Хамаюн, Акбар, Джахангир… Вот она, история Индии, — резюмировал Сандип. — Слава победителям! Моголам, персам, англичанам и прочим захватчикам! Теперь их достижения — это наши достижения. Их архитектура, их язык. Все привозное. Только вегетарианство у нас свое. И еще ахимса. Непротивление злу. Есть две вещи, которых у нас не терпят: агрессия и законопослушность. Это индийская философия, которую нам внушали с детства. Мы — жуликоватые вегетарианцы. Потому нас и завоевывали все, кому не лень.

ак правило, это мероприятие, замечательно выписанное Филипом Ротом в «Американской пасторали», рассчитано на одноразовый катарсис

сто искомого откровения я услышал лишь общеизвестную сентенцию. Сетуя на несовершенное устройство нашего мира, запад спрашивает «кто виноват?»; восток же начинает с вопроса «что делать?». И тут же отвечает: работать над собой. Медитировать, заниматься йогой. Не то, чтобы я был против такого подхода, но от перипатетической беседы в сандаловой роще я ожидал большего. Чего же именно?

ножились день ото дня. Чувствуя, что нуждается в отдыхе, Гопал решил слетать на четыре дня в Лондон, куда его младшего брата Маниша вызвал гуру-джи. Сам Гопал с гуру-джи до этого никогда не встречался. В Лондоне все прошло как нельзя лучше. Американский бизнесмен и индийский мистик до того понравились друг другу, что по истечении четырех дней Гопал, удивляясь собственному легкомыслию, отправился не обратно в Нью-Йорк, а в Бомбей — в гости к новому знакомому. Он планировал провести в ашраме неделю, а затем вернуться в Америку в сопровождении гуру-джи, собиравшегося навестить своих учеников в Сиэтле. Но через неделю Гопал позвонил домой и сквозь чавканье и треск трансатлантической связи сообщил жене, что вынужден задержаться еще на несколько дней, так как у гуру-джи открылся сильный понос и он просит Гопала побыть с ним, пока ему не полегчает. Когда, спустя еще две недели, он снова позвонил, чтобы доложить, что гуру-джи до сих пор хворает и никак не хочет его отпустить, жена ответила, что у нее тоже есть новости: компания Гопала находится на грани банкротства, а их старшего сына собираются отчислить из колледжа за неуспеваемость. Если он не вернется домой в течение трех дней, она подаст на развод. «Отпусти меня, гуру-джи», — взмолился Гопал. Но старик только скорчил страдальческую мину и схватился за живот: «Понос, сильный понос! Останься еще на недельку…» Гуру-джи продержал Гопала у себя ровно год. Когда же Гопал наконец вернулся в Нью-Йорк, оказалось, что его стартап процветает, сын взялся за ум и учится теперь на отлично, а сам он, Гопал Шарма, за этот год стал другим человеком, и новый Гопал нравится жене куда больше прежнего.

С некоторых пор мне кажется, что вернее всего — не пытаться максимально варьировать цели и средства, а, наоборот, все время долбить в одну точку. Вот он, йогический метод. Долбить в одну точку, чтобы что? Пробить или хотя бы наметить брешь в непроницаемой завесе иллюзий? Вряд ли. Скорее так: вписаться в эту неопределенность, которая не есть ни реальность, ни вымысел; ни сат, ни асат; ни фикшен, ни нон-фикшен. Обживать ее, как дом; как литературный жанр. Кропать свою

путешествие как попытка вернуться в исходную точку.

Лучшие писатели — это священники.

Вернее, старался я, а она, казалось, и впрямь не придавала недавнему происшествию никакого значения

конкретную любовь к конкретным людям. И еще это — точка зрения здорового человека, который волен теоретизировать о жизни, не цепляясь за нее из последних сил. Имперсонализм безжалостен, неутешителен. Или наоборот — он и есть единственно возможное утешение? Ведь многочисленные исследования показали, что медитация помогает онкобольным. Во многих онкологических центрах в США йогу и медитацию «прописывают» в дополнение к радиации и химиотерапии. Медитацию, а не молитву. Почему? Может, потому что у молитвы другая функция. Амиш Гупта был неправ: молитва и медитация — совсем не одно и то же. Медитирует тот, кому больно; молится тот, кому страшно. Но страх, как напоминает нам Вивекананда, не фундамент веры, а лишь проявление эгоизма.