Глава 6. Боярин Маслов

Через несколько дней после визита к резанскому князю у ворот усадьбы появились несколько всадников. Справились у челядника, дома ли хозяин. Андрей неспешно вышел встречать гостей на крыльцо. Всадники спешились перед воротами дома, Андрей кивнул слуге, чтобы тот принял лошадей.

– Будь здрав, князь, на многие лета, – вперед выступил здоровяк, несмотря на теплую погоду, в высокой бобровой шапке, в покрытой темно-красным шелком лисьей шубе. – От князя нашего я, боярин Константин Федорович Маслов, – с чувством собственного достоинства представился гость.

Из-за спины князя выпорхнула незамужняя Ульяна, поднесла чарку гостю. При приближении девушки спутники боярина чуть расступились. Андрей безошибочно узнал в них дворян боярина, чем больше свита, тем больше почета. Впрочем, среди вольных слуг могла затесаться парочка холопов, у состоятельных бояр холопы одеты очень богато, так сразу и не поймешь, кто стоит перед тобой.

– Эх, хороша, родимая! – боярин осушил чарку и крякнул от удовольствия, и непонятно было, кого он имеет в виду, то ли понравилось ему вино заморское, то ли девичья стать красавицы Ульянки.

– Будь желанным гостем, проходи в трапезную, подкрепись с дороги, – князь вежливо пригласил боярина в дом, незаметно подавая знак Ульянке, чтобы скоренько собирала на стол.

Войдя в дом, боярин размашисто перекрестился на иконы в красном углу, расстегнул серебряную пряжку на зеленом шелковом поясе, украшенном четырьмя кисточками, скинул обшитую парчой шубу, подумав чуток, расстегнул шелковые петлицы на трех пуговицах, роль которых выполняли серебряные бляшки с инкрустированными в них изумрудами, и скинул на пол летнюю дарогильную ферязь в мелкую полоску. Подол ферязи искусно вышит кружевным узором «городы». Оставшись в коротком, до колен, расшитом золотом темно-синем атласном кафтане с серебряным галуном и вошвами, украшенными затейливой вышивкой и с целой россыпью яхонтов. Вместо привычных Андрею пуговиц у кафтана дюжина грушевидных пуговиц из фатисов, искусно вставленных в серебряные гнезда с зубчатыми краями. На рукавах кафтана вместо пуговиц нашиты золотые гапелки^[31]. На косолапых ногах боярина вместо привычных Андрею штанов красные шелковые порты, заправленные в высокие сапоги с кожаными тесемками. Сапоги не исключение – узоры в виде круга из нашитого жемчуга, в центре которого сверкает в золотом гнезде лал. Вокруг него в серебряных гнездах переливались на свету с полдюжины изумрудов. На макушке русой головы красовалась синяя атласная тафья^[32], обнизанная крупным жемчугом и еще украшенная серебряной запонкой с россыпью рубинов. В ухе сверкает крупным лалом серьга-одинец. Вот так, совсем простенько, можно сказать даже скромненько, так выглядел посланец великого князя, обычный резанский боярин.

«Нехилый прикид», – хмыкнул Андрей, бесцеремонно разглядывая своего гостя.

Примчавшиеся следом челядники приняли у боярина одежду. Гость с гордым видом вышагивал по комнате, внимательно осматривая помещение, изредка усмехаясь в бороденку. На вид ему было лет двадцать пять – тридцать. Росту боярин по местным меркам выше среднего, с широкими плечами и узкой талией, волосы темно-русые, нос прямой, взгляд темно-серых глаз открытый, портрет довершала аккуратно подстриженная короткая борода с проседью. Знать в Резани длинных бород не носила, за короткими бородами тщательно ухаживали.

Константин Федорович остановился у окна, внимательно разглядывая хозяина дома. Оставшись доволен увиденным, пробасил:

– Великим князем нашим, Иваном Федоровичем, послан я к тебе. Вот ярлык – жалует тебя князь вотчиной, – вынув из рукава перевязанный тесемкой свиток с печатью великого князя, гость торжественно протянул его Андрею.

Андрей догадался сначала поклониться, прежде чем взять грамотку, чем вызвал легкую усмешку боярина.

