Глава 1. Я – комендант лагеря

Отгремела Великая Отечественная война, на которой всё было ясно и понятно, что делать и как делать. Совсем недавно мы мерзли, мокли или задыхались от духоты в окопах, вставали в атаку, уходили в прорыв, а сейчас я лежал на верхней полке купейного вагона поезда, выделенного нашими железнодорожниками для офицерского состава, и уносящего меня к новому месту службы, вспоминая последние события жизни. В вагоне ехали в родные края мои боевые товарищи-офицеры, также попавшие под демобилизацию. А в более простых поездах, в тех, которые «для обычного народа», под мерный стук колес возвращались домой мои однополчане: рядовые медсестры и радисты, штурмовики и разведчики, техники и тыловики. У многих и домов-то не осталось, поскольку родом были с оккупированных территорий, родные либо эвакуировались, либо погибли в огне войны. Многое было разрушено за эти годы, но все равно, люди ехали радостные, полные мыслями и надеждами о новой жизни.

Многие военные части, лишившись личного состава, попавшего под демобилизацию, расформировывались, а оставшиеся красноармейцы вливались в какую-то одну. Из бригады в танковый полк забрали танки, самоходки, авто- и танкоремонтную базу, расформировывалась такая структурная единица, как учебный центр и медсанбат, артиллерия ушла в артполк, а пехотная часть вливалась в стрелковую дивизию.

Мы провели последнее расширенное заседание штаба бригады. На нем присутствовали командиры батальонов, рот и взводов от всех подразделений нашей части: врачи, силовики, тыловики, механики, химики, радисты, штабисты и преподаватели учебного центра.

Как бывший командир я первым взял слово: «Друзья мои, у нас начинается новая жизнь. Теперь придется снова учиться жить мирной жизнью. Я озвучу свои мысли о том, какой хотел бы видеть свою дальнейшую жизнь. Я получил назначение возглавить трудовой лагерь военнопленных. Что это такое? Это, товарищи, те производительные силы, с помощью которых мы сможем наладить нашу жизнь в мирное время. В числе этих людей, наверняка, будет много людей с рабочими и инженерными специальностями. Используя их труд, мы создадим и наладим работу артелей, кооперативов, конструкторских бюро, со временем сможем развиться в мощные производство, то есть на кусок хлеба с маслом мы заработаем. Лагеря находятся в ведении НКВД, значит, я поступлю на службу в этот наркомат, став его сотрудником. Принимать на службу в охрану лагеря и местную милицию я планировал на рядовые и сержантские должности бывших бойцов из штурмбатальонов и тыловиков, кто изъявит желание. В армии рядовой служит по призыву, получая свои 17 рублей в месяц, а здесь вы будете работать за вполне сносную зарплату, то есть можно будет жить и даже содержать семью. Кроме того, когда кооперативы встанут на ноги, ожидаю, что там будут хорошие зарплаты, и, для меня естественно, что будет рассмотрен вопрос о выплате праздничных премий всем нашим, кто будет работать в госструктурах, что-то вроде 13-й зарплаты или праздничных выигрышей в устроенной нами же лотерее. Правда, все это возможно будет сделать, если мы будем защищены от произвола местных начальников.

– И как мы это сделаем, командир?

– Значит, нужно самим стать местными начальниками и устраивать свою жизнь так, как мы привыкли, взяв за основу нашей новой деятельности принцип организации службы в бригаде. Мы доверяем друг другу, не раз прикрывали спину товарищу, борясь с немцами и нашими внутренними врагами. Будучи на войне, вместе продумали и наладили грамотное функционирование бригады, значит, сможем прикрыть друг друга и мирной жизни. А теперь, давайте подумаем, как мы сможем это реализовать. В большом городе возможностей больше, но там уже сидят свои начальники, которые так просто не пустят никого со стороны в руководство».

«Верно, но что тогда предлагаешь?» – спросил Горяев.

– Значит, нам нужна такая дыра, куда никто рваться не будет, зачем же добровольно в ссылку ехать. Можно, конечно, к Буряту в его ярангу набиться и прожить вдали от всего, но мы люди, которым хотелось бы жить в городе и пользоваться благами цивилизации, а не просто комаров кормить. Поэтому будет хорошо жить относительно недалеко от центра цивилизации, но не в ней.

