Цитаты из книг автора «Александр Кормашов»

Треплет ягодный ветер храм мошки на крови. Если дело не в лете, то, наверно, в любви.     В оторочке песцовой тонких рук полукруг. Я тобой окольцован, улетаю на юг.

Галстуки стирать нельзя. Потом они из машины вываливаются совершенным клубком. Целый клубок пустых сброшенных змеиных кож, мокрых, вздутых и крайне неприятных на ощупь. Очень жалко выглядит североамериканский коралловый аспид, в котором ты когда-то женился. А тот, в котором уже оформлял развод, превратился вообще в тряпку. «Развод, где жало твоё!»

Она вышила себе a posteriori приданое

иногда от воспоминаний о своих бывших мне хочется пойти на войну и пропасть там без вести.

Чудо именно потому, что поезд так никогда не поступает. А Бог ещё сложнее, чем поезд. В разговорах о Боге и поезде он не заметил, как доел всю картошку.

Бабушку Ольгу я хорошо помню. У неё ещё были свои зубы. Я это знаю потому, что корни зубов она выковыривала из десны косарём, тем самым ножом, которым щепала лучину для печки. Этим же косарём, наточив его на шестке, она вскрывала на ногах вены, а потом замазывала ранки золой и заматывала тряпицей.

«Мужчина, – вызывал он меня на кухню и, крутя кольцо водки, рассуждал о моем призвании женщины, – любит добавляя. Расширяя зону владения. Он любит всё, что связано с женщиной. Что окружает ее сейчас и что может окружать впредь. А женщина, наоборот, любит вычленяя. Из круга друзей, из сферы влияния матери. Тащит в норку во всех тех случаях, когда мужчина просто обходит и метит новую территорию. И, в конце концов, сокращает нас

Однако в тот вечер после рыбалки, у костра, мы с Медным не думали о голубях. Точнее, мы думали о них, но оба по-разному. Я слушал их воркование и, помнится, размышлял лишь о том, почему у голубей и плотвы одинаковые глаза. Одинаковые оранжевые колёсики вокруг чёрного маслянистого кружочка зрачка. Я пёк на углях плотву и следил за её глазами. Когда они становились выпукло-сахарно-белыми, рыба была готова. Медный вдруг обозлился на меня, когда я сказал, что у голубей и плотвы одинаковые глаза.

неподалёку виделся земляной холм, заросший деревьями и кустами. В нём не было ничего особенно. Странным он становился только в половодье, когда превращался в остров. Тогда походил на голову какого-то человека, чьи волосы на макушке торчали вверх, а на висках шевелись – так шевелись ивовые кусты и подмытые корни деревьев. Голова при этом вздыхала и пускала пузыри. В такие моменты казалось, что там, под водой, есть лицо, и оно нас очень пугало.

В отвалах костры зарождались два вида жуков – жуки-носороги и жуки-олени. Первые мне казались не столь интересными. От майских их отличал фактически только рог. То ли дело жуки-олени! Самцов мы стравливали, и, встав на дыбы, они старались буквально поднять друг друга на рога. Только рога у них смыкались, как челюсти, и острые внутренние отростки подчас прокалывали сопернику не только надкрылья, но и голову. Хотя побеждённый жук даже с проколотой головой спокойно улетал. Может, поэтому жуки-олени ценились больше всего. В доме сирот они летали у нас каждое лето, по всем комнатам, одинаково хорошо приземляясь как на занавески, так и на волосы убегающих девчонок. В последнем случае приземление получалось особо удачным, потому что жуки-олени летали солдатиком, вертикально, рогами вверх. При этом они замечательно громко и грозно гудели. А я умел гудеть, подражая жуку. Жужжа, я медленно поднимал вверх руки с загнутыми внутри пальцами, изображая сведённые полукругом рога. В таком виде я заходил в девчоночью спальню и заставлял всех визжать. Не потому что так уж хотел напугать. А потому что они сами просили, чтобы их напугали. Напуганные, они хорошо засыпали.