© ООО ТД «Никея», 2022

Введение

Ветхий Завет – эти два слова чаще всего рождают у современного человека ассоциации с «Кодексом Хаммурапи» или «Эпосом о Гильгамеше»: некий текст, пришедший из допотопных времен., когда солнце светило вдвое ярче, а культурные герои освобождали мир от чудовищ, чтобы облегчить жизнь благодарным потомкам. Конечно же, он оказал серьезное влияние на европейскую цивилизацию, а для христианина является еще и вероучительным источником, частью Священного Писания – увы, крайне мало востребованной на практике. С Новым Заветом верующий привык соотносить свою жизнь – а что делать с Паралипоменоном или Свитком Есфири? И ветхозаветные книги остаются «делами давно минувших дней» и «преданиями старины глубокой». Но такой подход обедняет нашу внутреннюю жизнь и даже само понимание евангельского благовестия. Слово Христово прозвучало не в вакууме, оно было произнесено на конкретном языке в конкретной культуре – что и составляет предмет современной библеистики, изучающей текстологию и культурно-исторический контекст.

О предельной значимости ветхозаветных текстов для спасения свидетельствует апостол Павел, говоря своему ученику Тимофею: Ты из детства знаешь священные писания, которые могут умудрить тебя во спасение верою во Христа Иисуса. Все Писание богодухновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности, да будет совершен Божий человек, ко всякому доброму делу приготовлен (2 Тим. 3: 15–17). Писанием апостол называет именно ветхозаветные тексты – в то время Павловы послания еще не были собраны в единый корпус, а Евангелий и вовсе не существовало.

В книге, которую вы держите в руках, представлена авторская экзегеза с обращением к святым отцам и раввинистической традиции – комментарии на ряд не самых востребованных в православном учительстве ветхозаветных текстов: корпус Хамеш Мегилот – «Пяти свитков». Это книги Екклесиаста, Есфири, Песни Песней, Руфи и Плача Иеремии. Из них, пожалуй, только Екклесиаст и Песнь Песней привлекли достаточное внимание христианских толкователей.

Для чего современному христианину детальное преломление смысла этих «глубоко факультативных» для веры и благочестия текстов? Ответ может оказаться значительно проще, чем видится в первом приближении: вполне вероятно, что во время земной жизни Спасителя они использовались в синагогальном богослужении – читались в главные праздники года. Иисус же со Своими учениками участвовал в синагогальных собраниях, как свидетельствуют об этом евангелисты (Мк. 1: 39; Лк. 4: 15–30, 33–37, 44), и праздновал религиозные праздники, приходя в Иерусалим на Песах, Хануку и Суккот (Ин. 2: 13–23; 7: 2-52; 10: 22–42).

Всякий верующий иудей по субботам поучался в Законе (Тора) и небольшом отрывке пророческого текста (гафтара – «заключение»), а в дни праздников целиком прослушивал книги: на Песах – Песнь Песней, в Суккот – Екклесиаста, в Шавуот – Руфь, 9 Ава – Плач Иеремии и на веселый Пурим – Есфирь. Иисус говорит о Себе, что в Своем служении Он больше Соломона (Лк. 11: 31), автора Екклесиаста и Песни Песней; что Он – Господин Давида, происходящего от Руфи (Мк. 12: 37), ревнует о Доме Божием вместе с Иеремией пророком (Мф. 21: 13); и, по Павлову слову, Он – Избавитель, чаемый как последняя надежда Мардохея, приговоренного злодеем Аманом к повешению на древе (Гал. 3: 13).

Почему при прочтении ветхозаветных книг для нас важно и необходимо обращение к иудейской экзегезе? Не говорит ли апостол Павел, что доныне Израиль лишен полноты понимания собственных Писаний из-за непринятия истинного Мессии – Иисуса из Назарета Галилейского: Доныне, когда они читают Моисея, покрывало лежит на сердце их; но когда обращаются к Господу, тогда это покрывало снимается (2 Кор. 3: 15–16), – то есть в иудаизме после апофеоза Креста бессмысленно искать зерна религиозной истины? Но, если к святым отцам, толкующим Писание, мы обращаемся за духовным пониманием текста, то раввинистический комментарий погружает нас в атмосферу, в культурный и языковой контекст – иудейская экзегеза внимательна к игре слов, к многозначности, раскрывающей дополнительные смыслы. А кроме того, свидетельствует апостол Павел, история отношений Церкви и синагоги не так уж однозначна и в эсхатологической перспективе у благого Бога есть Свой план о возвращении этой маслины к животворящему корню (см. Рим. 11: 17–29). Мы же, как соработники у Бога (1 Кор. 3: 7), должны со своей стороны прикладывать усилия, чтобы и это дело Господне приближалось к свершению, и трудиться над наведением мостов – постигать традиции, столь своеобразно развившиеся за период долгого отчуждения. Как двое братьев после долгих лет разлуки показывают друг другу семейные фотографии, сопровождая каждую подробными объяснениями…

Итак, пусть это обращение к двум ярчайшим интеллектуальным и духовным традициям послужит всякому читающему к обновлению перспективы восприятия Слова Божия и через это – своих отношений с Богом-Троицей Единосущной и Нераздельной!

