© Матвеев А.И., 2025

© Оформление. Издательство «У Никитских ворот», 2025

* * *

Сахалинскому морскому пароходству – морякам и управленцам, бывшим и настоящим

Ни убавить, ни прибавить

Новая книга Александра Матвеева «Сахалинские рассказы» позволяет нам снова погрузиться в своеобразный мир хорошо известного писателя, одного из постоянных авторов издательства «У Никитских ворот».

В этой книге мы попадаем на Сахалин, восточную окраину России, остров легендарный, хранящий много тайн, полный историй, полный людей, хороших и плохих. Герои Матвеева связаны с Сахалином, без этой принадлежности их невозможно представить, невозможно правильно выстроить своё к ним отношение.

Матвеев умело сочетает в этом корпусе текстов две идеи. Первая – это точно и достоверно показать реальную жизнь, которую он с лихвой вкусил, с другой стороны – придать всему происходящему максимально философский оттенок, сдобренный опытом и наблюдением за тем, что бренно. Первый же рассказ в книге задаёт такой тон. Он о смерти, о том, что ничего не заберешь на тот свет, и о том, что богатство и успех далеко не самое главное в жизни. Рассказ называется «Ни убавить, ни прибавить». В нём кратко, почти пунктиром, с большим мастерством описана целая жизнь. Читатель вместе с автором балансирует на грани, стоит ли такой человек сочувствия или нет? И, несмотря на жёсткость оценок и беспристрастность характеристик, автор всё же выходит на человечность и сострадание как таковое, а не избирательное – к тем, кто достоин. Это важный ключ ко всей философской системе, на которой зиждется мировоззрение автора. В этом же рассказе Александр Матвеев демонстрирует умение подмечать выражения, слова, выхватывать их из жизни и органично вплетать в повествование. «Говорят, что некто N. сказал по этому поводу: “С возрастом душа человека ползёт на его лицо”. Тут, как говорится, ни убавить, ни прибавить».

После первого текста автор погружает нас во вселенную Сахалина, причём вселенную авантюрную. Там действуют дельцы, алчные и подлые. Таковы Шиши, династия сахалинских воротил. Описывая их, Матвеев находит точные слова и краски, такие, что сразу понимаешь, какой породы люди перед нами, при этом вспоминаются яркие портреты из прозы Гоголя. Немало таких дельцов пьют кровь из России и русских людей благодаря хватке, приспособленчеству и кумовству. Своё отношение к ним автор не скрывает. Оно брезгливое.

Не менее колоритен Але-Малинов. Персонаж сколь карикатурный, столь и типический.

Описывая Шишей и их окружение, Матвеев постоянно меняет ракурс. Иногда это рассказ, надо заметить, весьма искусный, иногда показ. Вплетены истории, запоминающиеся случаи. Каждому герою придана соответствующая речевая характеристика. Автор чувствует сахалинский народ, хорошо его знает, повествование часто приобретает черты очерка, но это, конечно, не документалистика. Это особый жанр, некий духовный анализ лихой сахалинской реальности сквозь призму прожитой жизни, моральных ценностей и опыта. Матвеев знает цену деталей, не пережимает с ними, использует верно, только там, где они необходимы для создания того или иного образа или нужного стилистического напряжения. «Тем же вечером Семён Аркадьевич и Аркадий Семёнович возмущались, как Таня распустила язык не по делу. Как узнали о её болтовне? Кто знает? То ли Рая в туалет с мобильником побежала, то ли техника в кабинете сработала, но судьба Таньки-дуры была решена». Этот фрагмент очень показателен. Здесь мы понимаем, как устроена эта проза. Тут нет длинных изобретательных фраз. Все подчинено наилучшему изображению происходящего. Матвеев описывает человеческие страсти и делает это ярко и запоминающе, умея передать через жест, движение, речь всю силу эмоций. «Потом его лицо посуровело, и он с каким-то остервенением стал отплясывать несуразный, дикий танец, при этом в такт движениям ног размахивал руками и совал кому-то там, за горизонтом, шиши-кукиши один за одним, приговаривая: “Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе и на!”»

