Часть вторая.

Ранняя весна 1971 год.

…Женя стоял, ничего не понимая, и с недоумением озирался вокруг. В его голове не укладывалось то, что с ним сейчас происходило. Он секунду назад зажмурился от ослепляющего света ярчайшей световой вспышки и возникшем жжении по всей коже, находясь при этом в одном месте, а когда открыл глаза – место вокруг было иное и всё вокруг так же было по-другому. Невероятно, но он находился совсем не там, где был секунду назад, хотя река, которая была ещё подо льдом рядом, в паре сотен метров от него, – вроде бы была та же самая, деревья и лес были вокруг как бы похожие. Но само место… Само место вокруг было другое! Вокруг стояла тишина, и только редкие крики первых весенних птиц нарушали её. Женька медленно опустил глаза и убедился, что на нём одет тот же тёплый армейский овчинный тулуп без погон на голом теле, на ногах – валенки на босу ногу, а на голове – дежурная старая шапка-ушанка без кокарды. Буквально несколько минут назад он надел этот дежурный комплект, который всегда висел возле выхода из караульного помещения и гауптвахты, и который использовали или сами солдаты, заступившие в караул, или те, кто сидел под арестом на губе – гауптвахте для того, чтобы добежать по снегу пятьдесят метров до стоявшего снаружи, за речным обрывом, деревянного сортира. Поэтому этот комплект всеми солдатами в шутку так и назывался: «комплект сортирный: номер один». В данный же момент Женька использовал его втихаря, не смотря на запрет всему личному составу их взвода выходить наружу до двух часов дня после полудня. Дневальный в казарме как раз в этот момент, куда-то отвернулся, а терпеть уже стало невмоготу. Вот и пришлось самовольно навестить то место, куда даже и цари пешком ходят. Женька уже было возвращался назад в теплую караулку, в которой в данный момент расположился их взвод, и уже миновал обрыв, когда услышал звук сирены и внезапно его глаза ослепил яркий свет…

А сейчас… Сейчас – свет вокруг был нормальный, дневной, но всё остальное изменилось как по мановению волшебной палочки. Он не понимал возникшей ситуации, и не узнавал окружающей обстановки. Может это сон? Но почему же тогда сейчас он стоит на ногах, а не лежит на солдатской шхонке? Почему на нем надет их дежурный тулуп и валенки, но снять и повесить теперь – его некуда? Что стало вокруг не так? Снег, лёгкий морозец, тайга – всё вроде бы то же самое. Но местность изменилась. Не было вокруг ни казарм, ни сортира, ни дежурки со штабом и караульного помещения, не было ни КПП со шлагбаумом. Не было колючей проволоки и вышек с часовыми у охранного периметра вокруг объекта. Ничего этого не было!!! В пору было кричать и ожидать в ответ только эхо. Лес, кусты, снег, река, солнце и… никого рядом. Непонятность ситуации и её абсурдность – не укладывалась в голове.

– Хм… – подумал он, – чепуха какая-то.

Он крепко зажмурил глаза, постоял, – снова отрыл их. Ничего не изменилось.

– Где я и что со мной? Никого вокруг… Чертовщина какая-то. Где же люди-то? Надо найти их… Всё же – надо куда-то идти. Узнать – где я, и почему тут оказался. Кто меня сюда перенёс и что вообще, чёрт побери, происходит!?

Страха и какого-то особого волнения он, почему-то, не испытывал. Было, скорее всего, ощущение любопытства к возникшей ситуации. Кроме того, он ощущал в своём теле лёгкий озноб и какую-то странную эйфорию, как если бы он только что вышел из спортзала, где занимался своей любимой борьбой самбо.

