Посвящается моим родителям

© Омельянюк А.С., 2021

Глава 1
Новобрачные (июнь 1946 – август 1947 гг.)

Наступило утро понедельника 10 июня 1946 года. А вот и Москва!

Проводница энергично прошлась по плацкартному вагону, поднимая заспавшихся пассажиров, среди которых оказались и совы Кочеты.

– «Петь, просыпайся! Зарю уже проспал!» – погладила мужа по волнистым волосам уже вставшая Алевтина.

– «О! Мы уже Люберцы проезжаем!» – спрыгнув с верхней полки, узнал Пётр знакомые по прошлым поездкам места.

– «Петь, а это далеко от Москвы?» – спросила, оправлявшая платье, Алевтина.

– «Да нет! Километров двадцать!».

– «Тогда успеем собраться!» – успокоилась жена, расчёсывая гребешком волосы и закалывая их заколками.

Они убрали лишние вещи, попытавшись зайти в туалет, но тот из-за санитарной зоны оказался уже закрытым.

– Ничего, до дома дотерпим! От вокзала недалеко! – решил мужчина.

Тогда новобрачные присели на скамью, невольно вглядываясь в проплывающий за приоткрытым окном утренний пейзаж.

Лёгкий, свежий ветерок ласкал лицо Алевтины, от любопытства привставшей и высунувшейся в приоткрытое окно.

Но не успели они разговориться, как неожиданно сильный, прерывисто-протяжный гудок паровоза вывел их из задумчивости.

– «Уже Сортировочную проезжаем!» – узнал знакомое за окном Пётр.

И супруги стали стаскивать с верхней полки вещи, в то время как некоторые пассажиры уже потянулись к выходу.

– «Опять военные едут! Уж год, как война кончилась, а они всё едут и едут!» – услышали они за своей спиной недовольный женский возглас.

– «Да проходъ ты! Чо, ворчишъ-то? Тебе всё равно не достанется!» – возразил, следом идущий, другой женский голос постарше.

Вскоре к замедляющемуся стуку колёс на стыках рельсов добавился и металлический скрежет на стрелках. За окном стали появляться новые пути, а поезд стал сбавлять ход. Алевтина видела, как из-под их вагона выныривают новые рельсы, превращаясь в многочисленные пути.

– «Петь, посмотри! Это уже вокзал?» – спросила она мужа.

– «Да! Казанский!» – не глядя в окно, ответил Пётр, возясь с вещами.

Наконец, паровоз, с громким шипением выпустивший из-под колёс громадные клубы пара, громко и протяжно известил о конце их пути. И весёлые пассажиры дружно потянулись на выход.

– «Аль, не спеши, успеем! Стоянка здесь теперь долгая, пока все не выйдут!» – остановил Пётр, поспешившую было на выход жену.

Они вытащили на перрон все свои вещи и осмотрелись. Тут же к ним поспешил носильщик, но расчётливый Пётр отказался от его платных услуг.

А увидев немой вопрос на растерянном лице жены, пояснил ей:

– «Аль, да тут совсем недалеко! Донесём сами. Сейчас вниз спустимся и на метро доедем почти до самого дома!».

Но та уже не слушала мужа, озираясь по сторонам и с восторгом рассматривая окружающие их большие здания, а с любопытством – проходящих мимо людей.

– «Сколько же здесь много народу!?» – вслух удивилась она, спускаясь в метро.

– «Так город же! К тому же столица!» – с несколько снисходительной улыбкой глянул Пётр в светящиеся счастьем голубые глаза жены, с наслаждением вдыхая давно знакомый вокзальный запах ржавеющего железа, горячего пара и жареных пирожков.

Он порылся в нагрудном кармане, ища бумажный рубль, попутно вынув и старый билет в метро. Взглянув на дату, он хотел было уже выбросить просроченную бумажку, но Аля попросила оставить билет ей на память, внимательно разглядывая его.

– «Петь, а почему метрополитен назван именем Кагановича?» – поинтересовалась она, проходя с купленным билетом мимо контролёра:

– «Так Лазарь Моисеевич сам руководил его строительством, вот и назвали в его честь!».

– «А если была бы моя воля, то я назвала бы его в честь Сталина, или хотя бы в честь Ворошилова! А то… Кагановича? Как-то не звучит!».