Комментарий к Книге Экклесиаст
תֶלֶהֹק

Итак, перед нами одна из самых сложных и противоречивых книг всего библейского корпуса – Екклесиаст, Книга Проповедника. Мы привыкли к высокому стилю библейских текстов, к тому, что с их страниц звучат безусловная надежда и ободрение. Поэтому для человека, впервые сталкивающегося с писанием древнего мудреца – Проповедника, или Когелета, как именуется это служение на иврите, – его слова могут показаться абсолютно диссонирующими со всем библейским повествованием. Нигилизм, буйным цветом до Деррида и Бодрийяра цветущий постмодерн – так при первом прочтении можно охарактеризовать Книгу Екклесиаст.

Сразу замечу, что данное издание не претендует на полномасштабное комментирование текста, в мою задачу не входило плотно, стих за стихом разобрать сложнейшее полотно. Цель этого издания – показать место каждого конкретного текста в макротексте – Библии, дать ключи к самым неоднозначным фрагментам, показать, как текст живет в классических комментариях экзегетов христианской и иудейской традиции. Словом, создать общую, скорее, лишь в проекте существующую систему координат, в которой читатель сумеет увидеть Солнце Правды, не заплутав во время прогулок по литературным лесам.

Приступая к чтению, необходимо определиться с базовыми константами – временем и местом написания, личностью автора и базовой структурой текста, увидеть его внутреннюю логику. По каждому из этих пунктов исследователи Екклесиаста предлагают множество ответов, ни один из которых не может претендовать на абсолютную достоверность. Не погружаясь в споры библеистов, отметим, что до XVI века как в иудейской, так и в христианской среде автором книги считался Соломон – на основании первого стиха: Слова Екклесиаста, сына Давидова, царя в Иерусалиме (Еккл. 1: 1). Однако современные библеисты, выявив в книге значительное количество слов из арамейского языка, нехарактерных для библейского иврита, пришли к выводу о более позднем, по всей видимости, послепленном происхождении текста и отнесли его к VI веку до Рождества Христова.

Неудивительно, что датировка вызывает дискуссии, ведь ни один текст не существует в вакууме; обратившись к близким нам славянским памятникам, мы увидим, что даже такой священный текст, как Евангелие, никогда не стагнировал в языковом смысле – вслед за изменениями в разговорной и письменной речи славян происходили соответствующие изменения в переводе Писания. Таким образом, словарь Елизаветинского Евангелия (1751) сильно отличается от словаря Остромирова Евангелия (1056–1057). Речь не идет об изменении смысла, мы говорим лишь о форме (например, в рукописях мы наблюдаем дрейф от слова живот к слову жизнь).

То же самое, по всей видимости, происходило с еврейскими памятниками, когда традиция соферов – писцов, буква в букву переносящих священные тексты, – еще не сформировалась (нормализация текстов вновь началась примерно со второй половины II века по Р.Х.). Поэтому наличие арамеизмов в книге Екклесиаст вполне может быть объяснено последующей редакторской правкой. На то, что правка была, указывают и еврейские источники. Талмуд, перечисляя авторов библейских книг, говорит, что при Иезекии и его приближенных были написаны и Притчи, и Екклесиаст, и Песнь Песней (Вавилонский Талмуд, Бава батра, 1). То есть с точки зрения еврейских мудрецов, между моментом составления этих текстов Соломоном (на чем настаивает еврейская религиозная традиция) и их известной нам формой, зафиксированной писцами Иезекии, прошло более 250 лет.

Верхней границей написания текста можно считать вторую половину II века до Рождества Христова: к этому времени относится фрагмент книги, найденный среди рукописей Кумрана. Авторство и время написания остаются для нас загадкой, так как и первый стих, упоминающий сына Давидова, царя Иерусалима, и последние стихи, говорящие, что Екклесиаст был мудр и собрал множество притч, по всей видимости, являются редакторскими вставками в текст, выполняя функцию введения и заключения.

Итак, перед нами текст мудреца, объявляющего себя или действительно бывшего властителем Израильского царства, и датируется этот текст в очень широких границах – от первой половины X века до II века до Рождества Христова. Вслед за традиционной экзегезой мы считаем автором этих наставлений мудрейшего из царей – Соломона, сына Давидова, испросившего у Бога важнейший из даров – мудрость.

Сказать что-либо определенное о структуре книги, увы, также не удастся: в этом вопросе отсутствует единомыслие, представлено множество точек зрения, от деления текста на двенадцать смысловых отрывков до полного отказа видеть в книге хоть какую-то осмысленную структуру. Безусловно определяются лишь введение, ограниченное 1-11-м стихами первой главы, и двойной эпилог переписчиков (12: 9-14).