Александр Сальников

Гибель бога, или Сотворение человека

1

Я не виделся с Павлом 20 лет. Сначала мы переписывались, потом я всё реже стал получать от него ответы и реже стал писать ему. Вскоре после сообщения о смерти его родителей переписка прекратилась вовсе. Он попросил меня не беспокоить его больше. Из скудных писем от него я знал, что он работал над каким-то открытием (впрочем, он всегда работал над каким-нибудь открытием) и что у него были какие-то серьёзные проблемы. Но ничего конкретного он не писал. Чем именно занимался Павел, я даже не мог себе представить. Да и вообще, знал о нём не так уж много.

Школу он закончил с золотой медалью. Тогда его любимым занятием было микро-конструирование. Это его увлекло ещё в пятом, после "Левши" Лескова. И если он в то время ещё не мог подковать блоху, то сделать седло для комара или бегающий макет таракана для него не составляло труда. После школы Павел закончил два факультета в политехе и микробиологию в академии. В армии не служил по состоянию здоровья. Почти не имел друзей по причине замкнутости характера. Ещё в институте увлекся генетикой и астрономией. В общем, был ходячей энциклопедией. Вот и всё, что я о нём знал. Ах да, ещё была Ольга…

Меня Павел считал предприимчивым и везучим человеком с деловой хваткой и нужными знакомствами, хотя на деле я и был далёк от этого представления. Тем не менее, я считался лучшим из его немногочисленных товарищей и обладал репутацией очень надёжного человека. Возможно, поэтому мы всегда оставались друзьями. Впрочем, не всегда.

Это случилось из-за Ольги. Тогда Павел ещё учился в политехе. Первым познакомился с Ольгой не я, а он. Кажется, она была его единственной женщиной. Во всяком случае, я и потом не слышал, чтобы он на ком-то женился. Он был однолюбом. Хотя, за 15 лет молчания могло многое измениться. Ольга вошла в его жизнь мгновенно и твёрдо. Она сама заговорила с ним в университетской библиотеке, сама предложила встречаться. Нет, она не была легкой девочкой. Просто у неё хватило ума, чтобы, взглянув на Павла один раз, понять, что он никогда в жизни не осмелился бы подойти к женщине первым, а тем более заговорить с ней. И уж можно было ручаться головой, что ожидать от него приглашения на свидание так же нелепо, как к завтрашнему дню ждать второго пришествия Христа.

Я так никогда и не мог понять, почему она выбрала именно Павла, чем он её взял. Не понимаю этого и теперь. Хотя теперь все по-другому. Я смотрю на Ольгу, смотрю, как она занимается с моим сыном, и чувствую себя самым счастливым человеком на земле.

Но тогда всё было не так. Тогда Ольга стала для Павла богиней. Она стала всем в его жизни. И если когда-нибудь существовала самая высокая, самая искренняя, самая преданная и светлая любовь, – это была любовь Павла к Ольге. На одном из его дней рождения познакомился с Ольгой и я. Можете себе представить, какой это был день рождения с его-то характером? После того, как его родители оставили нас веселиться одних, в квартире находилось лишь четыре человека. Ольга была единственной дамой. Другой гость все время вдохновенно о чем-то разговаривал с Павлом. Он был несколько старше нас, но у них были общие интересы. Кажется, они готовили какое-то очередное открытие или изобретение. Мне ничего не оставалось, как ухаживать за Ольгой. Надо признаться, что я весьма был этим доволен и имел достаточный опыт в подобных делах. Кто бы мог подумать, что наша встреча будет столь роковой…

В общем, мы с Ольгой полюбили друг друга. Не сразу, не вдруг. Я стал приходить к Павлу чаще и, так как он вечно был занят своими изобретениями, мне приходилось развлекать… вернее, развлекаться с Ольгой. Она была необыкновенной женщиной. Это я заметил сразу. Заметил это и Павел. И ещё он заметил кое-что в наших отношениях. Так началась его ревность. Однажды он попытался даже подраться со мной из-за Ольги. Но я был сильней. Вскоре Павел как-то вдруг затих, замкнулся. Потом у него была неудачная попытка самоубийства. Потом он чуть не отравил Ольгу. В то время мы считались самыми злейшими врагами. Вернее, он так считал. Я же к нему не испытывал вражды. Мне было жаль его. И Ольге тоже было его жаль. Я думаю, что она любила нас обоих.

Но вдруг Павел сам попросил меня забрать Ольгу себе. Навсегда. Немедленно. И скорее увезти из Москвы. Видимо, в то время с ним и начались самые большие неприятности. Но он ни о чём не рассказывал. Не говорил и о причине своего странного решения. Он всегда был странен. Потому-то я не очень удивился тогда, приняв его предложение и даже настойчивую просьбу за банальное поражение и признание моей победы в соперничестве. Как же мелко я ошибался!