– «Кстати! Я по случаю вспомнил анекдот про них – наклонился Пётр к самому ушку Алевтины – Как-то Каганович поссорился с Ворошиловым. А Сталин говорит ему: Лазарь Моисеевич, ты не прав! Надо бы извиниться перед Климентом Ефремовичем! Каганович звонит на квартиру Ворошилова и спрашивает: Это квартира маршала Будённого? А ему сам Климент Ефремович отвечает: Нет, это квартира Ворошилова! А Каганович в ответ: А-а! Ну, тогда извините!» – сам первый засмеялся Пётр.

– «Тщъ, Петь! Ты что ли больше не боишься, такие анекдоты рассказывать про руководителей нашей партии и правительства?» – приложила Алевтина палец к губам.

– «Так я же тихо, только тебе одной, на ушко. Ты ведь меня не выдашь?!».

– «Я-то, нет!» – на всякий случай опасливо оглянулась жена и посмотрела по сторонам, поняв, что из-за шума и занятости, вряд ли кто-либо из пассажиров мог услышать слова её шутника мужа.

– «Аль, смотри под ноги – здесь ступени крутые!» – указал тот жене.

Аля перестала озираться по сторонам, сосредоточившись на спуске. Но ступив на платформу и запрокинув голову вверх, начала рассматривать больше не метро, а людей, идущих по галерее над путями.

Пётр подвёл жену левее к первому вагону. Но не успели они опустить сумки на платформу, как с шумом от торможения подкатил ярко освещённый поезд метро. От такого обилия света под землёй, множества сосредоточенных и куда-то спешащих людей, Алевтину охватила неожиданная напряжённая радость, как во время кульминации какого-то праздника – не хватало только колокольного звона в ушах.

Зато в вагоне его заменил нарастающий шум, через приоткрытые окна доносившийся из туннеля. От этого женщина чуть испуганно замерла, взглянув сначала в спокойное лицо супруга, а затем и в лица других также спокойных пассажиров.

– Значит так и надо, всё нормально! – тут же успокоилась она.

– «Ой, а здесь всё по-другому!?» – кивнула она на мрачноватую в бардовых тонах станцию Красные ворота.

Через остановку они вышли на Кировской.

– «И здесь всё по-другому!?» – опять радовалась гостья столицы.

– «Да! Все станции метро разные и по-своему красивые!» – гордился Пётр метро, давно ставшего для него родного города.

– «Аль, а на эскалатор надо заходить смело и решительно!» – кивнул Пётр на, вступающих на ленту ступеней, пассажиров.

Внутренне чуть напрягшись, Алевтина сделала свой решительный шаг – даже сумки не оказались помехой.

– «Ну, вот, молодец! Здесь главное – не трусить, а делать всё спокойно и решительно! Теперь поставь одну сумку и держись рукой за поручень!» – напутствовал муж.

– «Да, всё просто… и красиво!» – рассмотрела выпрямившиеся ступени жена, переведя внимание на балюстраду с красивыми фонарями.

– «Ой, а как здесь глубоко?!» – обернулась она назад, от неожиданности чуть покачнувшись.

– «Осторожно! Лучше держись и не оборачивайся назад!» – поддержал жену, стоявший на две ступеньки ниже, Пётр.

– «Смотри под ноги и при сходе с эскалатора шагай быстрей вперёд, не задерживайся!» – указал он жене.

– «Оп!» – в ответ она ловко сошла с ленты эскалатора на каменную твердь и сделав по ней пару шагов.

– «Молодец! Правильно сделала! А то представляешь, что может получиться, если пассажир, сойдя с ленты эскалатора, остановится? Его тут же невольно сметут стоящие сзади! И давка будет! Жуть!».

– «Какой длинный коридор?!» – довольная собой и мужем, с любопытством смотрела Алевтина на левую стену тоннеля, ожидая, когда же закончится его затянувшийся левый поворот.

– «Туннель!» – поправил муж, искоса взглянув на жену.

– «Какие здесь крутые и высокие ступени?! Никогда по таким не поднималась!» – удивилась женщина, ступая с первой ступени на вторую.

– «Здесь действительно очень высокие ступени! По ним трудно подниматься даже без груза! Что-то строители тут не досмотрели!? Дайка мне одну сумку!» – забросил Пётр на плечо лямку ещё одной ноши.

– «Фу! Наконец-то мы поднялись!» – перевёл он дух, вступив на пол вестибюля.

