Ярлык

Октябрь в Заволочье выдался дождливым. Почти три недели кряду небо плакало над сосновыми борами и осиновыми рощами, над озерами и топями, превращая дороги в ручьи, ручьи – в реки, а засеянные озимыми поля – в жидкое месиво. С тесовых крыш княжьего городка постоянно хлестали настоящие водопады, стекая вдоль стен к воротам, угрожая подтопить склады и изрезать двор глубокими оврагами.

Впрочем, теперь столицу Заозерского княжества можно было смело называть не «городком», а настоящим городом. Несколько тысяч воинов, вернувшихся из похода с полными карманами серебра, не спешили расходиться от удачливого воеводы, осев по окрестным постоялым дворам, домам и даже баням и весело прогуливая добычу в кабаках и трактирах. Дожди загнали храбрых вояк под крыши, и питейные заведения буквально трещали от набившихся в них гостей.

Как обычно и бывает, к серебру быстро подтянулись купцы, доставляя на ходкое место вина, пиво и угощения, привозя плотников и печников, дабы побыстрее сладить новые постоялые дворы, забирая из прежних домов своих стряпух и поваров, слуг, которым тоже нужно было что-то есть и где-то жить… Одно цепляло другое, и до самой распутицы Заозерск пух, словно на дрожжах, что ни день обрастая новыми улицами. Еще год-два такой жизни – Новгород размерами превзойдет. А то и Москву.

Княгиня Елена от подобного преображения родового гнезда наливалась гордостью. Теперь она строила планы возведения каменного храма, выравнивания и мощения набережной, основания монастыря и расширения крепости – иначе свой старый дом она более и не называла. Может статься, уже и розмыслов бы созвала, наказы по переделке раздала… Но – дожди, дожди… Ни гонцов послать, ни строителей привезти, ни даже просто самим выйти, на месте улицы посмотреть – где что возводить, а где сносить надобно.

Посему и нынче после обеда, проведав сына и проследив, насколько ласково обращается с ним кормилица, Елена отложила великие планы перестройки на потом и занялась разборкой доставленных из Орды сундуков с подарками, отчетами, доносами, грамотами, просьбами и прочей канцелярщиной. Разбирала, разумеется, по-княжески: восседая в кресле в роскошном платье из зеленого бархата, сверкающем из-за рассыпанных по груди и рукавам самоцветов, с трехъярусным золотым колье на шее, в украшенном жемчугами кокошнике и со спадающей с него серебристой понизью. Перед госпожой в пяти шагах, аккурат в центре плотного и мягкого татарского ковра, стоял открытый сундук.

Милана доставала из сундука очередной свиток, разворачивала и подносила к хозяйке. Незнакомый Егору паренек из дворни услужливо освещал бумагу, поднося к ней трехрожковый подсвечник с ароматными маканными свечами^[1]. Княгиня пробегала глазами по строчкам и, небрежно щелкнув пальцами, командовала:

– В мусор! Отписка боярская о расходах на постой. И эту в мусор. Отписка о переходе пяти сотен казанских от арыка к арыку. Это уж и вовсе ни о чем! Копыто обоз с осемью телегами привел, Нестор ладьи на Ахтубу передвинул, три сотни на ушкуях в Хаджи-Таркан за хлебом ушли, наряд семи пищалей Кривозубу отправлен… Нечто они о каждом шаге тебе отписывались, любый?

– Пока в отъезде был, Никита Кривонос записывал, дабы не забыть, – сказал от окна князь Заозерский, по-прежнему охотно отзывающийся на имя Егор. Фамилию же свою – Вожников – он не слышал уже настолько давно, что начал потихоньку забывать. – Зачем тебе это бумагомарательство, Аленушка моя желанная?

Знаменитый атаман ушкуйников был наряжен в попугайской расцветки ферязь, подбитую соболями. Малинового цвета, с синими и зелеными шелковыми заплатами^[2], да еще поверх оранжевых шаровар, заправленных в красные сапоги! Дома, в далеком двадцать первом веке, он не надел бы такой ужас даже под угрозой расстрела. А вот здесь пришлось. Елена, подарившая ему сына, так долго ждала его из похода, так хотела порадовать подарком… Разве откажешь? Мода зла.

– Коли не желаешь обманутым оказаться, Егорушка, за всеми делами личный пригляд надобен, – с ласковой снисходительностью ответила женщина и снова щелкнула пальцами, оценив очередную записку: – В мусор!

– Милая, да брось ты это! – Через два слоя слюды очертания двора угадывались с большим трудом, и Егор отвернулся, подошел к супруге, снял с подлокотника ее руку, поцеловал: – Пойдем лучше, отдохнем. Тебе после родов лежать больше нужно. Как бы не приболела. Поручи дворне, пусть рассортирует. С Айгиль, новой ханшей ордынской, у меня договор есть, а все остальное – мелочи.

