Цитаты из книги «Снежный Тайфун»

Всем же понятно, что идея пресловутой пенсионной реформы, повышения НДС, налоговый маневр в топливной отрасли, попытки любой ценой обрушить курс рубля и вся прочая суета, которой сейчас занят экономический блок правительства Дмитрия Медведева, проистекает только из того факта, что эти деятели либерального направления, презирающие реальное производство, никаким образом не способны добиться экономического роста, хоть сколь-нибудь отличающегося от темпов инфляции.

Что же касается садистки Марии Рогге (фон Вайс), то так уж получилось, что буквально на каких-то пять минут она – единственная выжившая из охраны – оказалась не под контролем бойцов экспедиционных сил, и за это время ее буквально растерзали бывшие узницы, которых она так долго и изощренно мучила. Ну и ладно, не помним и не скорбим. Туда ей и дорога.

В 2018-м году голова у российского президента от таких новостей заболела также, но по другой причине. До этого момента Экспедиционные силы избегали связываться с пленными, иногда делая исключение для генералов и старших офицеров, а нынче в плен просятся почти пятьдесят тысяч оглоедов, которые якобы раскаялись и сообщают, что хотят жить мирно. Тут своих забот хватает и без организации масштабных лагерей военнопленных. Начало августа, внутри страны пенсионная реформа, правительство, которое не знает, что ему делать с экономикой, чтобы она росла, снаружи американский санкционный зуд, дело Скрипалей, Сирия со своими бармалеями и американцами, а также прочие прелести международной политики. Но решение все-таки нашлось, не могло не найтись. Ведь на кону стояло смертоубийство пятидесяти тысяч немцев и еще какого-то количества советских бойцов и российских солдат. Немцы-то тут еще те, и, погибая в безнадежном бою, сражаться они будут яростно, лишь бы забрать с собой на тот свет побольше врагов. Сдавшихся генералу Матвееву солдат, офицеров и генералов второго армейского корпуса решили репатриировать в Германию 2018 года. Ежа, так сказать, в штаны фрау Меркель – и пусть она пляшет с ним как умеет.

«Если между позором и войной вы выберете позор, то тогда вы получите и позор, и войну».

Но проснувшееся ПВО – это еще далеко не все. Помимо этого, от нашего пролета на уровне крыш в городе наблюдается нечто вроде легкой паники. Люди мечутся, показывают в небо пальцами и размахивают руками. Наверняка некоторые рижане уже накрываются простынями и медленно ползут на кладбище. Знают кошки, чье мясо съели, а потому страшно. Лаврентий Палыч придет, порядок наведет. Только это еще цветочки; когда подойдут танки, будет гораздо веселее. Они уже в нескольких километрах от восточной окраины, так что ждите. Опять же, с учетом суровой реальности две тысячи восемнадцатого года, отношение у нашей мазуты к рижскому планктону будет далеко не благостным. Особенно к его национально-ориентированным подвидам. Не таким, разумеется, как у ОСНАЗа НКВД, который чуть позже начнет чистить эту клоаку, но и без сентиментальных чувств солдата-освободителя. Тут каждый, даже если он без акцента говорит по-русски, прежде чем заслужить человеческое отношение, должен доказать, что он как минимум не гнида и не предатель, а еще лучше – что он работал на подполье, партизан или советскую военную разведку.

И тут я увидела Элизу. Худая и черная, она шла, как сомнамбула, посреди всей этой шумной суеты, посреди людей, выражающих ненавистный мне восторг… И вдруг она остановилась и глаза ее расширились, будто она увидела призрак своего коммунизма или архангела Михаила с огненным мечом. – Карл! – неожиданно выкрикнула она; было странно слышать, насколько звонко звучит голос этого изможденного полумертвого существа. – Карл!!! К-а-а-а-а-рл!!! «Марсианин», который смотрел на меня, поигрывая плетью, вздрогнул и обернулся. Весь он напружинился, всматриваясь в окликнувшую его женщину, более похожую на шатающийся скелет. Плеть, за которую я когда-то заплатила бешеные деньги, выпала из его рук. Сначала он что-то тихо шептал, словно не веря своим глазам, затем, глухо выкрикнув: «Элиза!», бросился к ней. И тут я поняла, что перед смертью судьба решила пнуть меня еще раз, и побольнее. На моих глазах разыгрывалась сцена счастливого воссоединения разлученной семьи, а я, которая много раз могла и должна была убить эту Элизу, была вынуждена стоять и смотреть на это, трясясь от ярости и бессилия. Ненависть вместе со смертной тоской душили меня – и от этого я не могла вдохнуть, и в глотке у меня стоял жар, словно туда и вправду залили горячее олово…

