Камо грядеши, Господи?
Иоанн. 13:33-36
Когда-то очень давно, много миллионов лет тому назад, на нашей Земле господствовал растительный мир. Трудно представить даже какими должны были быть те первобытные джунгли, если их метаморфизованные останки, приобретя под действием геологических процессов компактную форму, образовали со временем миллиарды тонн каменного угля. Планета была молода, и как девичий организм переполняют гормоны, толкая на непредсказуемые поступки, так и в ней бурлила неисчерпаемая энергия недр. В результате движений земной коры угольные пласты, залегавшие вначале горизонтально, вместе со вмещающими их осадочными породами изгибались в складки, разрывались, выходили на поверхность и, наконец, застыли, приняв окончательное положение на территории современного Донбасса.
Издревле черные камни человек использовал как топливо, гораздо более эффективное, чем древесина. Со временем добыча угля в шахтах стала основным промыслом в этих местах. Возле шахт возникали поселки, а также большие и малые города. В одном из самых старых живу и я. Меня зовут Санька. Мне скоро исполнится девять лет, я хожу в школу, но сейчас лето, каникулы и можно спать ровно столько, сколько хочется.
– Санька, вставай, слышишь, вставай, Санька.
Я нехотя открываю глаза. Рядом с кроватью стоит отец, за окном едва угадывается рассвет. В моем представлении сейчас скорее глубокая ночь, чем раннее утро.
– Пап, ты чё? Рано ведь совсем…
– Вставай, забыл, на рыбалку идем сегодня. Вставай, вставай, соня.
В этот момент я вспоминаю, что с вечера отец убедил меня пойти с ним на рыбалку, но не на наше Озеро, которое начиналось в огороде, а далеко за город, на Старицу, где рыбы было немеряно. Сказать честно, рыбалку я не любил. Сидеть на жаре неподвижно часами в ожидании клёва было тягостно, но отец таки уговорил меня, о чем я начисто забыл. Но деваться некуда, придется вставать.
На скорую руку умывшись и позавтракав, мы двинулись в путь. А он был не близок. Предстояло одолеть возвышенность за железной дорогой, которая называлась у местных жителей Бугор, затем пройти лесом неподалеку от старой каменоломни, где по слухам в изобилии водились змеи, и выйти к Донцу. Кто-то из рыбаков, которые приходили сюда более аккуратно, чем на работу, предоставлял возможность на лодке переправиться на противоположный берег, а там еще несколько километров лесом и ты оказываешься на берегу длинного, довольно узкого озера, бывшего русла Донца. Потому оно так и называется – Старица.
Это скорее неглубокое болото, чем озеро. Берега его заросли камышом, а дно устилает многометровый слой ила, в котором запросто можно утонуть. Неподалеку от берега виднеется башня боевого танка Т -34, который во время войны как застрял в трясине, да так и остался здесь навсегда.
Вода в озере неподвижна и прозрачна настолько, что видны мельчайшие травинки на дне, мальки, снующие между ними, и редкие прозрачные пузырьки болотного газа, поднимающиеся на поверхность. Обычно здесь около затонувшего танка останавливаются отец и его приятели, когда приходят расслабиться в мужской компании и заодно поудить рыбу. А её в озере действительно пропасть: зеленоватые лини, золотистые карасики, серебристые верховодки и даже пятнистые щуки. Вкуснотища неописуемая, хотя сам процесс рыбной ловли, на мой мальчишеский взгляд, представляет собой скучнейшее занятие.
Но все это еще впереди, а пока мы с отцом молча идем по шпалам. Он впереди с удочками и сумкой, а я плетусь сзади, так и не проснувшийся окончательно, крайне недовольный жизнью вообще и этим обстоятельством в частности.
Дорога, петляя, узкой лентой поднимается на Бугор. Слева от нее глинистый склон зарос травой и пустынен до самого кладбища, а справа виднеются немногочисленные дома путейских рабочих. Кое-где в окнах уже горит свет, люди собираются то ли на работу, то ли, вроде нас с отцом, на рыбалку. Как ненормальный заорал вдруг петух, наверняка упал с насеста, и словно в ответ на его призыв тут же откликнулся далекий паровоз. Жизнь начинает пробуждаться.
Мы медленно поднимаемся на плоскую вершину Бугра. Впереди нас до самого горизонта расстилается степь. Каменистая желтовато-серая земля покрыта пёстрым ковром уже начинающих подсыхать трав. Левее на фоне неба отчетливо виднеются два геометрически правильных конуса шахтных терриконов и ряд едва различимых отсюда совхозных домов. Чуть правее и ближе к нам, словно чёрный зловещий палец, торчит копер над заброшенным вентиляционным стволом. Дорога идет как раз мимо него. Говорят, что из-за неразделенной любви туда однажды бросилась местная девушка, и по ночам, с приближением ненастья, из бездонной тьмы подземелья иногда слышен ее голос. Я ближе жмусь к отцу, когда мы проходим мимо: становится как-то не по себе.