Я еду на новое место назначения с неплохими перспективами хозяйственного развития региона и те, кто изъявит желание, может присоединиться. Конечно, поначалу будет тяжело с жильем, с досугом, но прорвемся – не впервой же, да и, где наша не пропадала! Зато у нас будет перспектива наладить наш быт так, как мы видим его. А теперь приятная часть собрания, а именно «раздача слонов»! Наши кадры подготовили наградные документы на все пистолеты, которые имеет личный состав, то есть, после демобилизации, все их можно будет увозить с собой. Дома зарегистрируете их в отделении милиции, и будет у вас защита от грабителей, и на всякий «пожарный».

Когда основной контингент разошелся в свои подразделения, я обсудил несколько вопросов с ближним кругом.

– На базе в поселке Горный у нас хранятся материально-технические средства, которые товарищ Филиппов смог вывезти из Австрии, Венгрии, Югославии и Китая. С весны часть медицинского оборудования, радиооборудование, металлоискатели, источники электропитания, станки и оборудование из состава рембазы, по сути, полноценная автомастерская и инструментальный цех, запчасти, числившиеся за бригадой, мы списали, загрузили ими эшелоны, оформив грузом бригады, и отправили туда. Кроме того, здесь удалось реквизировать японские, немецкие и английские электроинструменты, эшелон с рисом и пару складов с кофе, чаем, тканями из местного шелка и тростника, немного морских сувениров. Все это станет тем фундаментом, который поможет нам организовать наше дело, заработок и быт в будущем. А с помощью кооперативов, когда они развернуться, вполне можно будет организовать праздничные доплаты всем наш и нашим старослужащим из их доходов. Как оформить официально все это придумаем потом.

– Командир, оружие всё сдавать будем?

– Нет, мы мирные люди, но без оружия гулять не выходим. Рота Суренова подготовила и упаковала приличный запас неучтенного оружия: сотню автоматов и двадцать ручных пулеметов, гранаты, тол, взрывные машинки, патроны, но в основном винтовки «СВТ» и пистолеты – штатную стрелковую роту вооружить можно.

– Где хранить будем?

– Пока не знаю, но придумаем, куда спрятать.

«Так, конспираторы, вы хоть бы при мне не говорили о нарушении закона. Я понимаю, что не просто так ты все делаешь, Александр, но это без меня. Значит так, я еду к себе домой в Химки. Как получишь назначение, давай сразу звони мне. А я через Главное Политуправление попробую к вам перевестись на «теплое местечко», например, секретарем горкома», – сказал Горяев.

Часть бригады осталась служить на этом южном курорте, а кому-то, можно сказать, что не повезло, и они, будучи уволенными из армии, возвращались домой. Проезжая теперь в обратном направлении, смотря в окна, мы узнавали знакомые по прошедшим боям места: Шэньян, Чаньчунь, степи Маньчжурии, Чита, озеро Байкал, просторы Казахстана и южной России, вспоминая и обсуждая за рюмкой чая прошедшие события.

По пути на станциях сходили наши товарищи, добираясь дальше самостоятельно к своим городам и селам. Вышли Бурят в своей Бурятии, врач Ира Осина в Омске, Нина Теплухова убыла в Саранск, Горяев в Москву, Бушин сошел в Сталинграде. А многие из нас были южанами с Северного Кавказа или восточной Украины, поэтому ехали практически в один регион. И мой путь лежал из солнечного морского южного города Порт-Артур в солнечный южный речной город Ростов-на-Дону. В самом Ростове нас покинули Евсеевы и Горячевы, уехав домой в украинский Донбасс, Лена Павлова в Кривой Рог, Камиль Гаджоев в Дагестан, Гавриленко в Ставрополь, Шубины, Печерицин, Мутонин, Размазнов и Донов в Таганрог или на Донбасс, Шаламов в Новочеркасск. Многие разъехались по городам-сателлитам: Аксаю, Азову, Батайску, деревням и казачьим станицам области. Случайно или нет, но встретили Валеру Донникова, приехавшего в Ростов из станицы Багаевской по своим делам, поделившись с ним нашими планами. Все между нами было обговорено по поводу нашей встречи и планам на будущее, поэтому с вокзала офицеры расходились спокойно без долгих прощаний.

