Цитаты из книг автора «Александр Пелевин»

Где может быть такое? В какой еще стране Рабочие, крестьяне, матросы и солдаты Во мраморе воспеты с богами наравне?

– Нет, – ответил Гельмут, чувствуя, как пульсирует висок от прикосновения холодного ствола. – Я вышибу себе мозги. Оба ненадолго замолчали. Сальгадо нахмурился. – Хм, товарищ Орловский, – сказал он, повернувшись к майору. – Но ведь если он пустит себе пулю в голову, он может проснуться. – Может, – кивнул Орловский и нахмурился. – Он что, хочет проснуться? – Но зачем ему просыпаться? – Может, ему надоел этот сон. – Глупости какие-то. Лаубе, не делайте этого, – сказал Сальгадо. – Это не спасет вас, а только усложнит нам работу. – Пошли вы все к черту! – проорал Гельмут и надавил на спусковой крючок.

– Смотрите-ка, товарищ Орловской, да у него револьвер, – с улыбкой продолжал Сальгадо, щурясь единственным глазом. – Да он опасный парень! – усмехнулся Орловский. – Еще и убьет нас сейчас. – Как пить дать убьет, – Орловский захихикал. – Насмерть убьет. – Это что же, если он нас убьет, мы умрем? – Лицо Сальгадо искривила глумливая улыбка. – Умрем, как самые мертвые мертвецы на свете! – Орловский безудержно расхохотался. – Как мертвецки мертвые мертвецы! Покойные покойники! Гельмут, милый, вы такой смешной. Гельмут достал наган, взвел курок и прицелился, направляя ствол то на Сальгадо, то на Орловского. – Он действительно так думает! – Майор не переставал хохотать. – Боже, святая простота, – продолжал улыбаться Сальгадо. Шальная мысль пришла Гельмуту в голову. Он приставил дуло к своему виску. – Если вы подойдете ко мне, я застрелюсь, – холодно проговорил он. – И вы не сможете допросить меня.

В другом конце коридора стояли двое. Первый был среднего роста, в гимнастерке защитного цвета с красными петлицами майора и в синей фуражке. Грубое лицо с мясистым носом и квадратным подбородком искажала плотоядная улыбка. Второй был высок и черноволос, в ладно скроенном темно-сером костюме с красным бантом на лацкане и орденом на груди. Седые виски, высокий лоб, тонкий нос, аккуратные усики и стеклянный глаз. Это был Рауль Сальгадо. Оба синхронно, медленно шагая в ногу, направились к нему по коридору. – Господин Лаубе, – сказал Сальгадо. – Мы с товарищем Орловским ищем вас и все никак не можем найти. Зачем вы прячетесь, если прекрасно знаете, что мы все равно найдем вас?

– Господи, как же мне хорошо, как же мне хорошо, – говорила она, выпуская его губы из своих. – Да, – Сафонов целовал ее шею, покусывал оголившееся плечо, прикасался губами к ключице. – Хорошо и темно. Темно и хорошо. – Хорошо, – говорил Сафонов, ощущая жар от ее тела. – Когда меня хоронили, было так же темно, – продолжала говорить Тихомирова. Тело Сафонова обдало волной холода, пальцы свело судорогой. – Что? – переспросил он. – Когда меня хоронили, было так же темно, – повторила Тихомирова тихим металлическим голосом. Ее дыхание выровнялось.

В ярко освещенном зале без окон почти не было публики, только в переднем ряду сидел высокий мужчина в белой фуражке и полувоенном френче, рядом с ним устроилась полноватая дама в платье не по размеру. В другой стороне зала сидели трое рабочих с одинаковыми усами – Сафонов заметил, что они похожи друг на друга, как близнецы. В дальнем углу, скрестив руки на груди и хмуро оглядывая зал, расселся бритый наголо парень с закатанными рукавами рубашки. Он зачем-то сидел на стуле, несмотря на то что в зале было полно мест.

Гельмут не сомневался, что это очередной сон. Отвернувшись от окна, он вновь посмотрел на стол: стакан с чаем стоял целый и невредимый.

Когда проводник ушел, он сел на край дивана и схватился за голову. За окном было все так же солнечно, деревья, поля и луга проплывали все медленнее – поезд замедлял ход. «Что за чертовщина, а?» – подумал Гельмут. Он взял подстаканник, сделал пару глотков и вдруг с яростью швырнул его в стену напротив. Стекло разбилось на мелкие осколки, чай залил соседний диван, забрызгал стол и ковер на полу.

ОТВЕТ. Нет, у меня был жених. ВОПРОС. Был? ОТВЕТ. Именно что был! Представляете себе, он сказал мне, что я похожа на кустодиевскую барышню! Я что, толстая?

ВОПРОС. Что вы помните о периоде Февральской революции? Как ваш отец ее принял? ОТВЕТ. Мне было двенадцать лет, я мало понимал. Отец ругался. Приходил с работы и говорил, что царь, конечно, та еще тряпка, но ничего хорошего здесь не получится. Уже тогда он подумывал о возвращении в Германию. Но мать говорила, что там тоже неспокойно. ВОПРОС. Тогда везде было неспокойно. ОТВЕТ. Да. ВОПРОС. Хорошо. Что делала ваша семья в октябре– ноябре 1917 года? ОТВЕТ. Я плохо помню дни революции, потому что сильно простудился и лежал с температурой. Помню, что отец тоже ругался. Говорил мне, что здесь все кончено, запретил мне и матери выходить на улицу. Еще помню, как нас разбудила стрельба во дворе. ВОПРОС. И кто же стрелял? ОТВЕТ. Смеетесь? Откуда мы знали? Мы даже в окно лишний раз боялись выглянуть.