Посвящается Сэру Кену Робинсону.

Не могу представить эту книгу без нашего с ним разговора

© Мурашев А., текст, 2021

© ООО «Издательство «Эксмо», 2021

* * *

Эта книга похожа на триллер: у героев есть всего один день на то, чтобы спасти мир. Сделать это, конечно, можно только в школе. Это вовремя: образование – самая инерционная, сопротивляющаяся изменениям, трудно обучаемая часть жизни, все знают, что это надо менять, но никто не знает, какими должны быть изменения. Все ищут идеальное будущее школы, но обнаруживают под грузом прежних решений.

Эта книга рассказывает о том, как это будущее может случиться: история разыгрывается по минутам, она увидена разными глазами, в ней сотни персонажей, она полна страсти и жизни. Постепенно ты понимаешь, что все участники этой истории – и ученики, и учителя, и причастные – все они супергерои. Но природу их суперспособностей определить трудно. Они не летают, не проходят сквозь стены. Они умеют что-то другое, знают что-то более важное.

Я уверен, что будущее образования – это люди, которые показывают друг другу: мир полон невероятных возможностей, ты не одинок, жизнь начинается каждую минуту. Книга, ее герои говорят: это будущее и мечты уже здесь. Следя за этим «триллером», ты сам становишься супергероем, способным смотреть на мир с открытыми глазами, постоянно совершая открытия. И теперь осталось самое главное – чтобы этот походный набор с советами по эксплуатации мечт очутился у всех. Эта книга о школе? Скорее, о том, что счастье – это прямо сейчас. Потому что история, рассказанная здесь, помогает увидеть: суперспособности есть у каждого. И все только начинается.

Филипп Дзядко, главный редактор Arzamas

Кому-то может показаться, что эта книга – фэнтези. Не про реальную школу, а про Хогвартс. Но только не мне. Потому что в свое время я прошел Хогвартс. Я думал, что больше не встречу таких учителей-кентавров: наполовину людей, наполовину волшебников. И вдруг целая книжка про них. Я получил огромное удовольствие – удовольствие от узнавания, удовольствие от воспоминаний – и завидую тем, кто никогда не испытывал ничего подобного. Потому что с этой книжкой вы испытаете.

Олег Батлук, писатель

У нас не много книг о школе, тем более – о школе изнутри, с изнанки и под лупой. «Другая школа». Почему «другая»? В этом и пытается разобраться Александр Мурашев. Автор пишет только о том, что чувствует он, что нравится ему, что удивляет его. И это создает эффект живого рассказа, сопричастности, включенности даже тогда, когда сам видишь ситуацию иначе. Думаю, книга будет интересна всем, кому интересна современная школа.

Марьяна Безруких, психолог

Предисловие

Прямо сейчас вы перевернете страницу и станете участником эксперимента, который продолжался девять месяцев.

Я называю его «Путешествие внутрь школы».

Ругать учебные заведения стало уже хорошим тоном. За оторванность школьных предметов от реальной жизни, передозировку домашней работой, за архаичность школы в целом… Причин столько, что из них давно можно было составить отдельную энциклопедию. Но один из героев этой книги очень точно подметил: «Современная школа – это несколько сломавшихся механизмов, которые пора отремонтировать».

Книга, которую вы держите в руках, – набор инструментов для того, чтобы это сделать.

Директор небольшой датской гимназии подарил мне прекрасную метафору: образование – это треугольник, где стороны – это дети, школа и родители. Вот почему мне хотелось построить эту книгу так, словно вы провели один день в школе, в которой хотели бы учиться сами. С преподавателями, на чьих уроках интересно даже взрослым. С родителями, которые ищут баланс между знаниями и счастьем своего ребенка. Наконец, с самими детьми, которые открыто говорят о том, чего хотят от школы, учителей, родителей, жизни. Десятки голосов, которые отвечают на самые острые вопросы о современном образовании, подхватывают друг друга, ведут вас по виртуальным коридорам и откровенно рассказывают о своих личных находках.

«Голоса» – это не метафора. На страницах книги вы найдете QR-коды. Наведите камеру смартфона на любой из них, и герои книги с вами заговорят. Помните, как в детстве мы раскрывали книжки с объемными картинками и начиналось волшебство?

Для того чтобы рассказать эту историю, я девять месяцев прожил в «Новой школе» – пространстве, объединившем педагогов из районных и региональных учебных заведений, методистов программы «Учитель для России» и выпускников школы Тубельского. Я оставлял пометки, сидел на уроках, запоминал мелкие детали и часами общался с учителями, родителями и детьми. А дальше литрами пил кофе и судорожно пытался понять, как мне теперь сделать самое важное. Как бережно передать на бумаге сотни гигабайт аудиозаписей и личный опыт совершенно разных людей. Педагогический стаж которых в некоторых случаях насчитывал десятки лет.