– «А ещё говорят, что своя ноша не тянет!? А ты вон как запыхался! Давай сумку обратно!» – сняла Алевтина лишнюю ношу с плеча мужа.

– «Ну вот, мы почти дома! – вдохнул Пётр полной грудью ещё свежий утренний московский воздух – Вот за этими домами будет Сретенский бульвар, а за перекрёстком и наш Печатников переулок!» – кивнул он на небольшой квартал напротив метро.

– «А идти-то долго?» – поинтересовалась жена.

– «Да нет! Раза в два дольше, чем мы шли по вокзалу и спускались в метро! А то и меньше!».

– «А-а! Так это совсем близко!» – решительно подняла жена свои сумки.

И, переведя дух, супруги вновь двинулись в путь.

На Сретенском бульваре их взору предстала забавная картина. Лёгкий утренний московский ветерок по сухой поверхности главной аллеи, утрамбованной смесью песка с кирпичной крошкой, гонял тополиный пух, сбивая его в причудливые фигурки, скручивая в рулоны и спирали, собирая их в замысловатые колонии у бордюра и на кромках невысохших луж. Пух попадал в глаза и нос, цеплялся за ресницы и волосы, больше веселя предвкушающих скорое достижение желанной цели супругов, нежели раздражая их занятостью своих рук.

Лишь дойдя до перекрёстка Бульварного кольца со Сретенкой, они снова отдышались, поставив на землю сумки и отерев с лиц остатки тополиного пуха.

– «Петь, а что это за огоньки разные зажигаются?».

– «А это светофоры! Видишь? Вверху загорелся зелёный – значит, в этом направлении можно идти! А там внизу горит красный – значит, в том направлении идти нельзя! А теперь и там и там горит жёлтый – значит идти уже никуда нельзя, а стоять и ждать зелёного или красного!».

– «А зачем же тогда нужен жёлтый, если на него никому идти нельзя?» – задала естественный вопрос любознательная учительница.

– «А на него заканчивают движение те, кто ехал или шёл на зелёный, но ещё не успели дойти или проехать, и готовятся начать движение до этого стоявшие!» – уточнил москвич.

– «У-у! Понятно! Пошли – нам зелёный!» – по-деловому заспешила женщина первой.

Сначала они перешли Бульварное кольцо, а затем и Сретенку.

– «Альк! Только ты по сторонам всё равно смотри! – вмешался Пётр, видя как впереди него смело и гордо вышагивает на зелёный свет его молодая жена – А то какой-нибудь лихач или нарушитель неожиданно выскочит – костей не соберёшь!».

– «Да уж!» – полуобернулась Аля, подходя к тротуару.

Перейдя через перекрёсток, она остановилась:

– «Петь, а у вас здесь и церкви ещё есть?».

– «Да, но она давно не действующая!».

– «Прям, каку нас! Но эту, вашу, смотрю, не разрушили!».

– «Кстати! Лет десять назад…, даже больше, когда я здесь ещё не жил, мне этот перекрёсток весьма приглянулся! Правда, зимой это было! Вот, а теперь живу я здесь!»

Аля обернулась назад, разглядывая живописный городской пейзаж, и согласилась:

– «Да! Красиво! И дома, и зелень, и даже люди!».

– «Аль! – остановился Пётр пред магазином с надписью «Табак» – Ты подожди здесь, я забегу сюда – соскучился по нормальным папиросам!».

Почти всю войну Петру Петровичу Кочету приходилось в основном курить солдатскую махорку, лишь изредка разбавляя её случайными папиросами, а то и вовсе обходиться без курева.

И сейчас, зайдя в свой любимый табачный магазин, ассортимент которого существенно превосходил возможности табачных киосков, он окунулся в необыкновенно разнообразный мир табачных запахов и ароматов.

От этого пьянящего разнообразия вооружённые глаза Кочета просто разбежались. Он походил вдоль витрин, наклоняясь и вчитываясь в тексты на пачках папирос и сигарет, не зная, что выбрать сейчас, а что купить и испробовать потом.

И он решил пока не рисковать и не шиковать, остановившись на давно знакомых ему престижных папиросах «Казбек», производства табачной фабрики «Ява», которые в подавляющем большинстве курили сотрудники НКИДа, а затем и большинство советских офицеров.

Довольный покупкой, Кочет уже при выходе из магазина с нетерпением вскрыл пачку и сразу закурил, с наслаждением затягиваясь. После чего, передвинув папиросу в уголок рта, взялся за вещи. Супруги свернули налево в прохладу Печатникова переулка и облегчённо вздохнули. Солнце уже было довольно высоко, и жара стала одолевать москвичей.