На вокзале жизнь била ключом, люди встречали или провожали кого-то, прибывающими гражданскими поездами или воинскими эшелонами. Ребята приглашали меня к себе, но я чего-то уперся, решив не мешать встрече с домашними, а остановиться в гостинице. Меня никто не встречал, поэтому я никого не ждал и не искал, а сразу в нее и отправился.

Город активно восстанавливался после войны, всюду работали люди, разбирая развалины и восстанавливая дома и заводы, поэтому центральные гостиницы были заняты командировочными. Пришлось заселиться возле Центрального рынка в «апартаменты класса люкс» в будущей гостинице «Старый Ростов», а ныне самом обычном «Доме колхозника» со всеми вытекающими бытовыми условиями. В поезде я снял свою военную форму, упаковав ее в здоровый японский чемодан, и вышел в средненьком цивильном костюме made in China. Не хотела администратор селить меня одного в номер, хоть я предлагал заплатить за всех четверых. Захотелось достать пистолет и пристрелить её, потом выдохнул воздух, досчитал до десяти и достал аргумент последней надежды, «контрабандный товар» – большую разрисованную металлическую коробочку с настоящим китайским чаем.

– Товарищ администратор, придумайте что-нибудь, устал я, хочется одному побыть, а я с удовольствием угощу вас этим самым китайским из всех китайским чаев – вы такого точно не пробовали ещё. Это чай под названием «молочный Улун», ферментируемый в молоке, прибыл сюда из самого Порт-Артура.

Было видно, что этой обычной женщине очень хотелось попробовать эту экзотику, показать ее дома, но желание боролось с инструкцией. Победило желание. Нашелся для меня двухместный люкс. Заселившись, взял у нее утюг и сразу подготовил парадную форму на завтрашний выход, выкупался, лег в кровать и просто отсыпался полдня и всю ночь. Утром «чист, как только, что из ванны», как пела в своей песне Алла Пугачева, в парадной форме при орденах и медалях, а не с наградными планками, вышел из номера с необходимыми документами, лежащими в строгом кожаном портфеле.

Мне показалось, что администратор встала по стойке смирно, когда я проходил мимо. В холле гостиницы сидело несколько усталых колхозниц и их мужей, тоже смотревших на меня, открыв рты.

Прибыл я в отдел кадров Северо-Кавказского военного округа. Начальник отдела подполковник Ананченков Михаил Владимирович посмотрел на меня и вздохнул со словами: «А меня на фронт не отпустили. Ну, да что же теперь говорить об этом. Вы знаете, Александр Павлович, видя ваш послужной список, даже неловко вам предлагать эту должность. Думал, что пришлют какого-нибудь офицера из охраны лагерей, правда, при их командовании мрут пленные, как мухи, и работы саботируют, как говорится «трупов много, восстановленных объектов мало».

– Мне, когда это предложили, даже расстроился, а потом подумал, что, в общем-то, дело знакомое, просто мой статус другой.

– Да, я читал в вашем деле, что в вашей бригаде были уже немцы в рембригаде. Вот такая перед вами стоит задача, но раз вы согласились, то, думаю, что прикинули свои силы и справитесь. Итак, вам надлежит возглавить лагерь военнопленных немцев, расположенный в городе Шахты, знаете, где это?

– Город, где находится, знаю.

– Сейчас выпишем вам все необходимые документы, оформим вам перевод на новое место службы, и отправляйтесь восстанавливать нашу страну.

Так я стал служить в Народном комиссариате внутренних дел или, иначе говоря, НКВД СССР, а если более точно, то в системе Главного управления исправительно-трудовых лагерей и трудовых поселений (ГУЛАГе). Все необходимые документы, оформленные отделом кадров, подписал, у кого требовалось, лично начальник отдела областного управления НКВД майор Алексей Иванович Гришанов.