Мне хотелось собрать ящик с инструментами, с которым можно будет отправиться в любую школу в любом регионе России. Тот, что не потребует от преподавателей и родителей никаких особенных ресурсов. Кроме одного – желания пробовать что-то новое в общении с детьми.

Писатель Уилл Уайз однажды сказал: «Вместо передачи информации ты можешь создать для людей опыт. И, проживая его, они поймут, на что способны сами».

Для меня это не просто книга, это – целый опыт. Проживая его вместе с героями рассказанной истории, вы поймете: каждый из нас может создать для своего ребенка среду, в которой ему будет интересно учиться, познавать мир и себя.

P.S.

Все иллюстрации выполнены детьми.

С некоторыми из них вы встретитесь на страницах книги.

08:00
Первый звонок

Все, что нужно знать о современной школе, я понял в день, когда учителям пришло письмо о заложенной в здании бомбе.

На первый урок у младших классов я пришел, вооружившись ноутбуком и пачкой листков для записей. На втором – в кабинет бесшумно вошел завуч, что-то прошептал на ухо учителю, а затем попросил всех выйти в коридор. С вещами.

Несколько минут спустя четыреста человек заполнили площадку у школы. По неуверенным переглядываниям и нервному смеху было понятно: еще никто не понимает, что же действительно произошло.

Где-то внутри себя я готовился к ощущению неуправляемого хаоса, которым всегда сопровождалась внезапная эвакуация в моей школе. Я уже знал, как это будет выглядеть: учителя попытаются выстроить детей группами, повышая голос и путаясь в своих же собственных действиях. А информацию о происходящем придется узнавать не от преподавателей, а от своих же одноклассников. Словно в стерильный школьный мир внезапно врывалось что-то настоящее. И к этому никто оказывался не готов.

За следующие несколько минут выяснилось, что в школе, как в бункере на случай апокалипсиса, есть все необходимое. Февральским утром дети вышли одетыми и не мерзли, а пледов и воды хватило на всех. Не было и следа паники. Школьники вовремя узнавали информацию и стояли организованными группами, как будто ожидая начала концерта. Преподаватели даже не прерывали уроков, просто сменили кабинеты на уличную площадку.

Рядом со мной запускались прямые трансляции в соцсетях. Те, кто жил поблизости, предлагали другим остаться переждать у них дома. И еще до новостей о том, что тревога оказалась ложной, стало понятно, что в этом и есть суть школы как таковой. Быть местом, которое действительно готовит к взрослой жизни. К реальным ситуациям с реальными условиями – как обещали каждому из нас первого сентября, когда мы стояли с букетами для учителей и еще не знали, что именно нас ждет в следующие одиннадцать лет.

Преподаватели в Скандинавии говорят, что прежде всего школа должна научить одному – умению быстро адаптироваться к окружающему миру.

Потому что этот мир стремительно меняется, а школа – нет. Знания повсюду, на расстоянии вытянутой руки и двух кликов. От информации тяжелее защититься, чем ее получить. Ученики больше не уважают учителя только за то, что он знает теорему Пифагора или помнит, в каком году было Ледовое побоище. А школа – больше не место, где мы получаем сакральные знания, которые нельзя найти где-то еще. И если у преподавателя отобрали возможность передавать информацию, то какие инструменты у него остаются? Как сказал бы писатель Дэвид Фостер Уоллес: «Те, благодаря которым мы в конце концов становимся собой».

«Лучшее, что могут сделать родители, – научить детей обходиться без них».

Юлия Вешникова

Школьная стена

Как будто подтверждая эту мысль, я упираюсь взглядом в надпись, оставленную на расписанной мелками стене, которая в школе призвана утолить неизбежную детскую жажду вандализма. Напоминания о днях рождения, цитаты и рисунки – все это уже давно превратило стену в самостоятельный арт-объект. «Лучшее, что могут сделать родители, – научить детей обходиться без них», – написано чуть выше остальных фраз. Сразу за стеной – место, которое ты на инстинктивном уровне боишься больше всего.

Но вход выглядит совсем не так, как ты этого ожидаешь.

08:15
Кабинет директора

«Счастье или ЕГЭ?»

