Ольге, Юхану и той Америке, которую я люблю.

Часть 1

Нью-Йорк

Мы долетели! Ура! Мы долетели… Ранним вечером, когда все становится золотистым, мы, уставшие и довольные, шли по тротуару верхнего Бродвея, и нам казалось, что впереди только счастье. Таможенники не попросили нас выбросить недоеденные московские бутерброды и не произнесли знаменитую фразу «вэлком то Юнайтет Стэйтс». Листая мой паспорт, парень с проколотой бровью уточнил, кем я собираюсь работать. Я принялся было что-то бубнить на ломаном английском, но парень отмахнулся и поставил штамп. Проникновение в великую страну осуществилось не по законам, усвоенным из кино. Впрочем, это не отразилось на всем остальном. Остальное напоминало кинофильм.

По улицам разгуливали здоровенные негры в красных бейсболках и майках на вырост. Уж не знаю, выросли они или нет, вряд ли. Перекормленные цветные подростки, выжившие в школьных перестрелках, выгуливали своих деток. За стеклами кафе восседали бабушки и прабабушки этих негров, в розовых шляпах, и чинно пили кофе, недоброжелательно поглядывая на белых ровесниц, случайно забредших за соседний столик. Повсюду сновали черные; черные желтоватые, черные шоколадные, иссиня-черные и черные-пречерные. В общем, на любой вкус.

Навстречу неслись велосипедисты всех рас и цветов. Тихо скользили роскошные автомобили. То и дело с гнусавыми воплями сирены проезжала пожарная машина, мигающая разноцветными огнями, словно елочная гирлянда. Пожаров при этом нигде видно не было. Повсюду виляли аппетитные дамские попки, то прикрытые легчайшими тканями, то обтянутые напористыми джинсами. Швейцары в фуражках мыли тротуары возле парадных. За витринами сверкающих магазинов мелькали красавицы продавщицы, так и искушающие вас отдать им все до последнего цента. В первые дни мы старались поспевать в ногу с этим гигантским городом, а заодно жадно пожирали глазами все вокруг.

Мы – это я и Юкку. По правилам имя «Юкку» не склоняется, но все русские, и я тоже, склоняем его, как хотим. Я зову друга то Юкка, то Юк. Нам обоим стукнуло двадцать один, и мы впервые оказались в Соединенных Штатах. Мы были студентами, и каждый имел свои виды на Америку. Хозяйственный Юкка планировал заработать на новые зубы для своей матери-эстонки, я же приехал без конкретной финансовой цели. Деньги мне, конечно, не помешали бы, но на что их тратить, я тогда не знал.

Юкка – мускулистый блондин. Девчонкам всегда нравился его пресс, чему я тайно завидовал. Он никогда не качался, а пресс имел, как в журналах. Я же выжимал из себя все соки изнурительными упражнениями, но такого пресса добиться не мог. Юкка обладал манерой сосредоточенно курить, как человек, имеющий четкий жизненный план. Я не курил и планов никаких не имел не то что на жизнь, но даже на следующий день.

Я – коротко стриженный шатен, выше среднего роста, с походкой и видом бездельника, несмотря на то, что отец полковник в отставке. Одевались мы так: я в оранжевый комбинезон на голое тело, Юкка – в черные ботинки и шорты.

Меня застали врасплох две вещи, первая относилась к языку. Местные бомжи и собаки понимают английский. В России я не видел ни одного бездомного забулдыги, свободно болтающего на языке Фитцджеральда и Кеннеди. О наших собаках и говорить не приходится. В Нью-Йорке же бездомные юродивые плели что-то по-английски, а псы реагировали на команды, которых я не понимал. Такой вот это англоязычный город, Нью-Йорк.

Вторым пунктом моего удивления стал повсеместный прием и выдача бумажных долларов абсолютно непотребного вида. Доллары мятые, грязные и побывали бог знает в каких руках. По привычке я отпирался, когда, расплачиваясь хрустящими московскими сотнями, на сдачу получал комки измятых подтиралок.

– У меня же их нигде не примут, ребята! – Кассирши смотрели на меня большими глазами, явно не понимая смысла этих слов. Полагаю, меня принимали за обкурившегося идиота. Но я не виноват. У нас ведь как: если зеленая бумажка не только что с печатного станка, дамочки в обменниках начинают презрительно фыркать и бурчать про комиссионные. Или, что еще хуже, отсылают в какое-нибудь захолустное отделение Сбербанка, где вас обложат штрафами и сделают большое одолжение, обменяв на рубли «эту рвань».

Постепенно я привык. Англоговорящие бомжары и псы перестали шокировать, а баксы я стал лихо распихивать по карманам, не заботясь об их, баксовом, лоске.

