...Волк призрачной тенью проскользнул в тени густого кустарника, осторожно ступая мягкими лапами, поднялся на вершину небольшой горушки, настороженно потянул чуткими ноздрями воздух и затем неторопливо улегся, привычно устроив угловатую голову на вытянутые передние лапы. Желтые умные глаза равнодушно смотрели на знакомые места, где еще не так давно волк был единовластным хозяином. Несколько лет назад, осенью, здесь, в глуши мазурских болот и лесов, появились люди, много людей. Ревела моторами громоздкая техника, рабочие рыли землю, вгрызаясь все глубже и глубже, – похоже, строили огромное логово для неведомого зверя невероятных размеров... Потом стройка закончилась, бетонные бункеры и бараки тщательно замаскировали, обнесли многими рядами колючей проволоки, а все подступы застелили минными полями. Неподалеку расположились два аэродрома, где приземлялись и взлетали самолеты с белыми крестами на крыльях и угловато-паучьей свастикой на хвостовых оперениях – приносили гостей к хозяину логова, а затем вновь уносили их прочь. Наверное, туда, где на востоке глухо погромыхивала канонада, где, по-видимому, шла большая драка между двумя огромными стаями, вожак одной из которых и скрывался здесь, в темной бетонной норе... Волк вряд ли смог бы объяснить, почему он уже заранее уверен, что та, далекая, стая победит эту – может быть, оттого, что чисто звериным шестым чувством ощущал нервозность и какую-то неуловимую, необъяснимую обреченность, невидимым облаком накрывшую логово нового хозяина этих мест... Старый вожак знал: стая людей сильнее волков и воевать с ними не стоит, глупо – пули сильнее и быстрее клыков. Нужно просто подождать, когда одни двуногие хищники перебьют других, и тогда этот лес, это озеро и болота вновь станут принадлежать волкам – так было всегда и так будет... А ждать и терпеть старый волк умел... Если бы серый умел еще и улыбаться, то непременно ухмыльнулся бы, узнав, что загадочное железобетонное логово носит название «Wolfschanze» – «Волчье логово» – по прихоти верховного главнокомандующего германскими войсками Адольфа Гитлера, устроившего здесь одну из своих ставок...

Вильгельм Кейтель, начальник ОКВ (Oberkommandovermacht) – верховного командования вермахта, заканчивал свой доклад фюреру, старательно придавая своему лицу выражение непоколебимой уверенности в успехе германской армии; однако реальные факты говорили о том, что для «великого оптимизма» особых оснований нет, и фюрер это прекрасно осознавал...

– Как вы знаете, мой фюрер, положение на восточном фронте складывается довольно серьезное, хотя и не катастрофическое... После отстранения в декабре 42-го фельдмаршала фон Лееба, командующим группой армий «Север» был назначен Георг фон Кюхлер – он блокировал Петербург более двух лет, но в январе русские все-таки прорвали блокаду, а наши войска вынуждены были отойти на уровень линии «Пантера»... На южном и западном участках наши войска также ведут тяжелые бои, – Кейтель добавил в голосе немного озабоченности. – Русские, не считаясь с огромными потерями, стремятся освободить Украину, Белоруссию и выйти к бывшим границам своей страны...

– Достаточно, фельдмаршал... – Гитлер устало шевельнул рукой и окинул присутствующих на совещании офицеров своим знаменитым тяжелым взглядом, почти неизменно вызывавшим в собеседнике легкий трепет и оцепенение. – Я помню и о трудностях на Востоке, и о том, что американцы еще в июле сорок третьего высадились на Сицилии, а теперь грозят отобрать у нас Италию! Я не забыл, что в мае того же сорок третьего наш экспедиционный корпус вынужден был убраться из Африки и теперь мой славный Роммель удерживает для нас Италию... Для нас, а уж никак не для этого болтуна и неудачника Муссолини! Поражения и трудности, бесконечные трудности! Видимо, настает время, когда мы сможем убедиться, достоин ли меня немецкий народ, или же он годится лишь на то, чтобы бесславно погибнуть под ударами наших врагов...

– Мой фюрер, до сих пор провидение помогало вам вести нас к победе и мы все уверены, что оно не оставит вас и впредь – Великая Германия сокрушит всех своих врагов, как бы сильны они ни были! – не замедлил вставить Йодль, начальник оперативного отдела – второй человек в ОКВ.

