Александр и Ксения Рудазовы
Паргоронские байки. Том 2

Магия крови

6625 год до Н.Э., Парифат, империя Великого Змея, Ильтохидена.

С болота поднимались испарения. Душистые лианы склоняли щупальца прямо к веранде. Госпожа Эстерляка возлежала на раскаленном топчане, и ее капюшон чуть заметно раздувался.

Кеннис опасливо держался поодаль. С самого утра хозяйка была не в духе, и юноша боялся привлечь ее внимание. Боялся прогневить.

О, за пятнадцать лет рабства у кобринской чародейки он прекрасно научился бояться! На собственной шкуре узнал, что это такое – страх перед чешуйчатой госпожой!

– Кеннис! – раздалось старческое шипение. – Кеннис, негодный мартышонок, куда ты запропал?! Подай мне молока!

Юноша торопливо подлетел с кувшином и наполнил плошку. Эстерляка приникла к ней безгубым ртом, со свистом всасывая жидкость. Раздвоенный язык кобринов слишком тонок, и пить по-человечески эти холоднокровные не могут.

Кеннис смотрел на хозяйку с собачьей преданностью. Во всяком случае, так казалось самой хозяйке.

Эстерляка, как и большинство кобринов, плохо разбиралась в гримасах лишенных чешуи. Мягкая кожа на лице Кеннисе казалась ей противной, как лягушачье брюхо, и первое время она лупила своего раба просто так – потому что вызывал гадливость.

Но потом Эстерляка привыкла и стала даже находить удовольствие в поглаживании теплого человеческого тела. Также ей нравилось оставлять царапины на его нежной шкурке, хотя раздражало, что Кеннис от этого вскрикивал, а иногда плакал. Шестилетний ребенок не мог взять в толк, отчего его забрали у матери и отдали новой хозяйке.

Но потом Кеннис привык, что он теперь любимец высокородной чародейки. Ему понравилась сытная еда, просторный дом и возможность нежиться на пуховой перине. Эстерляка, у которой раньше не было разумного питомца, смотрела на него с насмешкой. Сначала она собиралась поиграть с человеческим детенышем годик-другой, а там выкинуть на улицу или отдать кому-нибудь из подруг.

Но потом как-то раздумала. Сама не заметила, как привыкла к этому нелепому существу. Он так смешно бегал на своих кривых ножках, так потешно лопотал своим толстым языком. К тому же подруг очень веселили его ужимки и попытки говорить на истинном наречии.

Со временем Кеннис, конечно, научился говорить. Даже очень складно для мягкоротого. А по мере того, как он взрослел, Эстерляка все сильнее к нему привязывалась. Ее стали развлекать беседы с питомцем, она ходила с ним на прогулки и играла в подвижные игры.

Спустя еще некоторое время оказалось, что Кеннис – существо сообразительное. Ради забавы Эстерляка попробовала научить его читать – и Кеннис очень быстро запомнил все буквы, а затем и начал складывать их в слова.

После этого у него появилась обязанность. Мальчик читал хозяйке вслух. Эстерляка полюбила засыпать под его тоненький голосок, и страшно злилась, если Кеннис прерывал чтение прежде, чем ее уносили крылья Повелителя Сна.

А поскольку бесполезную литературу старая чародейка не переносила, читал Кеннис в основном исторические хроники, книги по волшебству, энциклопедии и бестиарии. Иногда Эстерляке приходило желание расспрашивать, понимает ли он сам что-нибудь из прочитанного – и он высказывался на удивление толково. Кобринка впервые видела такой интеллект в млекопитающем.

– Унеси это, – велела Эстерляка, допив молоко. – Смешай мне болеутолитель.

Кеннис молча отошел к лекарственному стеллажу. Он уже несколько лет знал наизусть все травы, а самые простые снадобья мог делать почти с закрытыми глазами.

Кора белой ивы, корень имбиря, розмарин, душица, перечная мята и мандрагоровы яблоки. Все перемешать, истолочь, заварить в кипятке, добавить каплю меда – и готов отвар, на несколько часов отгоняющий самую сильную боль.

Эстерляка уже не могла без этого средства. Старухе недавно перевалило за триста. Конечно, кобрины живут вдвое дольше людей, а кобрины-чародеи вообще редко умирают раньше двухсот, но три полноценных века даже для них – срок изрядный.

– О, отлично!.. – торопливо приникла она к пиале со снадобьем. – Мне это было нужно. Ты нашел ответ на мою загадку?

– Прана, госпожа, – мягким голосом ответил Кеннис. – Я убежден, что верный ответ – прана. Энергия жизни.