– Кто такой синьор Амедео Феруччи, княже?

– Купец венецианский, – прищурился Егор, вспоминая сутулого итальянца с тощими ногами, затянутыми в коричневые штаны-чулки. – Мы с ним по пьянке сговорились маршрутные омнибусы по Сараю пустить. Оборотистый мужик, всего за месяц все устроил.

– Пустить что? – не поняла княгиня.

– Ездят повозки по улицам из одного конца города в другой, – пояснил Егор. – Кому пешком идти лень, в них садятся, до нужного места едут и там спрыгивают. За денежку, естественно.

– Согласия просит синьор прибыль полученную в новые повозки вложить.

– Так пускай, – пожал плечами князь.

– А ты молвишь – дворне поручить! – мягко укорила супруга Елена и распорядилась: – К подставке письменной отнеси, Милана. Вечером отпишу. И без того, мыслю, фряг ответа заждался. Чего там дальше?

Вожников понял, что в ближайшие часы остаться с женой наедине у него не получится, и побрел обратно к окну. Больше всего ему сейчас хотелось скинуть этот дурацкий наряд, влезть в свою любимую вощеную кожаную куртку, подаренную поморами – легкую, непромокаемую, теплую, – да забуриться в какой-нибудь кабак, к ватажникам. Выпить пива, побороться на руках, вспомнить удачный поход. А то соскучился, понимаешь, по любимой… Поцеловать, и то не получается!

– В мусор!.. В мусор!.. В мусор!.. – методично продолжала сортировать походный архив княгиня. – О, челобитная. Бей Урум челом тебе бьет, просит дозволения с родом своим к тебе под руку отъехать. Чем-то ханом своим недоволен. То ли пастбища его кому-то отдали, то ли колодцы… Видишь, Егорушка, ныне уже не в Литву ордынцы просятся, и даже не в Москву. Тебя выше прочих князей ставят.

– Не помню такого, – вновь пожал плечами князь.

– И что из того? Нечто тебе полтораста сабель лишними будут? Али это он всех домочадцев счел? С детьми и бабами? А, все едино. Людишки лишними не бывают. Милана, к подставке отнеси!

Егор вздохнул, прикидывая, чем бы таким полезным заняться. Он, конечно, обещал сегодня утром утонувшей в подушках Елене не оставлять ее больше в одиночестве ни на минуту. Но предполагал-то он совсем другое общение с супругой. Не чтение пыльных походных грамот, а кое-что более интересное и полезное для продления рода. Стоять же перед окном он вполне мог и в другой компании.

– В мусор… В мусор… В мусор…

От воспоминания, что в погребе стоят несколько бочонков с хмельным медом, рот у Егора наполнился слюной. Шипучий, сладкий, пахнущий летом, пчелами, лугами и цветами, затекающий в горло прохладными шипучими пузырьками, наполняющий сытостью и бодростью. И тащиться под дождем никуда…

– А-а-а!

Отчаянный крик жены заставил его сорваться с места. Егор кинулся к княгине, схватил за плечи, прижал к себе:

– Что с тобой? Что с тобой, милая? Тебе плохо? Что-то болит?

– Ярлык! – Елена, казалось, даже не заметила, что ее тискают сильные руки мужа. Округлив глаза, она тыкала тонким белым пальцем в развернутую дворовой девкой грамоту. – Ярлык! Ярлык хана Темюра тебе на княжение! На все Галицкое княжество! Тебе! От хана! Ярлык! Откуда?!

– А пес его знает. Не помню. Ты как? Ты почему кричала? Живот болит?

– Как можно не знать про ханский ярлык, Егор? – повысив голос, аж привстала со своего кресла Елена. – Как можно не помнить про ордынский ярлык?!

Вожников причин волнения жены совершенно не понимал. Когда он общался с реконструкторами, то слышал от них побасенку, будто русские князья, получив в руки ордынский ярлык на владение уделом, шли с ним в сортир и демонстративно подтирались рыхлой бумажкой. И именно поэтому ни единого ярлыка, дарованного Ордой русским князьям, не сохранилось. Тогда Вожников не очень поверил услышанному и даже попытался проверить все через Интернет. Однако на разных исторических сайтах анекдотец повторялся практически полностью, окультуренный лишь тем уточнением, что ярлыки благородно сжигали.

Более глубокие поиски вывели Егора на версию о том, что в шестнадцатом веке группой историков был составлен разветвленный заговор с целью сокрытия факта существования Ига, и во всех архивах России и Европы княжеские ярлыки и всякие упоминания о них были уничтожены, а для пущей путаницы оставлены ярлыки митрополитов и князей литовских.