Первое утро в Нью-Йорке

Нашу поездку устроило агентство «Хочешь разбогатеть – спроси меня как!». Они занимались отправкой студентов на летние заработки в Штаты. В первую ночь нас разместили в чистеньком хостеле возле Колумбийского университета. Я проснулся часа в два и уже не мог заснуть, давала о себе знать разница во времени. Юкка сладко дрых, а я изнывал от скуки, перебирая в памяти прошлый день. В Шереметьево мы перепутали залы ожидания и чуть не опоздали на самолет. Случилось следующее – мы сидели себе и дивились, как мало народу летит в Нью-Йорк. Напротив нас устроилась парочка миленьких девочек, с которыми мы очень скоро начали переглядываться. Путешествие уже начало казаться романтическим приключением, как одна девочка, томно вздохнув, спросила другую:

– Интересно, какая сейчас погода в Барселоне?

– Жара… – страстно произнесла другая и стрельнула в меня глазками. Я не ответил. А с Юккой мы переглянулись.

Не сговариваясь, мы подхватили сумки и ринулись на поиски своего самолета, посадка в который к тому моменту заканчивалась. Покинутые красавицы с сожалением смотрели нам вслед, а у нас не было времени подмигнуть им на прощанье.

В самолете мы безо всякой меры нагрузились ледяным шардоне и слегка простыли. Так что, лежа в нью-йоркской кровати, я тихонько покашливал. От скуки меня спасло раннее летнее утро. За окном стало сереть, а потом свет начал разбавлять темноту все сильнее, и вскоре его концентрация достигла ста процентов. Я уселся на подоконник. Это было мое первое утро в городе великих возможностей. Как я понял потом, для меня это было заодно и последнее спокойное, мирное утро в этой стране. Я смотрел на птичек, клюющих тротуар, на голого худого негра, кутающегося в черный полиэтиленовый пакет прямо под окном. Негр был стар и явно мучился от похмелья. Утренний холодок не давал ему покоя: мусорный пакет – это вам не мягкий кашемир, в пакет особенно не укутаешься. Едва старик принял удобное положение и уснул, как рядом затормозила полицейская машина. До меня отчетливо доносились переговоры их рации. Полисмены стали изучать негра, решив, что он окочурился. Тут негр дрыгнул ногой сквозь сон, и копы, успокоившись, укатили.

Запах метро

Как было оговорено заранее, нас покормили завтраком. В роскошном университетском зале с темными панелями и старой резьбой организовали «шведский стол». Синтезированное из порошка месиво, называемое омлетом, и пережаренные ломтики бекона, ободранного с боков генноизмененных свиней, подавали в качестве основного блюда. К этому прилагались кексы с искусственными красителями, йогурты с ароматизаторами и яблоки, пахнущие резиновой прокладкой на дверце холодильника. Прекрасная идея «шведского стола» была попрана американцами, как пакт Молотова – Риббентропа Гитлером. Повсюду царила лишь иллюзия выбора. Я не гурман, я привык ко всему благодаря моей вечно опаздывающей на работу мамочке, которая кормила меня чем угодно. Но только не химикатами.

После завтрака боевая тетка с оптимизмом недавно брошенной мужем одинокой сорокавосьмилетней женщины обрисовала перед нами радужные перспективы пребывания в Штатах. Огромный зал, заполненный жаждущими приключений молодцами из Европы, гудел и мало интересовался ее словами. Тетка скоро завершила свою речь, нам раздали буклеты с жизненно важными телефонами и отпустили на все четыре стороны. Я заглянул в буклет: федеральная справочная «Скорой помощи», справочная поиска людей, справочная ночлежек…

Мы съехали из хостела и отправились в Бруклин, на более дешевый ночлег, заранее найденный Юккой по Интернету. Чтобы добраться туда, мы впервые спустились в метро. Подземка удивляла больше, чем безразличие таможенников. Во-первых, это был ледник, во-вторых, зловонный. Сразу вспомнилась школьная экскурсия в колбасный цех. Там был ангар-холодильник, где с потолка свисали сотни свиных туш. Нет, там не воняло тухлятиной или чем-то подобным. Там просто пахло мясными деликатесами. Концентрированный запах вкуснятины. Тогда я понял, как пахнет смерть. В нью-йоркском метро пахло смертью, а еще отсыревшими бычками, блевотиной и поносом. У меня так пахло в квартире наутро после празднования восемнадцатилетия. Башка трещала, я сидел в сортире и силился понять, куда же мне деть горы пустых бутылок и окурков, плавающих в стаканах.

Восемнадцатилетие бывает раз в жизни, а в колбасные цеха регулярно ходить не надо. Метро же вещь столь обыденная, что без нее никуда, даже если там холод и смрад. Пришлось взять себя в руки, выложить по одному зеленому с полтиной и трястись в стальном вагоне до нужной станции, зажав носы. Так как метро наполнено неграми, а мы морщились, то некоторые из них, озабоченные проблемами расизма, поглядывали с неодобрением. Наша дрожь, вызванная холодом, усилилась, мы начали дрожать еще и от страха. За мнимый расизм нас не побили. К тому моменту, когда пот на наших телах начал превращаться в лед, а запах вплотную подвел к обмороку, поезд остановился на нужной станции. Мы выпали из вагона.