– Мой Йодль, сейчас не время для красивых фраз, – фюрер слегка поморщился и отыскал взглядом Эриха Шумана, заменявшего на совещании министра вооружения Альберта фон Шпеера. – Профессор, я хочу услышать, что там у нас с давно обещанным вашими учеными «Wunderwaffe» – чудо-оружием? Как продвигается работа, можем ли мы надеяться на успех? Или с атомным проектом произойдет то же самое, что и с хвалеными «Фау», – ваши умники вбухали огромные средства в никуда не годные «шипучки», жалкое подобие русских «катюш»?!

Шуман, профессор Берлинского университета, начальник исследовательского отдела в Управлении по вооружению, непосредственно курировавший работы по созданию атомной бомбы, встал, оперся кончиками пальцев о дубовую столешницу, солидно откашлялся и начал хорошо поставленным преподавательским голосом:

– Мой фюрер, прежде всего, осмелюсь уточнить, что работа над «Фау-2» продвигается более чем успешно, и в ближайшее время мы сможем обстреливать Англию! Далее... Полагаю, вы помните, что деление атомного ядра урана открыто Ганном и Штрассманом еще в декабре 1938 года. Это были результаты чисто научных исследований, и они не имели никакого практического применения – учитывая технические возможности, доступные тогда в рейхе, в тот момент не могло быть и речи о создании атомной бомбы! Мы могли лишь вести работы по созданию «атомного реактора-двигателя», для чего были необходимы уран и запасы тяжелой воды. Кстати, завод в Норвегии, где мы производили тяжелую воду, был дважды выведен из строя – сначала партизанами, потом авиацией англичан – и вновь начал работу лишь в конце сорок третьего года... Одновременно во Фрейбурге мы проводили эксперименты по усовершенствованию метода, не требующего тяжелой воды и основанного на увеличении концентрации редкого изотопа урана – урана-235...

– Мой дорогой Шуман, – голос Гитлера прозвучал достаточно мягко, но и профессор, и присутствующие все же отчетливо уловили нотки раздражения, – при всем моем уважении к людям науки, позволю себе напомнить вам, что здесь собрались не физики, а солдаты! Мои генералы мыслят предметно и оперируют конкретными вещами: армиями, корпусами, дивизиями. Танками, подводными лодками и самолетами! Снарядами, торпедами и бомбами, наконец!! Меня не интересует бомба, которую вы сможете создать к пятидесятому году!!! Я хочу услышать ясный и недвусмысленный ответ на простейший вопрос: что ваши люди могут предложить мне сегодня?! Слышите меня, Шуман, – сегодня!!

Профессор, слегка обескураженный и напуганный гневной тирадой фюрера, приписал раздражение вождя извечному недоверию и высокомерному презрению невежественного солдафона к «высоколобым умникам и снобам от науки» и был весьма недалек от истины, хотя существовала еще одна довольно-таки любопытная причина, из-за которой у Гитлера при слове «профессор» портилось настроение... Лет сорок назад профессора Венской академии художеств указали на дверь юному Адольфу Шикльгруберу, мотивируя отказ «отсутствием выраженного таланта» и «слабостью техники рисунка». Если бы преподаватели академии, среди которых было немало евреев, – что художник-неудачник отметил и накрепко запомнил! – могли заглянуть в будущее и узнать, кем станет этот угрюмый, лупоглазый паренек и во что это выльется для всего мира и для «избранного народа» в частности, то, думается, они силой затащили бы мальчишку в «храм искусств» и выставили ему высшие оценки по всем дисциплинам...

– Да, мой фюрер, я понимаю вас... – Шуман мгновенно сориентировался и твердо заявил: – Вы правы, готовую бомбу невероятной разрушительной силы мы пока еще не можем вам предложить, но кое-что мы в силах сделать уже сегодня!..

Уловив в глазах Гитлера проблеск заинтересованности, профессор живо извлек из кожаной папки несколько фотографий и веером разложил их на столе перед фюрером. Тот с помощью сильной лупы долго рассматривал жутковатые изображения лысых, изможденных, обезображенных неведомой болезнью людей, затем задумчиво кивнул, брезгливо поморщился и передал фотографии участникам совещания. Среди многое повидавших военачальников прошелестел одобрительный шумок, и профессор продолжил с еще большей уверенностью:

– Это результаты воздействия так называемого побочного эффекта атомных исследований – радиации. Эксперименты проводились учеными в лабораториях СС при концлагерях. Побочный эффект оказывается очень даже эффективным, – позволил себе пошутить Шуман. – Это будет пострашнее бубонной чумы, в средние века опустошавшей целые провинции! Радиация не имеет ни цвета, ни запаха, ни вкуса, но несет верную медленную гибель в страшных мучениях. Это сама смерть, мой фюрер...