– Ты так думаешь? – приподнялась на топчане Эстерляка. – И почему же?

– Любая другая эфирия недостаточно плотна и густа. А магия крови…

– А-а!..

– Виноват, змеиное колдовство, – торопливо поправился Кеннис. Хозяйка не любила, когда волшебство кобринов называли магией крови. – Змеиное колдовство требует отдавать не меньше, чем принимаешь. По крайней мере в равных пропорциях, а лучше – больше, чем получаешь…

– В самом деле? – чуть раздула капюшон Эстерляка. – И в чем же тогда прибыль подобной волшбы?

Кеннис запнулся. Это что – вопрос с подвохом? Он не был уверен.

Теперь, когда ему уже двадцать лет с хвостиком, хозяйка редко поднимает на него руку, но иногда все еще случается. И особенно ее гневит, если он не преуспевает в заданных ею уроках.

– Конечно, в чем-то ты прав, – подняла взгляд кверху костлявая старуха. – Жизнь – суровая госпожа. Она всегда забирает больше, чем дает. Энтропия сопровождает любые наши действия. Едва ты родился, как сразу начинаешь умирать. Мы не чувствуем хватки смерти на своем горле, но она никогда не уходит, и с каждым годом только усиливается. Какие бы усилия мы ни прилагали, сколько бы ресурсов ни тратили, мы всегда оказываемся в проигрыше. Хотя бы чуть-чуть. Поэтому единственное, на что мы смеем надеяться – свести потери к минимуму. Именно этому посвящено змеиное колдовство.

– Очень пессимистичный подход, госпожа, – деликатно произнес Кеннис.

– Я стара и одной ногой в могиле, – глотнула еще снадобья чародейка. – Но вернемся к твоей задаче. Прана, ты говоришь. Что это значит? Как осуществляется жертвоприношение?

– Самый простой метод – прямой. Кровь. Она течет по всему телу, и в ней больше праны, чем где бы то ни было. Выпустить ее – и выпустишь силу. Обернешь эфирию энергией.

– Хм-хм… вижу, ты подготовил свой урок, волосатый мартышонок… Но сможешь ли ты это показать?

Кеннис глубоко вдохнул и достал ритуальный нож. Он боялся этих занятий, хотя когда-то сам их спровоцировал. Еще в детстве, читая книги вслух, он все чаще рисковал сам открывать рот, задавать вопросы – и если вначале старуха грубо его обрывала, то потом начала изредка отвечать. Ей стал любопытен живой интерес раба-питомца. И по мере того, как Кеннис узнавал новое, она и сама все охотнее его учила.

Теперь он уже не выпрашивал знания по крупицам. Теперь их в него вливали полной мерой. Эстерляка будто задалась целью выяснить – может ли человек приобщиться к тайнам Змея.

Вообще-то, это никогда не запрещалось. Никто же не станет запрещать учить кролика рисовать? Просто кобрины считают теплокровных неполноценными. Не способными овладеть волшебством.

Кеннис собственной кровью доказывал, что это не так.

Алая жидкость капала из его запястья – и вспыхивала, не долетая до земляного пола. Эстерляка следила за этим с жадным любопытством. Когтистые пальцы чуть заметно подрагивали, раздвоенный язык подергивался – чародейка безмолвно вторила чарам ученика.

Сначала ничего не происходило. Но потом земляной пол треснул, и из него показался стебель. Очень быстро проросший, он поднялся по стене лианой, выпустил ветви и тут же раскрыл огромные белые цветы.

– Это для тебя, госпожа, – промолвил Кеннис.

Эстерляка прерывисто заклекотала, словно птица. Так кобрины выражают удовольствие. Смеются, можно сказать.

– Хорошо, хорошо, – сказала она. – Да, так действует змеиное колдовство. Магия жизни. Отдавая – получаешь. Чем больше отдашь – тем больше получишь. Прана – ценный ресурс, и энергии в ней много. Но… если хочешь получить что-то серьезней цветка, отдать придется очень много…

– А это обязательно должна быть собственная прана? – с деланным безразличием спросил Кеннис.

– Не обязательно. Но чужая гораздо хуже. Нет ощущения сродства. Нет истинной жертвенности. Чтобы вырастить такой цветок, тебе пришлось бы выпустить чью-то кровь до капли… или отдать всего несколько капель своих.

– А сколько нужно отдать, чтобы вернуть тебе молодость, госпожа? – спросил Кеннис, внимательно глядя на старуху.

