Цитаты из книг автора «Александр Пелевин»

– Сваливай отсюда, тварь, – сказал широкоплечий, плюнув на его пальто. Когда они расходились, юноша все еще лежал на земле и стонал, держась за разбитое лицо. Его руки были в крови. Я подошел поближе, навел на него объектив и сделал кадр. После митинга штурмовики угостили меня пивом.

Юноша сглотнул слюну. – Ничего не хотел сказать, – ответил он. – А зачем тут стоишь тогда? – не унимался широкоплечий, подходя к нему еще ближе. – Уже не стою. Сейчас пойду. Он попятился назад, но вдруг наткнулся спиной на штурмовика, стоявшего сзади с глупой ухмылкой. – Э-э-э, нет, – сказал ухмылявшийся штурмовик. – Давай-ка поговорим, раз хотел что-то сказать. Из толпы быстрым шагом вышел еще один парень в коричневой рубашке – высокий, с непропорционально длинными ногами и бритыми висками. – Я его помню! – крикнул он, приближаясь к образовавшейся компании. – Это сын старого Шмуля из хлебной лавки на Метцер-штрассе! – Ага-а-а, – широкоплечий присвистнул и скрестил руки на груди. – То-то я и думаю, что ты на жида похож. Парень ничего не ответил. Глаза его забегали по сторонам. – Точно жид! – захохотал штурмовик, стоявший сзади. – Ах ты сволочь, – протянул широкоплечий. – Взвинчивали цены до небес, пока страна голодала, наживались на бедняках, а теперь стоит тут и слушает нас. Представляете себе? Наглая свинья! – Свинья, – кивнул один из штурмовиков. – Очень наглая, – добавил второй. Длинноногий подошел к юноше вплотную, презрительно смерил его взглядом с головы до ног и проговорил: – Кончилось ваше время, животные. Кончилось. Не будет больше твой папаша цены на хлеб задирать. Будете висеть на деревьях. – Если не свалите отсюда поскорее, – добавил широкоплечий. – Лучше валите отсюда всей вашей жидовской компанией, – сказал еще один. – Воздух без вас станет чище. Я фотографировал. – Будете висеть на деревьях, – повторил длинноногий. – Тебя повесят за шею. Вот за эту грязную еврейскую шею. С этими словами он прикоснулся было пальцем к шее юноши, но тот резким движением ударил его по руке ладонью.

Царь Михаил Бесконечные Руки сидел на высоком золоченом троне; он был облачен в длинную красную мантию, короны на его плешивой голове не было. В руке он держал бокал с вином. – О, у меня гости! – удивленно воскликнул царь. – Как же это приятно! Давай выпьем! Как тебя зовут? Гельмут осмотрелся в тронном зале. Кроме него и царя, здесь никого не было. – А где все твои слуги? – спросил он. – Слуги? Они мне не нужны. Однажды я поймал золотую рыбку, а она предложила мне загадать желание. Я загадал, чтобы мои руки могли вытягиваться на бесконечную длину. Смотри! Он поднял свободную руку, и она стала вытягиваться в длину. Добравшись до середины зала, она схватила со стола откупоренную бутылку с вином и стала втягиваться обратно. Вернув руку в нормальное состояние, царь плеснул в бокал вина и таким же манером отправил бутылку на место. – Видишь? – с гордостью воскликнул царь. – За это меня прозвали царь Михаил Бесконечные Руки!

В настоящее время объект спит в поезде Москва – Брянск, и ему снится эта записка. Вот же дурак, спит и видит во сне записку. Больной параноик, как же ты боишься. Когда ты проснешься, Гельмут? Проснешься ли вообще? Дурачок, тебе нужно выйти на станции Калинова Яма, не проспи ее, ни в коем случае не проспи, тебе нельзя, тебя ждут в Брянске люди в синих фуражках. Впрочем, спи, спи долго и сладко – пока ты спишь, мы с тобой. Скоро новый сон, потому что мы подъезжаем к станции Калинова Яма.

Когда он вышел из рощи, люди перестали петь и уставились на него с удивленными лицами. – Ты откуда такой? – полюбопытствовал высокий русоволосый парень в широкой рубахе вишневого цвета. – Я? – Гельмут растерялся. – Я из Калиновой Ямы. – А сюда зачем пришел? – Парень уткнул руки в бока и нахмурился, остальные же молча смотрели то на него, то на Гельмута. – Случайно, – пробормотал Гельмут. – Честно говоря, я не помню. – Квасу тамошнего перепил, небось? – насмешливо сказал парень, и девушки вокруг него захихикали. – Или пирожков с мясом переел? – подхватил другой, темноволосый и в желтой рубахе.

– Знаете, мне кажется, во всем виновата водка, – добавил Кестер. – Да-да, водка! Не представляете, сколько я выпил! Живые люди столько не пьют. Мне рассказывали, будто русские пьют водку, чтобы не бояться смерти. А иногда они пьют так, чтобы сама смерть их боялась. Может, и меня теперь боится смерть? Может, я стал русским? – Может быть, – проговорил Гельмут, чувствуя, как холодеют кончики пальцев. – Точно! – Кестер расхохотался, обнажив разбитые и поломанные зубы. – Я стал русским! Я теперь русский, Гельмут, понимаете? Вот как бывает!

