Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни

Посмотрел на эту книгу и на свое отношение к ней с другой стороны.
На отношение к тому, что позади влияет то, что вокруг.
Автора часто упрекают в том, что он "плохой человек". Даже если не брать разбушевавшихся в последнее время декоративных сталинистов, наверно, назвать АИС "хорошим" нельзя. Одно самоубийство женщины из-за "Архипелага" и реакция на него чего стоят. Но сколько "хороших" стали лагерной пылью без всякого ущерба для тоталитарного дуба. А многие "хорошие" и потом НИЧЕГО не сделали. Не выкорчевали страшное.
Исаич сделал что мог и как мог. И - бог ему судья.

В русской литературе больше нет автора со столь прекрасным, "вкусным" языком как у Александра Солженицына. Его читать, как пить холодную ключевую воду жарким днем. Напиться невозможно. Хочется еще и еще.
В русской литературе нет более самовлюбленного автора, чем Александр Солженицын. Даже Эдуард Лимонов смотрит на себя с большей иронией и самокритикой. Александр Исаевич же видит себя Большим Русским Писателем, Гением. У него есть Миссия. (все, разумеется, с больших букв). Потому читать мемуары Александра Исаевича, если ты не считаешь Солженицына гением и едва ли не Мессией (не важно уж лагерным или просто голосом всего русского народа) то читать "теленка" несколько неуютно.
"Теленок" повествует о видимо самом любопытном моменте биографии Солженицына от публикации "Ивана Денисовича" и до высылки автора из страны. Противостояние с Союзом, борьба за свои тексты, сотрудничество с Твардовским и Сахаровым, Нобель.
Это безумно интересно. И язык. Но ни капли самоиронии

Очерки литературной жизни. «Бодался телёнок с дубом»

Бодался телёнок с дубом - кажется, бесплодная затея. Дуб не упал - но как будто отогнулся? но как будто малость подался? А у телёнка - лоб цел, и даже рожки, ну - отлетел, отлетит куда-то.

Наверное, филологу стыдно признаваться в том, что он никогда не читал мемуаров. Но вот мне почему-то не стыдно. Я долго шла к подобной литературе, много училась, чтобы наслаждаться такими книгами.… И, наконец, это случилось. Представляю на ваш суд свои отрывочные впечатления.

Написанные в 70-х годах, сейчас очерки представляют просто исключительную ценность. Нам, живущим в век гласности, невдомёк, какие преграды воздвигал режим перед опальными писателями. Перепрятывание рукописей, сам- и тамиздат, вечное ожидание обысков, невозможность показать свое творчество широкому кругу читателей. Меня иногда это просто шокировало, иногда в это почти и не верилось, иногда было похоже на какой-то лихо закрученный детективный сюжет. Но не отпускало, ни на минуту не отпускало.

Печальна судьба произведений Солженицына. «Один день Ивана Денисовича», выпущенный в период оттепели, с трудом пропущенный цензурой «Матренин двор», зарезанный на корню тираж «Ракового корпуса», изъятый ГБ «Пир победителей», которым буквально шантажировали, вынуждая отказаться от членства в Союзе писателей. Об этом написано просто, со всеми подробностями и именами, с цитатами из писем и стенограмм. Предельно хлёстко по отношению к правительству и режиму. Иногда – запредельно.

Не балует добрым словом Солженицын и окружающих его людей. Писатели, редакторы, даже бывшая жена награждаются меткими эпитетами. Автор тонко подмечает людские слабости и демонстрирует нам их «без купюр». Твардовский, с которым у Солженицына были непростые отношения, предстает в образе запутавшегося ребенка с партийным билетом. Его творческий потенциал, его мужицкое искреннее видение мира затаптывается обязанностями главного редактора «Нового мира», о чем Александр Исаевич пишет не без сожаления. Интересен и образ Сахарова, с которым Солженицын познакомился благодаря своим диссидентским выступлениям в западной прессе. Он выглядит каким-то растерянным, сомневающимся, человеком, которого многие и многие использовали в своих корыстных целях, зная, что он не откажет в помощи.

В этой книге много грустного и, как мне кажется, СЛИШКОМ много Солженицына. Даже в воспоминаниях о других людях он пишет о себе. Даже в описаниях природы – Солженицын. Сразу понимаешь, как тяжело приходится жене гения, который верит в исключительность своей земной миссии и ценит свое творчество выше, чем жизнь собственных детей, чем свою жизнь. Это люди из другого теста, с другими целями и задачами, с другим восприятием времени и пространства. Для них – все тлен. Только «рукописи не горят».