Конечно, не обошлась эта книга без хорошо знакомого поклонникам творчества Матвеева морского капитана Мареева. Это альтер эго автора. Читая о нём, мы словно заглядываем в судьбу автора, в его душу.

Мареев явлен нам в московских, калининградских, иных живописных антуражах. В этих текстах многое подёрнуто лирической поволокой. Тут взгляд на мир несколько меняется, исчезает оценочность, появляется исповедальность. Конечно, по всем законам жанра Мареев явлен нам и на Сахалине. Здесь мы узнаем истории, связаные с его взаимодействием с Сахалинским пароходством, с теми же Шишами. Автор то входит в раж, погружается в самую гущу событий, то отстраняется, пытаясь оценить их объективно. Есть рассказы прямо-таки с реальной детективной подоплёкой. Достоверности всем историям придают упоминания реальных людей, таких, как погибший губернатор Сахалина Игорь Фархутдинов.

Эта книга поражает плотностью. Ничего случайного, никакой «воды». Формально, за счёт сквозных персонажей, она сделана цельно, умно, с литературным тактом.

И, самое главное, читая её, погружаешься в захватывающую жизнь, которую прожил автор, которую знает не понаслышке. И теперь рассказывает о ней нам. Зачем?

Чтоб нам было лучше и интересней жить, и чтоб мы избежали ошибок, допущенных персонажами.

Максим Замшев,

Главный редактор «Литературной газеты»,

Председатель Правления МГО

Союза писателей России,

Президент «Академии поэзии»,

член Совета по развитию

гражданского общества и защите прав

человека при Президенте РФ

О Шишах-Кукишах и новых временах

Ни убавить, ни прибавить…

Умирал Человек. Отвернувшись к стене, он лежал в московской больничной палате и ничего не говорил. Не отвечал на вопросы сына и внуков, сам ничего не спрашивал, ничего не ел и не пил, разве что воду иногда из бутылки отхлёбывал. Что с ним происходило в это время? О чём он думал? Неизвестно. Может, подводил итоги своей долгой жизни? Вспоминал себя пацанёнком в войну с немцами? Думал об учёбе в послевоенные годы? Или о работе начальником морского порта на Сахалине? Или о службе в горкоме партии?

Он догадался, что уходит из этого мира… Десять лет тому назад его жизнь уже висела на волоске… Сердцу требовался ремонт, но врачи в Москве отказали ему в операции. Тогда родное сахалинское пароходство организовало операцию в лондонском госпитале, фактически подарив ему жизнь. Прошло время, и на него навалилась другая напасть – болезнь века привела его опять в московскую клинику. Никаких гарантий врачи не давали. И снова пришла помощь оттуда, откуда и не ждал. Некий коллега N. организовал ему операцию в Вене! В один день решил вопрос с австрийской визой и с лечением в лучшем госпитале Вены, тем более что Человек уже был при деньгах. Случилась пресловутая перестройка, перестройка всего: политики, экономики, жизни, совести. И Человек нашёл себя в новой жизни, у него уже было своё дело под прикрытием того же «мореходства», были деньги. После операции в Вене он вернулся к бизнес-жизни на Сахалине. Рекомендацию врачей отдохнуть в санатории отверг категорически: «Бизнес без надзора оставлять нельзя!» Но… Это проклятое «но». Всегда оно появляется внезапно. Опять к концу года вернулась тяжкая болезнь. Опять помог некто N: организовал приезд австрийского хирурга на Сахалин. Рекомендация австрийца была категорической: «Нужна повторная операция в венском госпитале». Вылетел вместе с сыном в Москву, полон надежд на спасение! Но временно остановились в московской больнице… Временно, временно… Спрашивает сына:

– N. знает о моём состоянии?