Что мне рассказал Гришанов о системе: «Знаешь, Александр, ты боевой офицер, сам с этим столкнешься. Мало людей идет служить в ВОХР лагерей по собственному желанию. Почему? Прежде всего, из-за субъективно тяжёлых условий службы и её крайне низкой престижности. В 30-е годы в ВОХР Гулага в качестве рядовых стрелков шел набор людей, как правило, без специальности, образования, но наделенных обострённым классовым чутьём и имевших вкус к такой работе. Краткую, но весьма ёмкую характеристику дал в 1939 году на курсах, где я повышал квалификацию, лагерным охранникам один из высших чиновников ГУЛАГа, не буду называть его фамилии, он и сейчас трудится в Москве на ответственной должности. Так вот, по его мнению, в охрану набирались люди не то что второго, а последнего, четвёртого сорта. Увы, но это правда, нашими ответственными органами отмечен и негативный итог вербовки – среди демобилизованных солдат имелось значительное число неграмотных и малограмотных людей, а образованные не идут. Тебе также придется столкнуться с набором бойцов.

– Бойцов я надеюсь набрать из своих бывших подчиненных.

– Да!? Младшие командиры Красной Армии считаются у нас в ГУЛАГе «золотым фондом», а саму армию мы, кадровики, называем не иначе, как «университет для всех организаций». Честно скажу, несмотря на ряд отрицательных факторов, демобилизованные солдаты несут в лагеря отношение к политической власти, которое они усвоили во время службы в армии. Бывшие военнослужащие предпочитают подчинение и издание приказов, а не демократические дебаты. В общем, имей в виду, что в Ростове есть вербовочный пункт, который поддерживает рабочую связь с областными и городскими организациями, ведавшими вопросами учёта и распределения рабочей силы.

Я поблагодарил его за краткую справку о том, что меня ждет и вообще о системе, куда я попал и, простившись, ушел домой. Побывав в гостинице и переодевшись в повседневную форму, вечером я снова встретился с несколькими товарищами-офицерами, которые жили в Ростове и ближайших пригородах, показав приказ на мое назначение город Шахты и уточнив наши планы.

Мы прозвонили Горяеву в Москву, обрисовав ситуацию.

– Все понял.

Да, городок Шахты входил в угольный бассейн Восточного Донбасса, и именно шахты, на которых добывался уголь марки антрацит, являлись в то время градообразующими предприятиями, создавая вокруг каждой шахты свои обособленные районы. В моем распоряжении было несколько дней перед вступлением в должность и смене предыдущего коменданта лагеря для военнопленных или, как было принято говорить официальным языком, интернированных немцев. Прибыв электричкой в город, для начала я прогулялся по центру, осматривая свое новое место жительства. На носу был ноябрь, обычно дождливый в данной местности, однако, нынче погоды стояли очень даже хорошие, солнечные и сухие.

Что можно было сказать о том, что я видел? Город был разрушен еще в 1941-43 годах, особенно ему досталось, когда мы отбивали его у фрицев в 43-м. Здания центральной улицы двух или трех этажей были со следами разрушений, некоторые частично восстановлены или частично разрушены, где снова работали какие-то государственные учреждения, а многие были просто разрушены и стояли лишь их остовы. Приехал я в город днем, можно сказать, в обеденное время, поэтому на улицах сновало много народу. В основном, это были женщины, почти не было видно мужчин, много было калек и шатающихся группками детей разного возраста. Похоже, что беспризорность и детская преступность имеет место в больших масштабах. А с учетом того, что тут народ рабочий, простой и очень далекий от культурных традиций и благочинного поведения, то и взрослого бандитизма.

Среди разрушенных зданий, разбирая битый кирпич, вяло копошились зачуханные пленные немцы в оборванной одежде. Создавалось впечатление, что в ней они воевали и попали в плен еще в самом начале войны, а ведь сейчас уже был ноябрь. Несколько красноармейцев с «мосинками», сидя в тенечке, охраняли их, разговаривая о своем.

«Похоже, что это мой контингент», – подумал я.

Зашел в местную библиотеку, в которой сидела одинокая бабушка, своим возрастом соответствующая времени «эпохи Возрождения», этакая местная Баба-Яга, сидящая в полумраке в своей избе.

«Русский дух чую! – прошамкали её губы и в избе раздался скрипучий хохот, – ха-ха-ха, чего хотел, солдатик?»