Дорога поворачивает вправо. Там, далеко впереди, виднеется кромка леса, куда мы и направляемся. В этих местах лесничим работал отец моей одноклассницы Олеси, но они совсем недавно уехали жить на новое место, куда-то далеко на Западную Украину. В стороне от дороги вдруг робко застрекотал кузнечик, ему откликнулся другой, третий и вот уже всё вокруг звенит, вибрирует и, кажется, дышит в такт этому оркестру. Внезапно я замечаю собственную тень перед собой, поворачиваюсь назад, и мое сердце замирает от восторга.
Огромный огненный диск солнца медленно и торжественно поднимается над горизонтом, ярко освещая покрытый легкой дымкой спящий город, туман в низинах и остывшую за ночь степь. На лицо, руки, босые ноги ложатся его ощутимо теплые лучи, вливая в мой растущий организм энергию светила. Остатки сна, а вместе с ним и раздражение от раннего подъема, мгновенно уходят прочь. Взамен меня переполняет щенячий восторг от того, что я молод, здоров и свободен, как эта голосистая птичка, едва заметная на фоне голубого бездонного неба.
Спустя примерно час, миновав несколько оврагов, мы приближаемся к крайней оконечности Бугра. В этом месте крутой и высокий правый берег Донца под углом пересекает русло древней реки, по дну которого вдоль железной дороги в настоящее время вьется всего лишь слабый ручеек. В месте пересечения образовался высокий утес, с вершины которого открывается захватывающая дух панорама: серебристая лента реки, весь в утреннем тумане лесной массив за ней, простирающийся до горизонта, и голубой купол неба над всем этим великолепием.
На вершине утеса видны следы осыпавшегося углубления. Отец предлагает здесь передохнуть, на что я охотно соглашаюсь. Мы садимся на краю ямы и молча рассматриваем окрестности. В прошлом году сюда приезжали археологи. Они разбили палатки и жили здесь целое лето, раскапывая захоронение древнего человека.
Бородатые молодые люди рассказывали любопытным пацанам, что здесь очень давно, в незапамятные ещё времена жили наши предки. Они охотились, собирали травы, строили примитивные жилища. Когда кто-то из них умирал, его хоронили на боку в положении эмбриона. Рядом клали его боевой каменный топор и глиняный кувшин с пищей. Все эти предметы, по их словам, очень помогали умершему в загробном мире. Мы смутно представляли себе этот загробный мир. Некоторые пацаны постарше утверждали, что его вообще нет, а иные же находились в сомнении: мол, кто его знает.
Спустя примерно месяц бородатые археологи действительно откопали своими ножами и кисточками могилу древнего человека. Он, как и предсказывали, лежал на боку, поджав под себя ноги и руки. Рядом находились кувшин и каменная часть топора. Вскоре вместе с частью могилы и вещами археологов его погрузили в грузовик и увезли в областной город, в музей. Мне, если сказать честно, было жаль этого древнего человека. Лежал он себе в своей могиле тысячи лет, никого не трогал, а теперь его раскопали, увезли от привычного места, и обретается он где-то в витрине музея весь голый под чужими нескромными взглядами. Было в этом что-то неправильное, нельзя так поступать с человеком, даже если он совсем древний и не может за себя постоять, как настоящий пацан.
Передохнув, мы с отцом по крутому лесистому склону спустились к небольшой поляне у реки. Возле берега виднелась привязанная к колышку плоскодонка, а метрах в двадцати от воды стоял сделанный на совесть шалаш. Собственно, это капитальное сооружение трудно было назвать непритязательным словом «шалаш». По сути, это был небольшой домик, построенный из древесных стволов, веток и крытый камышом: сухой и удобный. В нем было два спальных места, шкаф для продуктов, стул и небольшой столик, над которым висела керосиновая лампа.
Неподалеку от домика был врыт в землю еще один – большой – стол с навесом и две скамейки вдоль него. Сесть за него могли одновременно человек десять-двенадцать. Рядом под треногой горел вечный костер, а в большом казане всегда была какая-то еда. Даже отхожее место было сооружено со всей возможной тщательностью и находилось на разумном удалении от жилья.
На краю поляны стояли пять разноцветных ульев. Над ними постоянно с деловитым жужжанием сновали пчелы. Ручей, журчащий неподалеку, давал прохладную чистую воду всем, кто в ней нуждался: людям, животным, насекомым.
Принадлежало это хозяйство деду Макару. Трудно сказать, сколько лет было деду, а сам он в этом не признавался, но, судя по воспоминаниям, касающихся событий уже ушедшего века, жил он долго. Поселялся дед Макар у реки ранней весной, едва только таял снег, а уходил в близлежащее село, когда в воздухе начинали кружить первые снежинки. Съестные припасы ему приносила время от времени какая-то женщина из того же села – то ли жена, то ли дочь – никто этого не знал, а сам дед в ответ на вопросы только посмеивался в окладистую бороду, которой зарос по самые глаза. При своем солидном возрасте и двухметровом росте имел он гриву едва тронутых сединой волос и был необыкновенно силен: шутя ворочал пудовые камни и поднимал бревна при постройке своего лесного жилища.