– Проведал князь, что побил ты разбойников-татар, что зорили деревеньки княжеские на украине княжества. Полон ослобонил, вернул награбленное татарами! А ведь мог и не возвращать… – гость хитровато улыбнулся, подмигивая Андрею. – Что на меч взято – по праву твое. И что не хвалился победой – великий князь ценит. Посему владей землями, что ты защитил, со всеми деревеньками, пожнями и нивами, рыбными ловлями, бортями и звериным ловом.

– Благодарствую, – Андрей снова поклонился, принимая свиток. – Позволь спросить тебя, Константин Федорович, отчего ты грамоту назвал ярлыком?

– Что грамота, что ярлык – один черт, – боярин перекрестился, помянув нечистого. – Сколько лет с татарами живем, вот и перенимаем слова у них, а они у нас.

– Вот оно как… – Андрей искренне удивился, из школьной программы он помнил, что русские князья ездили в орду за ярлыком на великое княжение, но не ожидал, что ярлыком на самом деле называли любую грамотку.

– Ярлыком также называют любое послание хана, то бишь письмо, – продолжал тем временем боярин Маслов. – А все потому, что ханы ставят себя вровень с богом, и мы все для них, неважно, русские или татары, князья или мурзы, рабы хана. От того и общение царя с рабами может быть только в виде повелений хозяина своим рабам. Потому и зовут все ханские грамотки – ярлыками.

Боярин дождался, когда Ульяна накроет на стол пироги, без церемоний налил себе в чарку красного вина. Андрей не любил мед, раз попробовав русского национального напитка, он отдал предпочтение заморским винам. Вот и сейчас на столе стояли пара глиняных кувшинчиков с итальянскими винами. Через час собутыльники, отринув условности, перешли в общении на ты:

– Ты вот мне скажи, боярин, когда в вотчину отправишься? Места там хорошие, но людишек – кот наплакал. Бегут православные, – сетовал изрядно подвыпивший Костя. – У меня вот тоже беда. Литва по весне набежала – людишек увели, усадьбу пожгли, скотину увели да порезали. Я по тому времени был в отъезде по делам князя нашего. В этом годе хлеба посеяли – чуть. Людишек меньше половины осталось – оброка будет совсем ничего.

Подперев рукой понурую голову, боярин Маслов как бы невзначай сказал:

– Вернуть бы людишек… Да укорот дать соседушкам. Как вышли мы из-под руки Литвы, так почитай сразу и начали набегать на наши земли литвины.

– Правильно, Костя. Укорот дать нужно нерусям! – поддакнул заплетающимся голосом Андрей.

– Да какие они неруси? – Костя сыто рыгнул, поглаживая живот. – Наши они, природные русаки. Только под Литвой ходят, – боярин тяжело вздохнул.

– Все равно, – с пьяным упрямством настаивал Андрей, – а назад не прибегут людишки твои? Не так уж и далеко Литовские земли от твоей вотчины.

– Да куда там… – помотал головой резанец. – Посадили людишек на землю уже давно. Дома пустующие дали али новые срубили. Землей наделили, скотиной. Им не все равно ли, под кем быть? Под резанским али литовским боярином. Главное, кто защиту дать может, тот и хозяин. А оброк платить им без разницы кому. Эх, не сумел я защитить вотчину свою… Не сумел.

– Значит, если я наберу полон в землях литовских, – сделал предположение Андрей, – и посажу крестьян на своих землях, то они не побегут назад?

– А чего им бежать? Русины они и есть русины. Православные опять же. Если сможешь защиту дать от тех же татар, будут жить.

– Постой. Литва, значит, вся из русских состоит? – опешил Андрей.

– А то… Крестьяне, бояре, все наши – русаки природные. Кто сам под руку Литвы ушел, выехав вместе со двором своим, кто вместе с вотчинами перешел в Литву. Земли-то русские Литва прихапала. Не бросать же добро нажитое. И куда бежать? На Москву, что ли? – пожал плечами Константин Федорович. – Богатства на Москве сейчас не сыщешь.

– Получается, что тебя, Костя, пограбили свои же? – удивился Андрей.

– Да какие они свои… – собутыльник обреченно махнул рукой. – Каждый о своей выгоде печется, от того нет на Руси единства.

– Давай, Костя, еще по одной, за дружбу, – гостеприимный хозяин вновь наполнил чарки. – Друзьям надо помогать в беде, а если еще и прибыток от помощи той будет, то совсем лепо это! – он был не совсем уверен в правильности выбранного оборота речи, но, судя по повеселевшему лицу боярина, попал в точку и с оборотом, и со смыслом своих слов.