Женька ущипнул себя. Боль была чувствительна и реальна. Значит – это не сон. Он стал внимательно оглядывать всё вокруг и прислушиваться, стараясь сориентироваться и понять – в какую сторону следует ему идти и где искать исчезнувших людей. И вообще – хоть каких-либо людей. Не хотелось бы переть неизвестно куда, как лось, напролом через сугробы. А стоять тут на одном месте – означало замерзнуть насмерть к утру следующего дня. Здесь, в пермской тайге, в конце марта морозы по ночам бывают до двадцати градусов со знаком минус. Так…Хм… Вроде бы южнее, в нескольких километрах вниз по реке, должна была быть ближайшая деревня Васюковка. Вот и надо было идти туда…

Из-за туч показалось солнце. День обещал быть спокойным и безветренным. Небольшой утренний морозец, державшийся после ночи, уже почти совсем спал. Начался лёгкий капель на подтаявших сугробах. Потихоньку Женька стал спускаться вниз к берегу реки, ещё с прочным льдом по всей её длине. По льду идти всё же гораздо легче и удобнее, чем по лесным весенним сугробам, блестящим на солнце до рези в глазах и покрытыми твёрдой коркой весеннего наста. Тем более, что впереди за верхушками елей, с которых давно уже упал снег – почудилась дымка от костра или от чего-то где-то горящего, и, вроде бы как, оттуда донесся звук, похожий на звук выстрела.

Пока он шел, – по пути обдумывал всё то, что с ним только что произошло. Прошлой осенью его, и ещё нескольких солдат-срочников, – откомандировали из учебной воинской части в одну из частей внутренних войск под город Пермь. Сначала он думал, что придётся охранять какую-то колонию с зеками, которых тут в округе полным-полно, и они практически все работают на лесозаготовках в тайге. Однако потом их из этой части буквально через пару месяцев перебросили в областную лесную глухомань и прикомандировали к какому-то закрытому инженерному подразделению, состоявшему из десятка офицеров, живших отдельно в своём утепленном щитовом доме-бараке, и роты солдат из стройбата тоже со своей отдельной казармой. Их подразделения вели какие-то строительно-земляные работы в забытом богом месте в пермской тайге, у черта на рогах, вдали от ближайшего посёлка Чусовского. Сюда, в эту глухомань в двадцати километрах от Чусовского, из посёлка доходила грунтовая дорога – единственная связь этого таежного края с остальной «Большой землей». Зимой дорогу заметало так, что пройти по ней не представлялось возможным, а поэтому для передвижения использовали зимник – прочный лёд на реке, в метр толщиной, который выдерживал даже тяжелые грузовые автомобили. Кругом были заснеженные леса, скованные льдом реки и ручьи, и замерзшие болота. По льду рядом протекающей реки строителям и комендантскому взводу регулярно доставляли оборудование и продовольствие. Часто прилетал вертолёт из Соликамска с почтой и какими-то грузами. Воду качали из пробуренной осенью скважины, а постоянно работающий дизель-генератор, – снабжал всех электроэнергией. Военные строители, в километре от казарм, копали какой-то котлован непонятно для чего и зачем. Для размягчения грунта использовали взрывы при помощи аммонала. Перед взрывами включали предупредительный сигнал сирены, к звукам которой скоро все привыкли, ибо взрывы были регулярными и частыми. Потом солдаты – стройбатовцы протягивали в выкопанную яму какие-то кабеля, и устанавливали тяжелые свинцовые плиты. Всё было окружено столбами с колючей проволокой и вышками с часовыми, установленными по углам периметра. Издали могло показаться, что это была зона для уголовников, однако красный флаг на КПП с красной звездой на въездных воротах, и шум работающего бульдозера в котловане – опровергали это. Да и все военные носили форму, а не зековскую робу. Кроме военных в работах на объекте принимали участие и несколько каких-то гражданских. Вроде бы какие-то специалисты-инженеры.

Взвод же, в котором служил Женька, нес охрану этих странных, не похожих на археологические, раскопок, а также охранял местное караульное помещение с оружейной комнатой и с примыкавшей к ней гауптвахтой для проштрафившихся солдат и офицеров. Как – никак, и сюда, на закрытый объект, алкоголь каким-то чудесным образом попадал, не смотря на строжайший запрет. Соответственно, – случались случаи чрезмерного его возлияния и, как закономерный результат, водворение проштрафившегося на губу: на гауптвахту – под арест. Караулка и гауптвахта представляли собой практически ту же казарму, но врытую в землю на глубину около трёх метров. Эдакая огромная землянка c подпорками под толстое земляное потолочное перекрытие, в которой могла запросто разместиться почти сотня солдат, а при случае – могла использоваться и в качестве бомбоубежища. Как, впрочем, впоследствии это и произошло. К работам в котловане и к оказанию помощи, как инженерному подразделению, так и военным строителям, комендантский взвод охраны – не допускали. Солдатам из их взвода, и Женьке в том числе, приходилось стоять на вышках, или патрулировать периметр в длинном тулупе с автоматом на плече, пялясь на копошащихся в котловане, как муравьёв, военных инженеров и солдат – стройбатовцев. В общем, – служили, как положено. Когда не были в карауле, то – сидели на нудных политзанятиях, на которых делали вид, что изучают решения партии по подготовке двадцать четвёртого её съезда. В свободное личное время – слушали радио, так как телевизор в такой глуши ничего не ловил, читали книги, газеты, играли в шашки шахматы. У офицеров был даже бильярд. Некоторые, Евгений, тоже был в их числе, – предпочитали, в это время, заниматься в спортивном уголке. Штанга, гантели, турник и всё такое… В увольнения – не ходили, потому как – некуда: кругом зимняя тайга. Скукотища… Всё текло спокойно и монотонно до вчерашнего дня.