С Ольгой мне так и не удалось увидеться. В тот же день она погибла в автомобильной катастрофе. Это был удар для нас обоих. Я любил Ольгу и даже хотел жениться на ней. Павел был просто без ума от неё. С тех пор он совсем замкнулся, и мы уже почти не встречались. Но смерть Ольги примирила и сблизила нас снова. Он почему-то винил во всем только себя. Он был убеждён в своей вине, но толком ничего не объяснял. Иногда я думал, что это он же опять подстроил что-нибудь из ревности, но ему о своих догадках я не говорил, потому что видел, как он убивался из-за смерти Ольги. Вскоре мне пришлось уехать из Москвы. Это было связано с моей карьерой. Сначала мы с Павлом переписывались, а потом…

И вот, спустя 20 лет, я вдруг получаю от него письмо с настоятельной просьбой приехать. Это очень удивило меня. Все-таки 20 лет! Но и не менее заинтересовало. Само письмо показалось мне столь же странным, как и просьба, содержащаяся в нём. Во-первых, оно было напечатано на компьютере, а не написано от руки, как это обычно делал Павел. Правда, я отнёс это к веянию времени. За последние годы техника наша заметно поумнела. Но вот как можно было объяснить тот факт, что пришло письмо не из Москвы, а из Тулы? Это, во-вторых. Ну а в-третьих, что меня поразило более всего, в письме был намёк на то, что мой приезд связан с каким-то моим усопшим другом. В конце письма стояла приписка со строгим наказом позвонить перед приходом ровно в шесть вечера по телефону, номер которого был указан тут же, и ни в коем случае не называть ни имён, ни фамилий. Сказать только, что звонок на счёт усопшего друга. Это как бы пароль. Подпись Павла тоже была набрана на компьютере. Странно, что я ни разу тогда не усомнился в том, что письмо прислал Павел. Хотя номер телефона мне не был знаком. Да и об усопшем друге я, как ни старался, не мог вспомнить. Никакого усопшего друга у меня не было.

Странность письма давала мне полное право не срываться сразу с места очертя голову, а уладить сначала кое-какие неотложные дела фирмы. На это ушло дня четыре. Я решил, что уж если он послал письмо, а не телеграмму, да ещё через Тулу, то время у меня есть.

2

В Москву я приехал под вечер. До шести оставалось около часа. Из вещей я почти ничего не взял. При мне были только деньги и небольшой "дипломат". Раз уж в этом деле необходима особая конспирация (а из письма я сделал именно такой вывод), то и мне следовало соблюдать на всякий случай осторожность. Лишние вещи всегда мешают. Пошатавшись немного около билетных касс, стараясь затеряться в толпе, я перешёл с Ярославского на Ленинградский, а затем по подземному переходу на Казанский вокзал.

Ровно в шесть я набрал номер и сказал пароль об "усопшем друге". Всё это казалось мне какой-то игрой в Штирлица.

– Это ты? – послышался вдруг незнакомый хриплый голос в телефонной трубке. – Я ждал тебя. Давно приехал?

Я был удивлен.

– Только что.

– Ты где?

– На Казанском, – ответил я.

– Хорошо. Ровно в восемь выйди к центральному входу универмага "Московский". Там увидишь парня в красном мотоциклетном шлеме с чёрной полосой посередине. Подойди к нему и назови пароль. Он привезёт тебя.

– А что я здесь буду делать два часа? – спросил я недовольно. Эта игра в конспираторов начала раздражать меня.

– Погуляй, – ответил хриплый голос из трубки. – Сделай вид, что ожидаешь поезд.

Ещё два часа я блуждал по Москве около трех вокзалов и ругал Павла как мог. У меня было такое чувство, словно я участвую в государственном перевороте. В то же время я понимал, что это чушь, отчего положение моё становилось ещё нелепее. Может, Пашка совершил какое-нибудь преступление, думал я. Потом я сделал три звонка старым приятелям, но никого не застал дома.

Ровно в восемь у входа в "Московский" я действительно увидел парня в красном с черной полосой шлеме. С минуту я приглядывался к нему, наконец, подошёл и назвал пароль. Парень велел следовать за ним. Вместо ожидаемого мотоцикла, он подошёл к тёмно-синей "девятке" и открыл дверцу.

– Садитесь, – голос парня был мягкий, почти женский.

Ещё больше я удивился, когда он сел в машину, но так и не снял свой шлем.

– Это обязательно? – спросил я, указывая на его голову.

Парень молча посмотрел на меня сквозь затемненное стекло шлема, но ничего не ответил. Видимо, они все здесь чокнулись, подумал я.

Мы уже минут десять кружили по вечерней Москве. Парень молчал.

– Ты, наверное, агент 007, и тебе нельзя показывать свою знаменитую рожу?

Я раздражался всё больше и поэтому грубил. Но водитель не обращал на меня внимания, что злило меня ещё сильней.

– Интересно, как ты будешь разговаривать с гаишником, если остановят?

Ответа не было.

– Мне это надоело, – прошипел я. – Может, ты и есть Павел?