– Как обустроюсь в вотчине своей, так помогу тебе в твоей беде, – пообещал Андрей боярину. – Воздадим должное обидчикам твоим, боярин.

– Правильные слова сказываешь! Воздадим! – обрадовался Костя и тут же предложил: – Лучше после сбора урожая в набег идти.

– Это почему?

– Так хлеб… – удивился непониманию очевидного резанец. – И людишек возвернем, и хлеб заберем. Кормить людишек зимой придется, как без хлеба-то? Опять же по весне на семена дать… – рассуждал враз повеселевший Костя. – Я тем временем холопов новых наберу али слуг вольных найму. В той замятне, что князь Юрий с братичадом своим устроил, посекли мою дворню. Наш князь войско водил в помощь…

«Так, это интересно. Совсем забыл, что тут идет гражданская война. Значит, резанский князь участвует в сваре племянника с дядей. Как бы мне вызнать подробности? Не ровен час – попаду в историю», – озаботился Андрей.

– А из-за чего сыр-бор?

– Как ты сказал? Сыр-бор? Занятно. А вышло все так… По смерти князя нашего Олега рухнули все надежды на единство Резанских земель. В удельном Пронске, в ту пору на столе сидел князь Иван Владимирович Пронский^[33]. По смерти отца своего по малолетству делил он наследие отцово с братьями, но набрал силу и стал княжить самовластно. Перестал признавать старшинство князя резанского Федора Ольговича^[34]. А ведь на великое княжение резанское Федора Ольговича посадил сам хан Шадибек^[35].

– Постой, – перебил боярина Андрей. – Резань тут при чем, я же про Москву спрашиваю.

– А притом, что незадолго до этого выдал князь Федор свою дщерь за князя Ивана Владимировича^[36], сына Храброго.

– И что с того? – не унимался Андрей.

– А то! По докончанию признавал резанский князь Федор московского князя Василия Дмитриевича^[37] старшим братом, а его дядьку Владимира Андреевича^[38] и князя Юрия Дмитриевича^[39] равными братьями. И по докончанию целовал крест быть заодно с московским князем, не задирать татар, тьфу ты, прости меня господи, не ездить в Орду и не принимать послов татарских. Взамен же московский князь обещал защиту своему родственнику. А за это правда отписал себе земли, отнятые нами в Мещерском юрте, и посадил там своего наместника.

По уговору судить-рядить обиды между нашим князем и пронскими княжатами должен был митрополит, а ежели князь Пронский учинит обиду и не возвернет обидное, то великий князь Василий Дмитриевич заставит его исправиться.

– Все понял я, – такие отношения были Андрею знакомы. – Московский князь типа крышует резанского князя. То есть выступает в спорах как третейский судья.

– Не ведаю, что ты там говорить изволишь. Не понятны мне сии слова, боярин. Но да ладно. Еще обязался наш князь помириться с князьями Новосильским и Тарусским, ибо держали те руку московского князя, а вот мириться с Литвой наш князь мог не иначе, как обговорив все с московским князем.

– Хорошенький договор заключил князь… Вы же по сути попали в зависимость от Москвы!

– А что делать было? – пожал плечами Костя. – Людишек в княжестве – кот наплакал. С Литвой в ссоре, с Новосильским и Тарусским князьями в ссоре. А главное – выход ордынский задолжали за несколько лет. Тридцать тысяч рублей задолжала Резань выхода. Бояре стали отъезжать, кто на Москву, кто на Литву. Смерды и те побегли из княжества, а Московский и Тверской князья тому и рады. Переманивали смердов, обещали льготы аж на двадцать лет дать крестьянам. Землю щедро раздавали переметнувшимся к ним боярам.

Только с Литвой замирились, как князь Иван Пронский опять за старое взялся, сбегал в Орду и воротился с ярлыком на великое княжение от хана Булата^[40] да еще с послом ханским, а следом за ними рать шла татарская, что дал в помощь Пронскому князю ордынский хан.

Судя по пространному повествованию боярина, московские дела были малоинтересны резанцу и рассматривались им только через призму интересов Резанского княжества.