– У тебя столько нет, мартышонок! – рассмеялась Эстерляка. – Ты молодой, сильный… ты проживешь еще несколько десятилетий… Думаю, если я прирежу тебя, то продлю себе жизнь на добрых полгода… но это какой-то неравноценный обмен, ты не согласен? Десятки лет в обмен на полгода…

– А если я отдам эти десятки лет добровольно? – еще внимательнее уставился на нее Кеннис.

– Хм… тогда дольше, конечно… Но такому колдовству ты еще не выучился. Кобрин сложнее растения… но все, хватит. Поди прочь, я устала.

– Почитать тебе перед сном, госпожа?

– Не надо… сегодня не надо…

Эстерляка оперла голову на костяшки пальцев, и на ее глаза опустились белесые пленки. Старуха уже много лет не линяла, а это значило, что она носит последнюю чешую. Ее зрение с каждым годом ухудшалось. Она оттягивала неизбежное колдовством, но его требовалось все больше и больше, а сил оставалось все меньше и меньше.

Глядя на хозяйку, Кеннис попятился и вернулся в свою каморку. Тут было чуть менее жарко и влажно, чем в остальном бунгало. Стены и пол из камня, почти что сухо, а на кровати даже перина.

На ней лежал Тварька. При виде Кенниса он повернул клювастую башку, противно зашипел и попытался убить взглядом.

– Ты опять напрудонил на постель? – устало спросил юноша, поднимая василиска за мясистый гребень.

Тот зашипел еще свирепее. На редкость злобная рептилия, совершенно необучаемая и тупая. Он жил у Эстерляки еще до Кенниса и даже спустя пятнадцать лет страшно ревновал к новому питомцу.

– Маленький урод, – заглянул Тварьке в глаза Кеннис. – Если убьешь меня – кто будет кормить тебя и менять лоток?

Несущие смерть очи василиска не моргали. Он изо всех сил старался убить Кенниса. Он старался убить всех, кого видел. Однажды чуть не убил себя самого, забравшись на трюмо и заглянув в зеркало.

Когда-то у Эстерляки была утятня. Как и все кобрины, старуха обожала яйца. Но потом туда проник Тварька и с остервенением уморил всех уток. Эстерляка в тот раз чуть не утопила василиска в болоте, а у Кенниса появилась пуховая перина.

Единственная польза от Тварьки за все эти годы.

Когда Кеннис в самый первый раз встретился с ним взглядом, то чуть не умер. Сердце на секунду остановилось – а потом Эстерляка отдернула Тварьку.

Но во второй и третий раз было уже менее болезненно. А где-то к седьмому разу у Кенниса просто немного посвербело под загривком.

Неприятная это процедура – привыкать ко взгляду василиска. Да и рискованная очень. Но это был единственный способ для Эстерляки держать под одной крышей обоих питомцев. Это у кобринов иммунитет врожденный – потому они и держат василисков дома, разводят как охотничьих зверей.

Кеннис слышал, что если сбегает раб-человек, по следу просто пускают василиска. Сам он их взглядов давно уже не боялся, но о побеге никогда не думал. Что ему делать там, на болотах Ильтохидены? До другого селения брести несколько часов, и это тоже будет кобринское селение. Возможно, плантация, где его просто схватят и заставят резать рогоз. Кобрины делают из него муку.

Так что он отволок Тварьку к мискам, подлил ему воды и сыпанул сушеной рыбы. Как обычно, василиск едва не откусил ему палец, когда начал клевать корм. Встал он при этом так, что задница оказалась в поилке – и не преминул туда какнуть. Потом начал пить оттуда как ни в чем не бывало.

– Как вы еще не вымерли-то, тупые твари? – вздохнул Кеннис. – Кабы не кобрины, давно бы вас не было уже.

Тварька почувствовал, что Кеннис обращается к нему, и клюнул в палец ноги. Его страшно бесило, что рядом ходит что-то живое. Дикие василиски истребляют вокруг себя все, поэтому живут обычно в пустынях.

Они просто сами их создают. Убивают всех взглядом, да вдобавок источают смертельный яд. Но домашним василискам ядовитые железы удаляют еще в детстве, пока те слабые.

Кроме кормления Тварьки у Кенниса была еще куча обязанностей. Нужно было менять травяной настил, чистить от тины сваи и подводные кладовые, проверять сети, готовить хозяйке еду и встречать все более редких пациентов. Раньше к Эстерляке часто ходили за снадобьями и на лечение, но сейчас старая чародейка практически отошла от дел.

– Киль мраганаш! – донеслось снизу клокочущее шипение. – Эстерляка тарши!

Кеннис торопливо сбежал по лестнице. У порога стоял один из последних пациентов старухи – господарь Иссенк. Он жил неподалеку, страдал от грибка и каждую луну приплывал за порцией снадобья.

