– Господи, как же мне хорошо, как же мне хорошо, – говорила она, выпуская его губы из своих.
– Да, – Сафонов целовал ее шею, покусывал оголившееся плечо, прикасался губами к ключице.
– Хорошо и темно. Темно и хорошо.
– Хорошо, – говорил Сафонов, ощущая жар от ее тела.
– Когда меня хоронили, было так же темно, – продолжала говорить Тихомирова.
Тело Сафонова обдало волной холода, пальцы свело судорогой.
– Что? – переспросил он.
– Когда меня хоронили, было так же темно, – повторила Тихомирова тихим металлическим голосом.
Ее дыхание выровнялось.