– То есть, вы хотите сказать, мой дорогой герр Шуман, что обычные бомбы, попросту набитые этим самым обогащенным ураном, сброшенные в глубоком тылу противника, пусть и не разнесут могучими взрывами города, но они посеют в них...

– Да, мой фюрер! – лицо профессора чуть озарилось мрачноватой улыбкой, и он, хорошо зная любовь всех присутствующих к красивой и порой даже чересчур напыщенной фразе, с присущей моменту торжественностью кивнул: – Они посеют смерть!

– Хорошо. – Гитлер пожевал губами, словно пробуя идею на вкус, затем обратился к Кейтелю: – Фельдмаршал, каким путем мы могли бы реализовать этот заманчивый проект? И куда, по-вашему, стоит подбросить наши маленькие подарки?

– Полагаю, мой фюрер, что применение этих бомб было бы уместно в густонаселенных промышленных районах России, Америки или Англии... Стратегической авиацией наши «Люфтваффе» не располагают, подводники Деница могут разве что обстрелять торпедами побережья – нерационально! Очень заманчиво было бы засыпать ракетами спесивых британцев, но наши «Фау-2» еще не совсем готовы... Восточный фронт? Там пока слишком нестабильная обстановка: порой мы вынуждены отводить войска на двадцать-тридцать километров за день. Пожалуй, риск слишком уж велик – ведь наши «снаряды» могут попасть в руки русских! Можем ли мы себе это позволить?..

Кейтель был вынужден прерваться на полуслове, поскольку дверь кабинета неслышно приоткрылась и на пороге возник один из адъютантов фюрера – обергруппенфюрер СС Фегеляйн. Не обращая ни малейшего внимания на высокопоставленных гостей хозяина ставки, он подошел к Гитлеру, склоняясь к самому уху, прошептал тому несколько слов и положил на стол лист с текстом радиограммы, только что отпечатанной на машинке со специальным крупным шрифтом – фюрер был очень близорук, но очками пользовался крайне редко.

Гитлер внимательно прочел радиограмму, на мгновение просветлел лицом и, жестом отпуская адъютанта, бывшего «по совместительству» и «свояком» фюрера (поскольку Фегеляйн был женат на сестре Евы Браун, возлюбленной вождя рейха), вновь обратился к начальнику ОКВ:

– Прервитесь на минуту, мой Вильгельм! Только что я получил приятное известие: в один из наших портов благополучно прибыла подводная лодка наших друзей из императорской Японии! Они проделали нелегкий путь в десятки тысяч морских миль через Индийский океан и Атлантику... Само провидение подсказывает нам решение!..

...Ночное зябко-сыроватое небо над военным аэродромом в окрестностях Дувра, подсвеченное редкими приглушенными огоньками, дрожало и сотрясалось от гула сотен прогреваемых могучих моторов.

...«Боже, храни Британию, короля Георга и самую малость меня и наш “крейсер”! А черти пусть заберут в преисподнюю поганых нацистов и самую малость потреплют старого дурака Грея, который запихнул меня в эту железяку!» – Капитан королевских ВВС Джим Грей никогда не был особенно верующим или суеверным человеком, но в «доброй старой Англии» традиции прежде всего, это – святое! Если сказано знающими людьми, что перед полетом нужно непременно поплевать на колесо шасси и, уже сидя за штурвалом, прочесть молитву – любую, пусть даже «самодельную», то будь добр исполнять.

– Башня, я – полста шестой, прошу разрешения на взлет! – Ларингофон переговорного устройства еще не согрелся и неприятно холодил щеку. Грей привычно пробежал взглядом по приборам – вроде бы все в порядке: стрелки тахометров дрожат там, где и положено, датчики давления, топлива показывают «норма». Ну, это дело бортинженера...

– Полста шестой, я – Башня... – отозвался дежурный офицер из контрольно-диспетчерского пункта. – Сова, взлет разрешаю! Ветер вам в спину, ребятки!

– Пошел к черту, старый пень... – Капитан потянул рычаг управления дросселями на себя, плавно увеличивая обороты четырех мощных «мерлинов», и шестнадцатитонный «ланкастер» неожиданно легко для такой громадины взял разбег, оторвался от бетонной ленты взлетной полосы и начал быстро набирать высоту, ложась на курс, старательно вычерченный штурманом: северо-восток, потом восток и, в конце пути, юго-восток, где и предстояла работа. Бомбардировщик капитана Грея возглавлял звено из трех самолетов, а всего на работу шли около тридцати звеньев под завязку загруженных «бомбовозов». Конечной целью армады «ланкастеров» была база подводных лодок нацистов на острове Рюген, что прятался в серой мгле Балтики где-то близ Ростока...