На двери – почти граффити: трафаретный портрет человека в очках и с бородой. Несколько секунд я размышляю, каким может быть директор школы, который изображен на этом рисунке. Встречая Кирилла Медведева впервые, ты действительно оказываешься в плотном кольце из собственных стереотипов: на инстинктивном уровне перед директором хочется извиниться даже за то, чего еще не совершал. Пару лет назад мне уже приходилось ощущать нечто подобное, когда в датской школе я спросил у модно одетого хипстера, не видел ли он директора Стеффана. Оказалось, что видел – хотя бы потому, что Стеффаном оказался он сам. «Разрыв шаблона» выглядит примерно так: когда самые интересные и глубокие разговоры случаются с людьми, которые выглядят совсем не так, как ты этого ожидаешь.

В первый момент сбивает с толку, что Кирилл достаточно молод – гораздо моложе многих своих коллег. То немногое, что я о нем знаю, похоже на бриф из папки для журналистов, которую пресс-атташе раздают журналистам перед началом интервью со знаменитостью. В прошлом – завуч одной из сильнейших математических школ России, преподаватель математики, методист программы «Учитель для России». При этом ни педагогом, ни тем более директором Кирилл становиться не собирался.

«Есть уверенные в себе люди, которые приходят в образование, не задавая себе вопрос: «Могу ли я чем-то навредить детям?» – говорит мне Кирилл. – Но вот меня этот вопрос волновал очень сильно. На первых курсах механико-математического факультета мне казалось, что шестиклассники подготовлены лучше меня – ведь я в их возрасте не решал таких же задач. Но во время аспирантуры у студентов было принято вести уроки в школах, и мне это понравилось – хотя свой самый первый урок я помню до сих пор. Поначалу школьники еще вели себя нормально, а потом начали мяукать и мычать, пускать мне в спину бумажные самолетики и отказываться делать задания. И я подумал, что для меня все происходящее будет вызовом. Мне было интересно решить этот вопрос как математическую задачку. Придумать, как с ней разобраться».

Когда на следующий день у школьников нашлись «экзотические причины» не сделать домашнее задание, Кирилл объявил о появлении системы «жесткая жесть». «В семестр или полугодие у меня можно было допустить не больше двух официальных «забываний» домашней работы. В остальных случаях я сразу ставил «два», – рассказывает Кирилл. – При этом чем хуже была оценка, тем шире открывались возможности. У тебя всегда были легальные способы решить проблему, а не уклониться от нее. Сдав контрольную на «два», ты мог сделать работу над ошибками и получить оценку лучше. Более того, «двойку» нужно было переделать. Не сделаешь работу над ошибками – получишь еще одну «двойку». Это была геометрическая прогрессия, как будто включался счетчик. Можно было «подписать контракт» на средний балл, обещая, что получишь определенную отметку. Или кому-то помочь и получить за это бонус. На отметки я смотрел статистически. Всем родителям объяснял, что нужно обращать внимание не на конкретную двойку, а на то, где она находится на кривой, в динамике. Потому что даже худшая оценка будет воспринята нормально, если это не инструмент учительского давления и не факт моей психологической разгрузки. «Двойка» – это всего лишь фиксация определенного объема труда».

По этой же причине у Кирилла нельзя было списывать: обнаружив одинаковые работы, он мог, например, порвать у школьника тетрадку. «Вся моя система была настроена на помощь, – говорит Кирилл. – Списывая, ребенок не помогает себе. Он нарушает механику взаимодействия со мной на уровне доверительных отношений. Я не хотел, чтобы от меня пытались укрыться, как от «карательной системы». На моих уроках с учителем можно было проговорить все, что с тобой происходит, но это не отменит обязательного задания».

Став директором, Кирилл Медведев все чаще начал слышать от родителей вопрос: «Вы про счастье или про ЕГЭ?» «Как будто всегда есть либо одно, либо другое – причем подготовка к ЕГЭ заведомо снижает уровень счастья, – говорит Кирилл. – Но в том-то и дело, чтобы работать на стыке. Проще всего построить школу, где в течение десяти лет детей натаскивают на определенный результат. Но нужно ли это ребенку? Лично я считаю, что делать целью обучения сдачу экзаменов – это ошибка».

Десять лет назад преподавателя Кирилла Медведева удивило неосознанное стремление детей нарушать границы. «Парни постарше часто хотели пожать мне руку, – вспоминает Кирилл. – И сразу же возникала мысль: что ты должен сделать в ответ? Никто ведь не учит, как поступать, если девятиклассник хлопает тебя по плечу со словами: «Кирилл Владимирович, проверите работу?» И ты сразу же думаешь: это провокация? Он поспорил со своими друзьями и в следующий раз уже хлопнет тебя по голове? Или наоборот: он так сильно тебе доверяет, что может позволить себе общаться подобным образом? Вдруг он только нащупал контакт, а ты его отстранил».