С этими словами я схватился за шлем и стал внаглую стягивать его с парня. В самом деле, я ведь не для того приехал, чтобы со мной играли в разведчиков и делали из меня клоуна.

– Не надо, прошу вас! – взмолился вдруг водитель. И взмолился, как мне показалось, приятным женским голосом.

– Ты… женщина?

– Да. Только прошу вас, не будем разговаривать. Мне Павел не велел… Он хотел всё сам рассказать при встрече.

– Ладно, – мирно согласился я. – А шлем-то зачем?

– Так надо. Потом узнаете.

– Хорошо. Но куда мы едем, я могу знать?

– За город.

– В дом родителей Павла? – догадался я.

– Да. Только прошу вас, больше ни о чём не спрашивайте.

Все-таки я кое-чего добился. Во всяком случае, уже не ощущал себя полной пешкой. Остальную часть пути мы проехали молча.

Машина остановилась возле одного из старых особняков на южной окраине Москвы. Света в доме не было.

– Но это не дом Павла, – сказал я. – Это другая улица.

– Павел снимает этот дом, чтобы выходить незамеченным. За его домом следят, а к этому у нас прорыт подземный ход. Даже хозяева не знают.

Девушка провела меня в дом, открыв дверь своим ключом. Мы спустились в подвал, освещая путь фонариком. Одна из плит фундамента при небольшом усилии отодвинулась, и мы очутились в довольно просторном подземном коридоре, где я мог стоять в полный рост.

– Идите за мной, – сказала спутница.

В конце коридора показалась дверь. Спутница открыла её ключом, и мы очутились в небольшой комнате с лестницей, ведущей наверх, и с двумя другими дверями.

– Поднимайтесь по лестнице, – сказала девушка. – Вас там встретят. А мне туда.

Она скрылась за одной из дверей. Я поднялся по лестнице. Наверху меня действительно ждал заросший седой мужчина лет пятидесяти. Худой и бледный, в сером полосатом халате, он был похож на хронического алкоголика.

– Здравствуйте! – протянул я руку. – У меня дело к Павлу…

– Не узнал, – прохрипел всё тот же слабый и сиплый голос.

Боже мой! Только чуть блеснувшая в глазах улыбка напоминала мне в этом мужчине того Павла, которого я знал. Седому и заросшему пожилому человеку, стоявшему передо мной, по самым строгим подсчетам не должно было быть и сорока лет.

– Что с тобой… Паша? – невольно вырвалось у меня.

Он опять улыбнулся одними глазами и, потерев щетину, просипел:

– Ты о внешности? Ерунда. Проходи.

Он повёл меня за собой по коридору.

– Много работал в последнее время. Сейчас приведу себя в порядок и буду как огурчик. Ты подожди здесь.

Павел привёл меня в комнату похожую на что-то среднее между библиотекой и рабочим кабинетом. Он хотел уйти, но вдруг обернулся и, к моему удивлению, добавил:

– Только прошу тебя, не задевай мух. Знаю, что у тебя появится такое желание.

Он сказал это улыбаясь, и я принял его слова всего лишь за шутку, позволяющую понять, что он меня не забыл. Павел знал, что я терпеть не мог этих жужжащих лохматых тварей. Когда я остался один в комнате, я попытался осмотреться вокруг. Повсюду были разложены, – именно разложены, а не раскиданы, и это легко замечалось, – везде были разложены книги, чертежи и набитые, словно подушки, папки с бумагами. Мебель оставалась почти той же, что стояла здесь и при его родителях, только теперь все выглядело как-то убого, архаично. Мне подумалось, что о вещизме Павел не имел даже элементарного представления. Вряд ли он хоть рубль потратил на приобретение какого-нибудь стула.

Я стал рассматривать первые попавшиеся чертежи, в которых ни черта не смыслю, книги, папки, но даже их названия мне ни о чем не говорили и навевали такую скуку, какую чувствует отпетый двоечник, взяв в руки учебник алгебры или философии.

Вдруг прямо передо мной, жужжа, пролетела жирная муха с блестящим зеленым брюхом. Я машинально отмахнулся от неё рукой. Муха сделала вираж и села на стеклянную люстру. Рядом с ней пролетели ещё две мухи. Тут я вспомнил странное предупреждение Павла. Тихонько приблизившись к люстре, я стал присматриваться к насекомому, но ничего подозрительного не обнаружил. Передо мной была обыкновенная противная муха. По моим подсчетам, в комнате летало около десятка мух. Они сидели на книгах и на полках, перелетали с места на место, кружились в воздухе и, нередко, возле меня, пролетая при этом так близко, что поневоле появлялось желание прибить одну, другую из этих наглых тварей. Мне даже показалось странным, что Павел распустил у себя дома такой свинарник, и я уже начал было охоту. Не будет же Павел, в самом деле, пересчитывать их, когда вернется. Да и зачем ему мухи? Я сделал два взмаха рукой, как вдруг услышал со спины укоризненный голос:

– Не трогай. Ведь просил же.

3