– Я сам-то в те годы мальцом был еще, – продолжил повествование боярин. – Но отец сказывал, что обрушился князь Иван Пронский на князя Федора Ольговича всей силою татарскою. Князь наш бежал за Оку. К чести князя московского, он остался верен своему слову и дал войско, послав своих воевод. На реке Смевде сеча была великая. Татары разбили московскую рать. Коломенский воевода Игнатий Жеребцов был зарублен татарским мурзой, а муромский воевода Семен Жериславич попал в плен к бесерменам. Но, слава богу, все обошлось. Пронский князь не стал задирать Москву, как татары возвернулись назад, так полюбовно и решили дело с нашим князем. Оставил резанский стол Иван Пронский князю Федору, так приговорил митрополит и московский князь.

По смерти великого князя на Резанском столе вокняжил сын его, Иван Федорович, наш нынешний князь. Было это лет семь назад. А за пару лет до этого преставился великий князь Московский Василий Дмитриевич. Он сына своего малолетнего поручил опекунам: жене – дочери Витовта, тестю своему, Витовту^[41] значит, а также князьям Андрею^[42] и Петру^[43] Дмитриевичам – братьям своим, и детям князя Серпуховского – Семену и Ярославу. Эти два князя по завещании отца своего, князя Владимира Андреевича Серпуховского^[44], владели Серпуховом, Боровском, Радонежем, Угличем и Городцом, что на Волге.

Но власть взяла в свои руки княгиня Софья Витовтовна, а поддержал ее митрополит и боярин Всеволожский. В ночь смерти великого князя, митрополит, сказывают злые языки, послал боярина Акинфа Ослябиева – родича Осляби, что отличился на Куликовом поле, к князю Юрию Дмитриевичу, чтобы тот пришел на Москву не мешкая и присягнул малому Василию. Говорят, что дед юного княжича, старый Витовт, заставил царя Ордынского Махметку^[45] ярлык дать на княжение своему внуку, только год в ярлыке не вписан был.

Князь Юрий в пути уже вызнал про ярлык, заподозрил неладное и воротился. И предъявил свои права на великокняжеский стол. Князь Юрий, муж годами зрелый, стяжал за свою жизнь славу воинскую победителя татар. Ходил на Казань и Булгар да на Руси повоевал он немало. К тому времени сыновья его вошли в силу, у него их четверо: Василий^[46], Дмитрий Большой^[47], Дмитрий Меньшой^[48], и Иван^[49], – перечислил княжичей боярин. – Васька с Дмитрием Большим, его еще Шемякой кличут, уже тогда отцу в затылок дышали. Разное говорят про то, не знаешь чему и верить. Но решение приняли они всем миром, всей землей. Послал вестников князь Юрий по отчине своей – собирать людей охочих. Да, дело— то небыстрое, а пока княгиня Софья с князем Юрием сговорились перемирие держать до Петрова дня^[50] значит.

Князь Василий с матерью времени не терял даром, тоже готовился. Изгоя, дядьку своего, князя Константина^[51], пожаловал уделом, отдав ему Ржеву. Князю Петру Дмитриевичу пожаловал волости Шагебал и Ликурги. Заручившись их поддержкой, он с дядьками своими и воинством московским двинулся на Кострому.

Послухи предупредили Юрия, и он бежал в Нижний. В погоню за ним отправили его брата, князя Андрея. Опять же иные людишки плетут невесть что… Будто бы князь Андрей не дошел до брата и вернулся, имея тайный сговор с ним. Нам то неведомо. Да и без разницы сие.

Митрополит Фотий мотался туда-сюда, пытаясь примирить Юрия с братичадом. Юрий просил перемирия. А тем временем пришел ответ от Витовта.

– Постой, – перебил Андрей рассказчика. – Витовт тут каким боком затесался?

– Что тут непонятного? Али забыл, кому поручил покойный князь чадо свое? Слушай дальше, – боярин двумя большими глотками осушил очередной кубок с вином, потянулся за пирогом с зайчатиной, день-то непостный, скоромное кушать можно. Откусил. Тщательно прожевал и вновь ухватился за заботливо наполненный Андреем оловянный кубок. – Юрий муж умный, быстро смекнул, что Василий занял великокняжеский стол без дозволения хана, и тянул время – собирал войска, а сам грамотки отписывал в Орду.

– Это-то откуда известно?

– Шила в мешке не утаишь. Митрополит торопился решить дело миром и по— скорому, покуда не вмешался царь. Очень не хотелось ему ордынцев вмешивать, тем паче что следом за ярлыком ханским придет татарская рать. По нашей земле, заметь, придет, через Резанское княжество…

– Так вот почему ты все знаешь! – догадался Андрей. – Следили за соседями?