Все события и герои вымышлены.

От начала и до конца это все лишь плод авторского

воображения.

Пролог

1999 год

Небритый мужчина сидел на корточках у стены, сжав свою голову, заросшую длинным кучерявым волосами, ладонями. Он непрестанно раскачивался и что-то шептал. Медсестра прислушалась, с опаской посматривая за ним из-за решеченного окошка.

– Век. Вак…Господи, прости меня! Век…Это просто век…Как…Ленин…Идти вперед… Счастье…

Набор фраз и ничего больше…Все, как обычно. Только теперь еще больше в голосе пациента первой психиатрической больницы города Харькова слышалось надрыва, почти паники. Крупные слезы текли по его лицу. Он продолжал бормотать. Упал на холодный пол.

– Век! Вак! Почему?

Полина только недавно устроилась работать в это отделение для буйно помешанных. Ей говорили, что этот пациент особенный, но такого она предположить не могла. Все стены его палаты были расписаны непонятными фразами, не связанными между собой. Буквы прыгали, иногда путались, перескакивали одна на другую.

– Век. Вак! – прокричал мужчина. Боль скрутила его пополам. Глаза полезли из орбит, и его вырвало.

– Вот, черт! – ругнулась Полина, нажимая тревожную кнопку вызова санитаров.

Из соседней комнаты появились два дюжих молодца, по выражению лиц, которых можно было и их уверенно определять в пациенты клиники, но никак не в медицинский персонал. Один из них Василий, даже пытался за ней приударить, дарил чахлые букетики ромашек, сорванных на клумбе в обширном парке, где прогуливались по хорошей погоде небуйные больные, помогал провести уборку поста перед сдачей смены, да жадно глядел на туго обтянутый халатом зад. Никаких шансов она ему, конечно, не давала, но цветочки стояли в вазе, а сама она старалась не то, чтобы поощрить санитара, но немного попользоваться таким вниманием.

– Что случилось? – уточнил напарник Василия костолом Гриша, засучивая рукава явно маленького ему халата.

– Вон, посмотрите! – кивнула Полина на камеру, где сидел больной. – Кричит что-то непонятное. Воет, как зверь раненный! Сейчас упал, калачиком свернулся. Жуть берет, когда слышишь эту белиберду!

– А…– почти радостно протянул, потирая руки Григорий. – Это Олежек наш! Ты его не бойся! Он совсем того… Как только краски кончаются, он истерить начинает! Сейчас мы ему красок дадим, он и успокоится, – Гриша вернулся к санитарам, оставив их с Василием одних.

– Полин…– начал неловко мужчина, попытавшись взять медсестру за руку, но та ловко вывернулась, сделав вид, что не заметила этого движения. Схватила какой-то журнал и стала там быстро что-то писать ручкой, бросив короткий взгляд на часы.

– Это зачем? – не понял Василий.

– Все резкие ухудшения состояния пациентов мы заносим в этот журнал, чтобы утренняя смена врачей, которая придет на работу, смогла точнее поставить диагноз, – медсестра включила лампу, и в этот момент появился в конце коридора Гриша. В его могучих руках были обычные самые дешевые акварельные краски и вода в пластиковой бутылке.

–Сейчас мы ему их отдадим…– проговорил санитар, отпирая тяжелый навесной замок палаты. – Олежек и успокоится…

– А краски у вас, откуда? – нахмурилась Полина.

– Так мать его, нам каждую субботу приносит! Говорит, что без этой фигни, – Гриша кивнул на разукрашенные разными надписями стены, – совсем ее буйный сынок загнется. Да и Матвей Данилович, главврач наш разрешает…Эй, Олежек! – громко позвал пациента санитар. – Смотри, что тебе дядя Гриша принес!

Он, явно дразня, покрутил в руках набор акварельных красок и бутылку с водой. Сумасшедший мгновенно затих, заморгал глазами из-под густо наросших бровей. Протянул руку вперед, шевеля губами еле слышно.

– Чего? – рассмеялся Гриша. – Ничего не слышу!

– Век. Вак! – более отчетливо пробормотал пациент.