А вот вчера – начались твориться какие-то странные дела. Днём на объект из Чусовского прибыл по льду караван из нескольких машин, а из Соликамска прилетали два тяжелых вертолета с каким–то грузом и толпой каких-то людей, как в штатском, так и военных. Разводящий и начальник караула срочно сняли с караула и со своих постов всех солдат их взвода и приказали им вернуться до утра в свою казарму. Сегодня же утром всех солдат и сержантов – срочников опять собрали в казарме, приказали всем до десяти утра с вещами перебраться временно в помещение гауптвахты и там всем объявили приказ о запрете выхода из неё на улицу до обеда, который, по распорядку, бывает в два часа дня. В караул, на охрану периметра, в сегодняшний день – так никто и не заступил. Объект остался без охраны. Фактически – устроили их взводу выходной.

Непонятно только, – чем там они сами все в этом котловане и возле него занимались? Хотя – стоп! Почему это не понятно? На сей раз – уже-таки понятно! Что-что, а с мозгами у него, у Евгения Викторовича Литвинова, рядового срочной службы внутренних войск – было всё в порядке. Школу закончил с хорошими оценками в аттестате. Историю знал и любил, физику – уважал. Знал хорошо, благодаря родителям, пару иностранных языков. Новостями – интересовался. Хотел даже в институт поступить, но провалял дурака и опоздал… Хотя, в принципе, дураком по жизни никогда не был. Соображал всегда быстро. Потому теперь до него стало доходить, – что именно делало здесь отдельное инженерно-саперное подразделение, состоявшее из офицеров и из стройбата, и для чего вчера прилетели какие-то гражданские на вертолетах. Они ведь там внизу в котловане закладывали ни что иное, как ядерный заряд! Со всеми вытекающими из этого последствиями. А он, Женька Литвинов, оказался именно в ненужном месте и в ненужное время в буквальном смысле этого слова. Атомный взрыв! Он и был той самой вспышкой, которую Женька видел в последний момент до смены окружающей обстановки, и о которой предупреждал звук сирены. Но почему именно он, Женька, и именно в другую обстановку? И куда всё и все вокруг подевались? Непонятно и необъяснимо. Так же не понятен и смысл проведения самого этого взрыва – для чего именно его провели? И ведь, если рассуждать логически, – он, рядовой Литвинов, должен был бы сам однозначно погибнуть, или, в крайнем случае, – серьёзно пострадать от сопутствующих атомному взрыву факторов. Этого всё же не произошло. Женька даже ещё раз, на всякий случай, ощупал себя и ущипнул: нет, не бред и не сон. И котлована от взрыва, и следов выброса грунта – нигде не видно…

Теперь ему было из всего этого ясно только одно, что ядерная вспышка явилась причиной и катализатором цепочки каких-то непонятных изменений и событий, затронувших его, Литвинова Евгения. Девятнадцати лет. Рядового ВВ МВД СССР. Комсомольца.

– Надо же! Бабахнуло – так бабахнуло. Интересно, сколько же килотонн там было? И что же теперь будет дальше? Не стал ли я подопытным кроликом в каком-то военном эксперименте? – подумал он и прибавил шагу.

Пройдя около полукилометра по речному льду по направлению к дымке, и повернув за поворот, Женька действительно увидел вдалеке на возвышенности возле реки, в метрах в ста от неё, – скат крыши небольшой деревянной избы, окруженной сугробами. Над ней, из трубы, струился вверх в безветренное небо тонкий столб дыма. Удивительно, но следов самой деревни Васюковки, нигде не было видно.