Осмелевшая Алевтина поначалу пошла было рядом с мужем, но по брусчатке проезжей части. Однако вскоре намяла голеностоп и перешла на тротуар, идя теперь вслед за мужем.

– «А вот и наш дом двадцать!» – наконец обрадовал её Пётр, поравнявшись с трёхэтажным отштукатуренным домом.

Супруги свернули налево во двор, и перед Алевтиной предстал аккуратный дворовый садик, огороженный изящным недавно покрашенным в зелёный цвет деревянным заборчиком.

– «О-о! А у тебя тут и зелень есть!?» – чуть ли не вскрикнула Алевтина, обрадовавшись.

– «Да, мы его ещё до войны коллективно всем домом сделали! Теперь это наша любовь и гордость! Вон как клёны вымахали!».

– «Петь, какой же у вас прекрасный садик получился! Будет мне, где посидеть и деревню вспомнить!».

– «Кстати, нам надо в него зайти – там старик Жигачёв любит сидеть – мне надо у него ключи от квартиры взять, а ему за верную службу подарок вручить!».

– «Да ещё рано старикам гулятъ-то! Наверно ещё дома дела есть?» – предположила Алевтина.

У калитки поставив на землю вещи, Пётр полез в свою полевую офицерскую сумку, извлекая из неё трофейный японский штык-нож.

– «Петь, а откуда у тебя это? Я что-то раньше не видела!» – удивилась Алевтина.

– «Таку меня есть ещё кое-что, получше и покрасивее! Дома покажу!».

С этими словами он открыл калитку, заглядывая в садик через гущу веток молодых деревьев, но никого там не оказалось.

– «Наверно он действительно дома сейчас? Пошли, нам всё равно по пути!» – убрал он обратно подарок, поднимая сумки, выходя из садика и шагая в темноту открытой парадной двери.

– «Аль! Осторожно тут! Ступени вниз ведут! Со света их сразу не разглядеть!» – раздался из кромешной темноты предупреждающий возглас прошедшего вперёд мужа.

И вовремя. Аля уже хотела было ступить на предполагаемый пол, но успела задержать ногу над уступом.

– «Да здесь чёрт ногу сломит!» – быстро привыкнув к темноте, спустилась она вниз по двум крепким деревянным ступеням.

Зато необыкновенно прохладный домашний аромат, смешанный с лёгким запахом полуподвальной плесени, чем-то напоминавший запах деревенского погреба, вмиг вернул её в благодушное состояние.

А поднимаясь по изрядно и фигурно истёртым высоким ступеням из светло-бежевого гранита, Аля сразу вспомнила ступени на выходе со станции метро Кировская:

– «Петь, а у вас в Москве везде, что ли, такие высокие ступени?!».

– «Да нет! Мне лично нигде больше не попадались! Хотя я по многим таким ходил».

– «А-а! Ну, слава богу! Уф!» – совсем успокоилась Алевтина, дойдя до второго этажа.

– «Так тренируйся! Теперь тебе постоянно придётся по ним ходить! Может и по несколько раз в день!?» – одновременно расстроил и обрадовал жену Пётр, ставя сумки и стуча в дверь старикам Жигачёвым, жившим на втором этаже под комнатой Кочета.

– «Да не! Несколько раз на дню я ходить не буду – ноги целее будут!».

– «Там видно будет! Может, понравится! Ещё будешь по этим ступенькам бегать вверх – вниз и обратно!».

Но их перебил хрипловатый глухой мужской голос за дверью:

– «Кто там?!».

– «Кузьма Ильич, это Пётр Кочет!».

За дверью раздался лязг замка и щеколды, и она отворилась:

– «А-а! Пётр Петрович, дорогой, здравствуйте! Домой, значит, с… войны?!» – из темноты показался крупный упитанный старик с заметным животом, с седой окладистой бородой и в сдвинутых на кончик красного носа круглых очках.

– «Да, Кузьма Ильич! Здравствуйте! А вот и жена моя – Алевтина Сергеевна – учитель и директор школы!» – с гордостью представил Кочет супругу.

– «Здравствуйте!» – поздоровалась та.

– «Здравствуйте! Здравствуйте! А учительница и нкидовец – это очень хорошо! Очень…, а какой школы?».