От наших ног расползался Вавилон. От ног потому, что мы стояли у перил эстакады, по которой грохотали стальные змеи поездов. Эстакаду соорудили в досварочную эпоху – она состояла из железных конструкций, скрепленных заклепками. Внизу среди трех-четырехэтажных зданий копошился разношерстный люд. На горизонте в солнечном мареве плавились небоскребы Манхэттена. Мы спустились по дощатым ступеням.

За счет зеленого цвета и множества арок эстакада походила на восточные дворцы из сказок. Каждые три минуты ее сотрясал поезд. Мы двинулись вдоль, мимо выставленных на тротуар старых холодильников, стиральных машин и продавленных диванов.

Второй хостел

Второе место нашего обитания находилось в двух шагах от станции метро. Окна комнаты выходили на метрорельсы. Когда проезжал поезд, не слышно было собственного голоса. Кроме нас в комнате проживали еще пятеро парней. Спали на двухъярусных кроватях. Мне досталась верхняя полка. В районе головы в стене зияла черная дыра, в которую мог бы уползти небольшой ребенок.

– Прикинь, ночью оттуда вылезет крыса и отъест тебе башку! – пошутил Юкка.

Мне было не до шуток. Кто мог гарантировать, что из этой дыры и вправду не появится крыса и не сожрет меня, пока я буду спать? Эта дыра пугала меня, но неприятности приходят не оттуда, откуда ждешь.

Этажом выше жили девицы, две блондинистые немки-близняшки и аппетитная китаянка. Откуда такая информация? Рассказал рыжий ирландец, спящий на нижней койке. Мы бросили сумки и двинули в город на поиски работы.

До центра Манхэттена мы добрались с трудом. Если в Нью-Йорке ты сел в поезд, идущий по красной ветке, это не гарантирует, что он вдруг не свернет на зеленую. Кроме того, некоторые станции поезда проезжают без остановок. Так что к вони и холоду добавляются еще и элементы ориентирования в подземелье. Игра на выживание всего за полтора доллара. Мы выиграли, вышли среди небоскребов Уолл-стрит.

Мы стояли среди толкающихся клерков, а каждая открывшаяся дверь обдавала волной кондиционированного воздуха. Мы застыли, задрав головы, насколько позволяла шея, завороженные сверкающими фольговыми верхушками рукотворных айсбергов.

Если сравнить полуостров Манхэттен с кораблем, а здания с командой, то громилы сбились в кучу на носу и по центру, в районе Парка. Остальной город застроен восьми-десятиэтажными домами из кирпича темного, приятного глазу цвета. Небоскребы напоминают бруски алебастра. Колонны с капителями – цветами лотоса подпирают тяжелые скульптурные фризы, каменная резьба карнизов стягивает стены, разноцветные керамические венки обрамляют окна, бронзовые зеленые совы гнездятся под крышами, острые шпили сверкают, стальные ястребы водостоков вот-вот сорвутся, увидев добычу. Сразу видно – строили люди, уверенные в своем бессмертии. Особенно горделиво стояли башни «Близнецы». Братья-рыцари, охраняющие залив, а заодно и весь Западный мир.

Стоя у подножия двух башен, мы чувствовали себя припечатанными ими навеки. У нас возникла дерзкая мечта – устроиться туда мойщиками окон. Полировать до блеска эти стеклянные латы, за которыми подписываются контракты, решаются чьи-то судьбы, происходит любовная игра. Но в газетах таких объявлений не было. В них вообще ничего путного не предлагалось. По крайней мере, для нас. Требовались только девочки-сиделки или выгуливальщики собак за копеечную плату.

Поужинали в Чайна-тауне и вернулись в хостел уже в темноте. В животах переваривался рис, залитый пивом «Чинтао». Подходя к дверям, мы остановились: чего-то не хватало. Напротив тускло светилась алкогольная лавка.

Перед кассой отсчитывал бумажки покупатель бутылки «Джека Дэниэлса». Когда он повернулся, уходя, я улыбнулся ему. Типа, привет, типа, мы тоже за бухлом, мужик. Типа, я не дикарь какой-нибудь, а такой же цивилизованный, как и вы, американцы, улыбаюсь незнакомцам. Он обсмотрел меня бегло и спросил:

– У тебя проблема?

– Нет, – сказал я и почему-то извинился.

Я сунул такому же суровому продавцу очередную сотню, получил девяносто с мелочью сдачи и здоровенную бутыль кислого калифорнийского «Шабли». Документа, подтверждающего мое двадцатиоднолетие, торговец синькой не спросил. Мифы рушились на глазах. Подхватив бутыль за горлышко, как гранату, мы пошли штурмовать немок и аппетитную китаянку.