– Нее…– протянул недовольно санитар, делая вид, что прячет краски обратно. – Я твоего попугайского языка не понимаю. Ты мне по-человечески скажи…Гриша, дай краски!

– Любовь…Вера…Уже…Конец…Мир…Ложь…– из глаз расстроенного сумасшедшего снова полились слезы. Он тянул вперед руку, умоляя помочь на единственном ему понятном языке. Полине стало, его жаль.

– Отдай краски! – рявкнула она, пытаясь вырвать их из лап Григория.

– Пусть попросит хорошенько! – улыбнулся зло санитар. – Мы с Васькой его и ползать иногда на коленях заставляем…И песни петь на своем языке. То-то смеху…

– Отдай, я сказала! – почти прокричала Полина, чувствуя, как в ней закипает злость.

– Олежек, а ну-ка собачку нам покажи? – Григорий покрутил перед глазами сумасшедшего красками. – Гав-гав! Не ленись! Ты же хочешь рисовать дальше свои каракули на стенах?

– Отдай! Иначе, я расскажу все главврачу! – применила последний аргумент Полина.

– Ладно, Гринь…Чего ты, в самом деле? – потупил глаза Василий, решивший проявить себя джентльменом. Хотя Полина сомневалась в том, что это мордатый санитар вообще знаком с этим словом. – Отдай придурку краски, пусть дальше малюет Малевич!

Вася забрал акварель у своего напарника и отдал психу, лицо которого неожиданно озарилось такой счастливой улыбкой, что Полине на миг он показался и не сумасшедшим вовсе, а вполне себе милым мужчиной, который просто перестал за собой ухаживать, будучи в командировке или на необитаемом острове. Она радостно улыбнулась, запирая дверь обратно, а напоследок предупредила его, что если кончится вода, то пусть постучится ей в дверь, и она ему наберет еще.

– Век. Вак! – важно согласился с ней псих, устремив все свое внимание на акварели.

– Зря ты так с ними…– покачал укоризненно головой Васек. – Гришу, вот, обидела… Он же тебя развлечь хотел! Шоу показать! – второй санитар, как только краски оказались у больного, тут же скрылся в своей подсобке.

– Издеваясь над больными людьми? – возмутилась Полина. – Нет уж…увольте!

– Да люди ли они?! – округлил глаза Василий. – Ты посмотри на них! Хотя бы на этого! Что это за человек, если он слова ясного произнести не может, только по-своему квакает что-то…Век. Вак! – передразнил пациента санитар. – Чего их жалеть? Лучше меня пожалела бы, а? Сохну ведь по тебе…– его руки скользнули по спине Полины и опустились ниже поясницы, крепко сжали ягодицы.– Может мы это…– вторая рука его быстро метнулась к ее груди и больно сдавила сосок.

– Да пошел ты! – медсестра от всей души влепила санитару пощечину. Ладонь мгновенно обожгло, а на скуле Василия моментально запылала алая полоса от удара. Кулаки его несколько раз рефлекторно сжались, но он удержался.

– Зря ты так…– покачал он головой, потирая ушибленную скулу. – Видать не сработаемся мы с тобой, Поляночка…Зря…

– Да пошел ты! – повторила медсестра. – А будешь еще лезть, так вообще главврачу пожалуюсь! Уволит тебя с работы и вся недолга.

Санитар медленно развернулся и двинулся по коридору. Девушка потрогала грудь. Крепкие мужские пальцы чуть не раздавили предмет ее тайной гордости. Сосок болел. Она поморщилась и решила посмотреть на пациента, из-за которого и произошел весь этот конфликт.

Больной сидел у стены что-то увлеченно писал указательным пальцем. Рядом с ним стояли разведенные краски. Бородатое лицо озаряла счастливая улыбка. Полина пригляделась внимательнее к буквам.

– Счастье мое. Я здесь. И я тебя жду.

Странно…Он оказывается еще и романтик. Буквы были корявыми, наползали одни на другие, а псих увлеченно их выводил, будто на уроке по чистописанию. Как мало человеку нужно для счастья? Ухмыльнулась медсестра, закрывая зарешеченное оконце, через которое буйным пациентам подавали пищу и необходимые для постоянного приема лекарства. Тусклый свет лампы скупо освещал узкий побеленный до половины коридор. Синие больничные стены скрывались где-то в полумраке ночи.