Подобной бредятины его мозг не вынес, и больше Вожников этим вопросом не интересовался. Но отношение к «туалетным бумажкам» у него сохранилось снисходительное.

– Какая разница, откуда он взялся? – сказал Егор. – Я этого Темюр-хана чуть не собственными руками там, в Орде, шлепнул. Так что цена этой писульке – что прошлогоднему снегу. Выбросить и забыть.

– Егор!!! – в отчаянии схватилась за голову княгиня. – Да как же ты не понимаешь?! Этой писулькой законный правитель Орды, чингизид по крови и званию, признает тебя законным властителем земель верхневолжских! Он признает тебя князем! Теперь все, ты – князь! Пусть даже грамоту сию он бы тебе на дыбе подписал – все едино она тебя вровень с прочими родами княжескими ставит!

– Любой указ только тогда силу имеет, когда за ним мечи ратников блестят и копья конницы покачиваются, – наставительно произнес Вожников. – Все остальное – треп пустой.

– Ой ли, супруг мой любый? – крепко взяла его за руку Елена. – А скажи мне, Егорушка, у кого сила была в Орде Заволжской, когда ты туда летом приплыл? У Едигея старого али хана Булата юного?

– Знамо, у Едигея. Булат-то чистой марионеткой на троне сидел.

– Коли сила у Едигея, отчего не сам он правил, а Булата ханом признавал?

– Так ведь Булат чингизид, а Едигей просто эмир. По законам татарским только чингизиды право повелевать имеют.

– Повтори, милый, я не расслышала, – ласково попросила Елена.

– Едигей не принадлежал к роду чингизи… – Молодой человек запнулся, наконец-то поняв, что имела в виду его жена.

– Вот видишь, Егорушка… Выходит, не токмо сила важна в делах княжеских. Помимо меча, надобно и закон на стороне своей иметь. Иначе владений не удержать. У тебя отнять не смогут – у сына заберут. Сын выстоит – внука безродностью попрекнут. Коли закона и обычая за тобой нет, то рано или поздно, но княжество все едино рухнет. И по нашей вине потомки наши по миру нищими пойдут.

– Так, коли соседи сильнее окажутся, они все едино все отберут.

– Ты, любый мой, прямо как не от мира сего… – Елена перехватила его ладонь обеими руками, ласково погладила, смягчая слова. – Вот, допустим, князем ты стал самоназванным. Выкроил себе мечом державу, боярам уделы роздал, правишь. И вроде все тебе хорошо. Поскольку словом своим ты их землей наградил, то и держаться за тебя они станут крепко, ибо без тебя ее потеряют. После смерти твоей они потому же и сына нашего признают, ибо никто другой за ними вотчин признавать не станет. Однако же, Егор, коли кто из бояр сих в державу другую отъедет, его никто и на порог не пустит, на службу не призовет, за один стол с ним не сядет. Ибо, скажут, какой из тебя боярин? Вор твой хозяин, животина безродная. И все его награды – тоже воровские.

– А если боярин тот… – сжал кулак Вожников, но жена подняла палец:

– Подожди, это еще не все. Судьба переменчива, власть в княжестве когда-нибудь в иные руки перейти может. Мало ли, род прервется, али еще что? Новый правитель первым делом что скажет? Скажет он: на что мне бояре воровские? С такими слугами меня самого уважать никто не станет. И земли все эти крадены, на них прежние хозяева могут права свои предъявить. Зачем мне лишние ссоры и раздоры? Не проще ли родам древним и известным эти уделы раздать? У воровского рода прав нет, у них отчины отнимать не грешно. И бояре все то понимают, задумываются. Ведь жизнь коротка. Во первую голову не о себе, о детях думать надобно. На что им слава воровских удельщиков? Вот потому-то, любый мой, к тебе никто из бояр в войско и не идет. Токмо те, кого князи посылают. Не тебе они – своим господам служат.

– Ну, положим, ватага моя покрепче любой здешней армии будет! – обиделся за своих соратников Егор.

– Ватажники твои, милый, ничем к тебе не привязаны. Захотели – приказа послушались. Захотели – спать легли. Сегодня позвал – придут. Завтра – могут и полениться. Ватажник от боярина тем отличается, что серебришко свое получил – и все, вольный человек. Можешь больше и не увидеть. А боярин при тебе на земле сидит, никуда не денется. Приказа не исполнит – без вотчины останется. И потому, княже, бояре в поход завсегда выйдут. И когда хотят, и когда не очень. И когда добыча будет, и когда без нее животы класть приходится. А ватажников твоих поди кликни на смерть славную, от которой прибытка никакого не ожидается. Токмо на смех поднимут, и хорошо, коли в спину не плюнут, когда с пустыми руками уйдешь.