Я очень хорошо понимала это, но дурацкий инстинкт самосохранения заставлял меня делать бессмысленные попытки спастись от неминуемого. Пискнув что-то нечленораздельное, я вскочила и попыталась бежать, но грохот короткой пулеметной очереди и несколько пуль, свистнувших над головой, убедили меня рухнуть ничком на брусчатку аппельплаца89 и лежать на ней неподвижно лицом вниз. Ко мне подошли двое – их шаги, пока они приближались, тяжким грохотом отдавались в моем мозгу. Один держал меня на прицеле, нацелив оружие прямо мне в голову, в то время как другой, заломив мои руки за спину, связал их тонким, но прочным шнуром. Чем сильнее я дергала руками, тем глубже этот шнур врезался в мои запястья. Я дергалась, шипела и скалилась, словно бешеная кошка, но это не производило на моих пленителей никакого впечатления. Резким рывком меня поставили на ноги. Пистолета в моей кобуре на поясе уже не было, шинель была расстегнута, руки были связаны за спиной, пилотка где-то потерялась, и я чувствовала себя ужасно униженной и оскорбленной. Прямо как тогда, когда дядюшка Бранд завалил меня лицом на стол и, задрав юбку на голову, драл меня сзади со всем пылом стоялого кобеля. Один из «марсиан» стоял прямо передо мной и поигрывал подобранной с земли плеткой. Моей плеткой! Из-за маски, закрывающей нижнюю часть его лица, я не могла понять, что он думает, но его глаза выражали какую-то недобрую усмешку. При этом было видно, что он весьма доволен собой и тем положением, в которое попал его враг.

05 декабря 1941 года, 06:15. 16 километров юго-восточнее Риги, концлагерь Саласпилс Надзирательница Мария фон Вайс Но мне не суждено было найти правильный ответ на вопрос, который задавали мне ночные кошмары. Этот ответ сам нашел меня. Сегодня, когда я в очередной раз проснулась от пережитого во сне ужаса, то почувствовала, что пол под моими босыми ногами ощутимо подрагивает, а где-то в отдалении раздается чуть слышный лязг и шум множества моторов. Быстро, будто от этого зависела вся моя жизнь, я принялась одеваться; и все равно едва успела. К тому моменту, когда я, одевшись и прихватив свой пистолет с плетью, выскочила на порог барака охраны, ОНИ были уже совсем рядом. ОНИ – это панцеры, ничуть не похожие на обычные; приземистые чудовища с бугристой, как у древних ящеров, шкурой и длинными крупнокалиберными пушками. Вот передний панцер, не снижая хода, стал разворачивать башню в сторону барака охраны, в котором мирно спали мои товарищи, а вслед за ним своими орудиями зашевелили и те машины, что следовали за ним в колонне. «Они пришли, и все случилось так, как говорила Элиза; теперь не я, а она будет торжествовать… поэтому убить, убить, убить!» – проскочило в моем мозгу, когда я, отчаянно перебирая ногами, стремилась поскорее удалиться от барака охраны, в сторону которого разворачивали свои сверхпушки чудовищные панцеры «марсиан».

Трупы подпольщиков (или тех, кого местные власти и ячейка айзсаргов сочли таковыми) уже сняты и приготовлены к почетному погребению, а на виселице вместо них в петлях болтаются вчерашние представители власти. Во-первых, это те же самые айзсарги (вся ячейка, включая баб); во-вторых – герр комендант; в-третьих – назначенное немцами так называемое «Самоуправление» в полном составе. Сначала я думал, что на просушку всю эту публику развесили ребята из авангарда Кантемировской дивизии, зачищающего путь для тех, кто движется следом. Но нет; выяснилось, что наши танкисты в этом деле оказались ни при чем. Не их это стиль. Еще до их прибытия в городок был выброшен внезапный вертолетный десант, состоящий из спецов нашей дивизии Дзержинского и местного ОСНАЗа НКВД. Очевидно, товарищ Сталин уже в курсе, во что выльется заигрывание с маленькими, но гордыми народами, а посему ко всем проявлениям буржуазного национализма объявлена нулевая толерантность. Еще удивляет малочисленность немецкой комендатуры – всего одно отделение, сейчас уже холодными тушками сложенное в аккуратный рядок. Видно, что большая часть карательных функций была переложена на местную полицию, которая служила фашистам не за страх, а за совесть. Впрочем, латвийских полицейских старой ульманисовской полиции, пошедших на службу к нацистам, тоже не миновала доля сия. Только, в отличие от немецких комендачей, их тела не сложены в ряд, а свалены в беспорядочную кучу.