В нескольких тысячах интервью на школьную тему мои собеседники из раза в раз подтверждали простую мысль: мы всегда запоминаем не знания, а людей. Вовремя сказанное слово, важный для нас совет, тот самый «нащупанный контакт». Правда, остается скучный и рациональный здравый смысл – и он напоминает, что есть грань, которую лучше всего описала преподавательница МГУ Татьяна Краснова. Тонкую линию между «счастьем и ЕГЭ» она сравнила со сжатием шланга в тот момент, когда ты хочешь полить сад. Если просто держать водопроводный шланг в руке, то вода будет стекать на цветы, которые растут прямо перед тобой. Но стоит немножко сжать ладонь – и появится мощная струя воды, которая доберется даже до растений вдалеке. Почти как в математической задаче, в конце появляется вопрос: в какой момент нужно сжимать шланг? И насколько сильно?

«Я считаю, что в отношениях с детьми нет единой границы, – говорит мне Кирилл. – Есть шкала, по которой ты все время двигаешься: от большей демократии к большей авторитарности. В зависимости от того, что требуется сейчас. Как учитель, ты всегда находишься в неравной позиции по отношению к ученику. Например, нарушение физической границы может происходить только в определенном возрасте и определенных условиях. Например, маленький ребенок сильно расстроен, и педагог придержал его за плечо. Это очень деликатный момент: если малыш бежит к вам с распростертыми объятиями и обнимает за ногу, то отталкивать его нельзя хотя бы потому, что он не поймет такого поступка со стороны взрослого».

«Невозможно добиться дисциплины без попыток разобраться в себе».

Кирилл Медведев

У самих школьников вопрос границ решается куда проще: любой старшеклассник за первые минуты общения безошибочно считывает, как будет себя вести с учителем. Вчерашний выпускник педагогических вузов традиционно пользуется куда меньшим пиететом по сравнению с аксакалом педагогики. Тем, кто своими молчаливыми размышлениями над вопросом «кого вызвать к доске» может довести до исступления целый класс.

Из любопытства я часто спрашивал людей об уважении к преподавателю, и в половине случаев выяснялось, что признание люди путали со страхом. Поэтому в каждом разговоре с учителями я решил спрашивать, из чего складывается уважение к учителю сейчас, когда функция «педагога как передатчика знаний» устарела. «Работая в школе, я сталкивался не только с проблемой неадекватного отношения учителя к ученику, но и неадекватного отношения преподавателя к себе, – говорит в ответ Кирилл. – В этой профессии твое личное состояние не только быстро отражается на окружающих, оно еще и «зеркалится» тебе детьми. Для меня синдром нездоровой ситуации – когда преподаватель начинает фразу со слов: «Эти дети невыносимы! Что с ними можно сделать?» Потому что это – вынесение диагноза самому себе. Ожидаешь хамства и неуважения? Воспринимаешь любую конфликтную ситуацию как личное оскорбление? Дети проявят ровно то, чего ты от них ждешь. Большая часть проблем с дисциплиной в классе – сигнал внутренних сложностей учителя. Не получится добиться дисциплины без попыток разобраться в себе, не проработав собственные нерешенные вопросы».

На пути в учительскую Кирилл вспоминает недавний уход одного из преподавателей «из-за неуважения школьников». «История звучала так: «Я вышла из кабинета, а ребенок взял ручку из лежавшего на моем столе пенала», – рассказывает Кирилл. – «Это был особенный ребенок, ему все пытались помочь, и он просто мог не понять, что перед ним был пенал преподавателя – дети иногда не ценят чужую собственность. Может быть, он искал ручку, чтобы что-то записать». В ответ я спросил: «А что вы как учитель с этим сделали? Как проработали ситуацию? С кем поделились?» – «Я ни во что не включалась. Но так я работать не могу». Мне кажется, что это вообще типично для нашей сферы образования: не разбираться в сути проблемы, не рефлексировать на тему своих отношений с другими».

Лучшие из встреченных мной директоров знали о каждом своем ученике хотя бы одну маленькую деталь. Не нужно много усилий, чтобы задать школьнику вопрос наподобие «Как поживает твоя сестра?». Но этот нехитрый прием дает детям ощущение, что каждый из них значим сам по себе. Как там звучало? Люди могут забыть, что ты говорил или делал, но они никогда не забудут, как ты заставил их себя чувствовать. Многие выпускники рассказывали мне, насколько сильно они ценили то, что директор даже просто знал их имена.