– Подожди! – вспомнил Егор. – Сама только что челобитную читала, что бей какой-то ко мне под руку просится!

– Вот потому и просится, – перехватив из Миланиных рук, вскинула свиток княгиня, – что ты больше не воровской атаман! Признанный чингизид, законный хан Орды князем тебя признал и уделом наградил. А коли чингизид тебя князем признает – то все, ты этот самый князь и есть. Имеешь право владеть, править, награждать, раздавать земли и вотчины. И теперь, если даже через сто лет или пять столетий, или даже пятьдесят веков кто-то посмеет оспорить полученную от тебя, Егор, или потомка твоего награду, то всегда, в любой из дней люди смогут войти в архив наш, открыть сундуки пыльные, достать грамоту эту и убедиться, что род чингизидов за тобой права и звание княжеское признает, и оттого никто в родовитости князей Заозерских сомневаться не смеет! Пуще зеницы ока ярлык этот беречь надобно. Ибо в нем все будущее наше и детей наших.

– Подожди… – Из лекции Елены Вожников выхватил самую главную мысль: – Ты хочешь сказать, что теперь я имею право награждать своих ватажников боярскими вотчинами?

– Теперь никто из бояр не посмеет отрицать твое право награждать землей любого, кого ты пожелаешь, – поправила его княгиня. – Даровать служивое достоинство каждому, кому захочешь. Да и сами они теперь от такого подарка не откажутся, поверь моему слову. Землица, она ведь лишней не бывает. Младших сыновей много. В воровской шайке буянить они, знамо, побрезгуют. Но вот князю под руку встать не откажутся.

– Ага… – задумчиво ухватил себя пальцами за губу Вожников. Перед ним внезапно замаячила возможность избавиться от вечной головной боли: непостоянства настроения ватажников. Ребята они все, конечно, славные. Но вот насчет повадок ушкуйников Елена была права. Без серебра – пальцем не шевельнут. И о дисциплине никогда и слыхом не слыхивали. В любой момент могут и меж собой сцепиться, и домой повернуть, и нового атамана выкрикнуть. Вольница – что возьмешь?

Княгиня снова развернула и перечитала ярлык:

– Надо бы у кирилловского игумена несколько списков заказать. И пусть словом и печатью своей заверит. Не дай Бог, случится что! Второго такого уж не получить.

– Кажется, я догадался, кого о сем спросить нужно. – Князь забрал у слуги подсвечник и приказал: – Бегом в людскую, Горшеню покличь! А коли нет, то найди!

Паренек помчался выполнять приказ, Егор же спросил у жены:

– Милая, а князь законно награждать может только теми землями, которые в ярлыке указаны?

– Коли князь границы удела своего раздвигает, в том ничего зазорного нет, – улыбнулась Елена. – Тем паче, что в Галицком княжестве все земли давно поделены. Тамошние бояре верными слугами не станут, коли у них вотчины начнут отбирать. Вот токмо князь Юрий Дмитриевич княжества своего так просто не отдаст.

– А как же ярлык? – ткнул пальцем в свиток Вожников.

– Без мечей и копий он всего лишь бумажка, – опустила свиток Елена.

– На колу мочало, начинай сначала, – рассмеялся князь. – И зачем он тогда нужен?

– Без ярлыка – разбой, а с ним – законное требование.

– Кругом крючкотворы! – вздохнул Егор. – В какой век ни глянь, везде одно и то же. И здесь то же самое.

– Звал, князь-батюшка? – прямо в дверях склонился в поклоне Горшеня.

– Иди сюда, – поманил его пальцем Вожников. – Остальные свободны. Милана, проследи, чтобы под дверью никто не подслушивал.

– Сделаю, княже, – кивнула дворовая девка и махнула рукой на сунувшегося было в горницу паренька: – Ступай отсель, Ушкарь. Опосля доложишься.

Служанку жены Егор помнил как бабу преданную и исполнительную, а потому уже спокойно поинтересовался у просто одетого мужика:

– Ну-ка, вспоминай. Ничего странного не случилось, пока ты меня в Орде подменял?

Сегодня никто не узнал бы в сгорбленном, бородатом и лохматом простолюдине широкоплечего и гладколицего князя с крепкими руками и горящим взором – но на то и расчет. Коли нужда возникнет – волосы сбрить недолго, одежду поменять, плечи развернуть… Никто и не догадается, что на выезд парадный, в ряды торговые али на пир шумный не сам правитель, а слуга его отправился. Егор же, пока его в одном месте видят, совсем в другом может дела важные незаметно устраивать. В последний раз почти месяц по Тавриде «партизанил», пока его в Орде числили.