О его силе, несгибаемом характере и непростом прошлом разные слухи ходили вдоль реки, но обычно суть их была такова, что любителей пошутить над дедом Макаром почему-то не находилось. Зато все точно знали, что у него всегда можно было переждать непогоду, перекусить, если была такая нужда, попить чаю с лесными травами и медом, а то и чего покрепче: дед гнал знатный самогон в тайном месте и настаивал так, что куда тебе какой-то там коньяк. Угощение это не стоило ничего, достаточно было просто поговорить с дедом о том, о сём и оставить, если была такая возможность, газеты. Табак не требовался, поскольку дед не курил.
– Привет, Макарушка, – поздоровался с лесным жителем отец, – как поживаешь?
– Здоров, слава Богу, и вы будьте, – охотно прогудел в бороду дед, перебирая невод, который чинил перед нашим приходом, – куда собрались, мужички? Не на рыбалку ли?
– На нее, родимую, – тронул меня за плечо отец, – Санька, поздоровайся с дедушкой Макаром, что стоишь, как пень.
– Здравствуйте, дедушка – негромко произнес я.
– Здоров, молодец, – откликнулся дед, внимательно посмотрев на меня пронзительно голубыми глазами, – сынок твой?
– А что, не похож?
– Да, похож-похож, слов нет, сразу видно, что твой. Как зовут-то тебя, парень?
– Санька, – ответил я, втайне польщенный тем, что такая замечательная личность, как дед Макар, о котором я так много слышал от отца, но видеть которого не приходилось, назвал меня парнем.
– Ну, вот и славно, а меня дедом Макаром все кличут. Вот и познакомились, присаживайтесь к столу, я вас чаем лесным угощу с медком. Поспеете еще на свою рыбалку.
Мы с отцом присели к столу. Дед принес три алюминиевых кружки, снял с треноги закопчённый чайник и налил нам и себе ароматной дымящейся жидкости. Открыл банку с медом, дал ложки.
– Пробуйте, не чай, а цельные витамины.
Мы дружно отхлебнули обжигающий напиток, лизнули мед: действительно было вкусно. Не знаю, как отец, но я точно никогда не пил такого вкусного чая. Надо мной сердито зажужжала пчела, я отмахнулся, но вслед за ней прилетела еще одна, и я уже энергично замахал обеими руками, забыв о чае. Заметив мой испуг, дед усмехнулся:
– Не бойся их, брат Санька, пчела тебя не обидит, если только ты ее не тронешь. Потому сиди спокойно и не дергайся, эти домашние звери не любят нервных людей.
И действительно, пчелки вскоре присели на край банки с медом и словно забыли о нашем присутствии. Я успокоился, быстро допил свой чай и начал с любопытством осматривать окрестности.
– Что, интересно, Санек? – заметил мой взгляд дед Макар. – Здесь у меня много всяких диковин: белки ручные, змейки ползучие, пещеры да клады тайные. В лесу чего только нет, нужно только слова заветные знать.
Я замер, услышав это: вот она, Тайна – извечная мечта мальчишек.
– А вы знаете эти слова, дедушка?
– А то как же, здесь нельзя жить, не зная заветных слов. Не ровен час и сгинуть можно в наших лесах.
– И кто же вас научил этому?
– Старушка одна древняя жила в этих местах, сынок. Такая древняя, что и не помнила, сколько ей лет. Вот она-то и научила. Ох, давно это было, я тогда чуть старше тебя был тогда.
– Что, еще до войны?
– Конечно, до войны, – прервал наш разговор отец, – Макар, ты не морочил бы пацану голову своими сказками, спать по ночам не станет, жена мне голову оторвет. Может ты нас на тот берег переправил бы, а то еще час-другой и припекать начнет, а хотелось бы к полудню до места добраться.
– А вы куда идете-то, не на Старицу ли?
– Куда же еще, конечно на Старицу, у нас там место прикормленное.
– Так это вам лесом километров пять топать, загоняешь парня, Микола. Да и гроза собирается, неровен час под дождь попадете. Смотри, может, оставишь Саньку у меня. Дуй сам себе на Старицу, а на обратном пути заберешь. Ты ж знаешь, он у меня тут как в сейфе будет, в целости и сохранности.
Отец задумался:
– А чё это ты решил, что гроза будет? Пугаешь, небось?
– Да на что мне тебя пугать… Проживешь с моё и не то будешь знать. Я тебе говорю: к вечеру будет гроза, а там сам решай, как тебе быть.
О проекте
О подписке