Задвижки поддавались с трудом. Он наконец управился с нижней, дернул окно: не открывалось. Принялся за верхнюю. Сзади вдруг раздался дребезжащий, слегка шепелявый голос: – Ну вот видите, опять не получилось. Гельмут обернулся. Кестер сидел на диване, растерянно оглядывая пистолет в руке. Из побледневших губ его вытекала алая струйка, волосы на развороченном затылке слиплись от крови. Красно-желтая мешанина медленно сползала по обоям. – Что за чертовщина? – медленно проговорил Гельмут. Кестер посмотрел на него и усмехнулся окровавленными губами. – Вы думаете, я не пытался? Я стрелялся, прыгал с крыши, травился. Даже повесился. Два раза. Гельмут почувствовал, как зашумело в голове и потемнело в глазах. – Может, вы знаете какой-нибудь более надежный способ? – продолжил Кестер. Гельмут оперся рукой о подоконник: его мутило.

– Вы виноваты во всем. Все из-за вас, – повторил он дрожащим голосом. Гельмут сделал шаг к дивану, чтобы успокоить старика, но тот вдруг вскинул голову, достал из кармана пистолет и прицелился. – Ни шагу! Я выстрелю! Ей-богу, пристрелю вас прямо здесь! Не подходите! Гельмут остановился. – Клаус, послушайте меня. Вы пьяны. Вы напуганы. Попытайтесь взять себя в руки… – Никакого, мать вашу, больше «взять себя в руки»! – взревел Кестер, размахивая пистолетом. – Черта с два, а не взять себя в руки! Ненавижу их, ненавижу вас, ненавижу всех, ненавижу себя! Гельмут потерял терпение. – Так застрелитесь же, как подобает солдату невидимой армии фюрера! – выкрикнул он. Глаза Кестера заблестели. – Отличная идея! – закричал он и направил дуло пистолета себе в рот. Прежде чем Гельмут успел кинуться к нему, раздался оглушающий хлопок. Голова Кестера дернулась назад, на стену брызнуло красное вперемешку с желтыми ошметками. Кестер медленно завалился набок и застыл. В воздухе пахло порохом.

Юрьев слегка улыбнулся и присвистнул. – Вы все равно забудете об этом. – Постараюсь не забыть. – Не получится. Здесь плохо работает память. Строго говоря, она здесь вообще не работает в привычном понимании этого слова. Вы можете помнить вещи, которых не было, и не помнить то, что было. Вы можете пережить яркое, захватывающее приключение – например, взять на абордаж пиратский корабль, да хоть прямо сейчас – но уже через секунду можете напрочь забыть об этом. Наоборот, вы будете все время помнить, к примеру, сколько папирос осталось у вас в портсигаре. Кстати, если вы не заметили, они не кончаются. Их всегда семь. Гельмут недоверчиво заглянул в портсигар: папирос действительно было семь. – Столько же их было, когда вы заснули, – продолжил Юрьев. – Удобно, не правда ли? Бесконечные папиросы! Вы об этом всю жизнь мечтали, да?

Однажды утром армия в очередной раз пошла в наступление на окруженные русские войска, и по пути они наткнулись на остатки отряда, накрытого артиллерией. Зрелище было, конечно, жуткое: у разбитой пушки валялись десятки тел, прикрытых только что выпавшим снегом, а возле лафета лежал совсем молодой офицер – с бледным лицом, залитым черной кровью, с заиндевевшими волосами. Мундир засыпало снегом. Он был мертв, совсем мертв, мертвее не бывает. Его рука тянулась к кобуре на поясе, но так и застыла у бедра. Глаза были закрыты, а рот с почерневшими губами искривился в каком-то страшном подобии улыбки. И мой отец наклонился к нему, чтобы вытащить из кобуры револьвер, поскольку свой он потерял прошлым вечером и очень боялся наказания со стороны начальства. Но как только он коснулся рукояти, русский открыл глаза, захрипел, протянул к нему руки, вцепился в шею и стал душить! – Душить? – недоверчиво переспросил Юнгханс. – Душить! Со всей силы! Он сжимал зубы и хрипел с нечеловеческой ненавистью в глазах. Изо рта лилась черная кровь, а он продолжал душить. Отец так перепугался, что сначала даже не мог толком сопротивляться, а руки у русского были сильные и холодные – их было не разжать. Товарищи, увидев это, добили русского выстрелом в лоб, и только тогда он наконец выпустил шею из рук. А отец даже не мог поверить в происходящее – он еще минут пять сидел над этим офицером, пока сослуживцы приводили его в чувство. Снова трогать револьвер он побоялся. Вот с какими людьми мы воевали, друзья. И не исключено, что придется снова.