– Век. Вак! – донеслось из-за двери совершенно удовлетворенное.

Полина села за свое рабочее место. Открыла журнал, но тут же его вернула на место. Заниматься работой совершенно не хотелось. Девушка косо поглядела на лежащую рядом книжку какого-то бульварного писателя, купленную по случаю на Балке. На обложке разворачивались поистине мексиканские страсти, роковые красотки, дорогие иномарки и даже блестел вороненым стволом настоящий пистолет. Она лениво пролистала начало: «Один бандитов достал из-за пояса наган и выстрелил в Марианну. Девушка пошатнулась. На ее губах выступила кровь. Сквозь боль она прошептал своему любимому…»

Бред! Полина захлопнула книгу обратно и посмотрела на часы. Почти полночь. Большинство обитателей психиатрической больницы номер один города Харькова уже видят десятый сон. Одна она почему-то не спит! Может вздремнуть? Полина положила голову на скрещенные на столе руки и почти мгновенно уснула, проваливаясь в какую-то непонятную глубокую черноту. Настолько глубокую, что совсем не расслышала, как скрипнула дверь палаты, где находился художник Олег. На пороге появилась его изможденная фигура в полосатой пижаме, измазанной красной краской. Бородатый мужчина взглянул на девушку. Та, мирно спала, даже не пытаясь поднять тревогу, бросил короткий взгляд по сторонам и двинулся к подсобке, где отдыхали санитары. Он не знал, куда следует идти, его что-то вело. В конце коридора он замер, прислушиваясь к ночной тишине психиатрической больницы. Откуда-то доносился храп, кто-то бормотал что-то невнятное совсем рядом.

– Век! Вак! – худая ладонь с длинными не мужскими пальцами коснулась холодной бронзовой ручки. В замке скрипнуло, щелкнуло. Повеяло холодом. Дверь медленно открылась. В подсобке было темно. На узких кушетках спали Василий и Григорий. Оба громогласно и надрывно храпели, со свистом втягивая в себя воздух. На столе в их изголовье пристроилась початая бутылка водки и нарезанная крупными кусками варенка. Олег тяжело вздохнул и сделал шаг вперед. Никто из санитаров не пошевелился. Только Василий причмокнул губами во сне. Ему снилась Полина в одном халатике, без нижнего белья. Прозрачная белая ткань ничего не скрывала, а лишь подчеркивала соблазнительную фигурку новенькой медицинской сестры. Олег порылся в карманах своей пижамы. Выудил оттуда закрытый футляр из-под акварели. Красная краска была начата. Он с удовольствием мазнул по ней большим пальцем, измазывая его почти до основания.

– Вак! – ухмыльнулся он беззубой улыбкой. За долгие годы, проведенные в клинике, он успел их почти все потерять. Теперь алые десны, выглядывавшие из-под полных розовых губ, выглядели отвратно, если не ужасно.

Гриша у соседней стены пошевелился, застонав, и Олег понял, что надо спешить. Время текло неумолимо быстро, а ему еще надо было вернуться обратно в палату и постараться уснуть, чтобы не вызвать никаких подозрений.

– Вак! – прошептал он, касаясь измазанным в краске пальцем лба Василия. Корявые буквы одна за другой складывались в слово. Сумасшедший не знал, что он пишет, что-то внутри него подсказывало, как необходимо правильно все сделать. Какое слово написать, какого размера буквы нарисовать…Через пару минут все было кончено. Олег удовлетворенно кивнул и потер руки. Улыбка снова озарило его совсем не похожее на сумасшедшее лицо. Аккуратно ступая, он вернулся в свою палату. Замок в двери тихо щелкнул обратно, и ничто не могло выдать того, что особо опасный псих может беспрепятственно разгуливать по коридору больницы, когда все вокруг ложатся спать. Ничего…Кроме надписей, написанных красной краской, на лбу санитаров Василия и Григория, но и они почти моментально испарились, словно их кто-то стер мокрой тряпкой.