– Мир вам, господарь, – поклонился Кеннис. – Сегодня ваша кожа выглядит лучше.

– Иссешк тихара, – довольно ответил Иссенк. – Суррушу ти трааш. Менхе, Кеннис, менхе!

Толстый кобрин принадлежал к жреческой касте и принципиально не говорил на низком кобринском. Только на драконьем, священном языке Великого Змея. Кеннис его худо-бедно понимал, но свободно изъясняться все еще не выучился.

– Одну минуточку подождите, господарь, – попросил он. – Госпожа Эстерляка уже приготовила вашу эссенцию, сейчас я ее принесу.

На самом деле приготовил ее сам Кеннис, еще утром. Эстерляка уже две луны не вставала с постели и не прикасалась к своим порошкам. Всю работу за нее выполнял раб-питомец.

Но пациентам об этом не говорили. На Кенниса большинство из них смотрели благожелательно, как на смышленого зверька, но вряд ли согласились бы принять от него лечение. Это как-то дико.

Получив снадобье, Иссенк оттолкнулся от дна шестом и поплыл в сторону базара. Остров Ильтохидена – это сплошные топи, которые так любят кобрины. Города они все же обычно строят на сухих участках, но мелкие селения раскидываются прямо на воде, во всю ширь. По ним плавают на лодках или ездят на гигантских варанах.

Кроме Иссенка за снадобьями сегодня никто не явился. Засобирался дождь, небо заволокло тяжелыми тучами. Закончив дела по дому, Кеннис уселся на веранде под навесом, закинул в рот горсть засахаренных бобов и стал смотреть вдаль. Время от времени он касался воздуха и оставлял тончайшее, чуть заметное чароплетение.

Под шум дождя Кеннис задремал. Проснулся, когда солнце уже почти село. Кобрины обычно спят в полдень, когда жарче всего, и ночью, когда всего прохладней. Их время жизни – утренние и вечерние сумерки.

Странно, что хозяйка его не разбудила. Кеннис знал Эстерляку, она непременно ела после пробуждения пару сырых яиц, и если раб с ними запаздывал – визгливо верещала на все бунгало.

И в самом деле странно. Кеннис заволновался, еще раз посмотрел на солнце, и побежал к другой веранде – той, где стоял топчан госпожи.

Ему даже не понадобилось подходить вплотную. Судя по неестественной позе и выпавшему изо рта языку, старая кобринка отдала Великому Змею душу.

Кеннис замер. Внутри все похолодело.

Его забрали от родителей в пять лет, и он их практически не помнил. Госпожа Эстерляка была единственным существом, которое он мог назвать своей семьей. Она часто была с ним груба, порой и поколачивала, но в целом относилась лучше, чем могла бы кобринская чародейка к жалкому теплокровному.

А теперь ее нет. Конечно, она и без того прожила вдвое дольше, чем большинство кобринов, но он все же надеялся, что чар старухи хватит еще хоть на несколько лет.

Не хватило. И нужно позаботиться о похоронах. Нужно позвать кого-нибудь… родственников или хоть того же Иссенка. Он жрец, он осуществит ритуал погребения, принесет жертвы, позаботится об имуществе… минуточку.

А что будет с ним?

Во-первых, существует шанс, что его принесут в жертву богам ночи. Это часто делают с рабами после смерти хозяев. Но даже если нет, даже если жизнь ему сохранят… какой она будет? Большинство людей в Ильтохидене работает на плантациях. Домашних рабов держат немногие. И вряд ли новый хозяин позволит ему читать книги, изучать колдовство…

– Что будем делать, Тварька? – печально спросил он василиска, клюющего ногу хозяйки. – Да не жри ты ее! Тварька, урод, имей уважение к мертвым!

Не без труда оторвав Тварьку от трупа, Кеннис чуть истерично рассмеялся и снова задумался. Эту зверюгу точно либо принесут в жертву, либо выкинут в болото. Василиски все тупые и злобные, но Тварька – особенно выдающийся экземпляр.

Родни у Эстерляки почти не было. Друзей тоже. В былые годы к ней захаживали на чай подружки-чародейки – такие же старые мегеры, как она сама. Кенниса тогда еще часто ставили на стульчик и заставляли декламировать стихи – а бабки клекотали, раздували капюшоны от смеха.

Но это было пятнадцать лет назад. За это время две наперсницы Эстерляки скончались, а одна уехала куда-то в Эхидену, высиживать дочкины яйца. Последние года три хозяйка Кенниса вековала в одиночестве.