– Знает, – отвечает сын.

И после этого Человек отворачивается к стенке и лежит молча. Наверное, он перебирает в памяти свой путь на этой грешной земле? Думает о своих грехах? Обращается к Богу? Просит прощения? Все люди грешные… Не согрешишь – не покаешься. Главное в этой пословице – покаяние. Был коммунистом. Старался быть справедливым и честным, верил партии, не нарушал её установок… Отвернулся от Бога? Он никогда не верил, поэтому и не отворачивался. Верил в добро, в справедливость? Вряд ли. Жил так, как нужно было жить коммунисту и руководителю. Не воровал, не убивал, не… Боялся? Да, он боялся, потому что застал сталинское время. Все боялись… Ушёл Сталин в мир иной, но Человек не перестал опасаться, оставался скрытным и осторожным… Пришли хрущёвские времена. Он продолжал жить тихо, с оглядкой на закон, на мнение общества, на начальство. Грянула перестройка, а с ней и демократия. И он понял, что теперь его час настал, а приватизация окончательно развязала ему руки – нарисовал бизнес-схемы по перекачке государственной собственности в свой карман, расставил людей, привлёк сына. Потекли деньги ручьями. Самое время жить и радоваться жизни. И вот тебе на – новая болезнь.

Может быть, об этом он думал, отвернувшись к стене на больничной койке? О том, что первые хвори были предупреждением Неба, а он не прислушался, не остановился? Может быть, каялся и молился? Хотя вряд ли молился – молитв он не знал. Каялся? Каяться мог. В палату пришёл приглашённый священник, исповедал и причастил умирающего. Только ему известны последние слова Человека. Только священнику и Богу. Первый не скажет – тайна исповеди. А Всевышний, если скажет, то Человеку при встрече с ним там, в другом мире. В мире более светлом и справедливом, куда нажитое на земле не заберёшь. Царствие Небесное почившему рабу Божьему! Улетела его душа с грешной земли, ему встречаться с Богом, ему перед Ним ответ держать!

Сын доставил бренное тело своего отца на Сахалин, назначили день похорон. Всё было достойно и уважительно: в день прощания с усопшим в Доме культуры мореходов у гроба стоял караул из руководителей «мореходства», были горы цветов. Горестные лица родственников, печальные лица друзей и коллег. Похоронили на городском кладбище, на возвышенности, откуда виден Татарский пролив, морские суда и чёрно-белые красавцы-паромы, связывающие остров с материком. Опускали гроб в сахалинскую землю, и в это время донёсся гудок из гавани. И как ответ ему, что-то пропела тонким голоском незримая пичуга. Словно перекличка корабля и отлетевшей от тела души Человека. Застучали комья земли о крышку гроба. Люди расходились с кладбища, оставляя свеженасыпанный горб с деревянным крестом над ним. Жил Человек, и нет Человека… Остались печаль и грусть, и они тоже не вечные. Да ещё остался монументальный памятник на могиле, памятник Человеку, смотрящему в море. И памятники… они тоже не вечные.

Сын рьяно продолжил дело отца. На поминках в кругу родственников, друзей и коллег он был в меру печален, сосредоточен, деловит. Где-то в середине вечера собрал доверенных руководителей подразделений пароходства в отдельной комнате. О чём они там говорили – не для чужих ушей, никому не ведомо, кроме тех, кто был задействован в делах. Дела не станем обсуждать, поскольку не наши они. Скажем так: был дан старт свободному предпринимательству. И пошли-поехали дела, начатые ещё в далёкие перестроечные годы отцом. «Работай с менеджерами “мореходства”, – говорил отец, – приближай, плати, контролируй и гони в шею тех, кто мешает. Не жалей денег для чиновников, всё окупится». Впоследствии сыну удалось приумножить благосостояние своё и своих ближайших соратников за счёт всё того же пароходства.