– Наверное, – она за следующим речным поворотом, – решил он. Правда, не припомню, что-то, что бы тут была какая-то изба, но на всякий случай – зайду-ка я сюда сперва. Хоть узнаю – что здесь и как…

Ещё через полчаса он уже подходил к избе, пробираясь вверх по тропинке, протоптанной в снегу от крыльца к широкой тёмной проруби в реке, слегка прикрытой тонкой корочкой ночного льда.

Избушка встретила своей тишиной. Никто на встречу не вышел, хотя следы от людских ног на снегу у дверей и у невысокого крыльца – были вроде как свежие.

– Эй! Хозяева! – крикнул Женька, – Есть дома кто? Зайти-то можно в гости? Ау-у!?

Ответом была тишина и отсутствие всякого движения за стеклом в небольших окнах.

– Странно…, – подумал Женька, – вымерли что ли? Или взрывом поубивало?

Он подошел к дверям. Замка на них не было, засов висел рядом на металлической скобе. Ещё раз оглянувшись вокруг, хмыкнув, пожав плечами, он толкнул дверь, и шагнул во внутрь. В сенях было темно, и он стал искать дверь во внутреннюю комнату. И в этот же момент почувствовал сильный удар чем-то тяжелым по голове сзади. Евгений упал на пол и потерял сознание….

…Виктор Савельев отдал честь часовому у входа, вышел из райотдела Комиссариата Внутренних дел и зашагал к зданию местной больницы. Молодой сотрудник органов безопасности расстегнул воротник шинели, подставляя своё лицо начавшему пригревать весеннему солнцу. По дороге, под звуки весенней капели, он думал о предстоящей встрече в больнице, которая могла внести ясность в некоторые вопросы порученного ему дела.

Виктору нравилась его работа. Ему недавно исполнилось двадцать шесть лет. Светлые волосы, серые глаза, высокого роста. Спортсмен, член Осоавиахима. Ну, а в комсомол из пионеров, он вступил ещё в восьмом классе школы. Далее была учеба в Москве в институте на строительном факультете, работа секретарём комсомола в ячейке факультета. А потом был тот вызов в приёмную НКВД и последовавшее ему предложение поступить на работу в органы, но с условием: сперва пройти учебу в соответствующем училище. Виктор был уверен, что предложение о работе в органах было сделано ему не без помощи отчима – старшего майора НКВД. Он явно выступил как его протеже, обратившись к своим друзьям по службе в Москве. Обращение дало свои результаты. А так как анкета у Виктора была безупречная, сам он был молод, умён, здоров и подавал соответствующие надежды – то согласие на привлечение его к работе в ГПУ НКВД было дано на верхнем уровне руководства без всяких проблем. Перевод в училище и учеба в нём пролетели быстро. Он был аттестован младшим офицерским званием и послан на спецкурсы НКВД. После их окончания полгода тому назад он был назначен на прохождение службы в этот небольшой городок в свердловской области. Сразу после того, как он получил приказ о назначении, и перед выездом, – у него состоялась короткая встреча со своим отчимом, на которой тот сообщил Виктору, что служба в соликамском райотделе НКВД будет для него так называемым тестом на его профпригодность. Если за первые год-два он сумеет проявить себя, то ему будет предоставлено место в центральном аппарате в Москве с соответствующими дальнейшими перспективами, и даже с возможным переводом в другое управление. Отчима своего Виктор не просто уважал и любил. Отчим заменил ему родного отца, подпольщика, расстрелянного врангелевцами в Крыму. Мать его ещё раньше умерла от тифа. Виктора спасло от беспризорничества то, что тогда его, ещё пацаном, подобрала семья местных крымских татар, которая была благодарна его матери – работавшей врачом и вылечившей в своё время их дочку. А через год Виктора увидела бывшая коллега его матери по работе, тоже врач, как и его мать, которая забрала его из татарской семьи к себе. Её муж работал в ЧК оперативником и редко бывал дома. Виктора они приняли как своего сына, вырастили его и дали ему свою фамилию – Савельев. Сам Виктор по жизни был отзывчивым человеком, но в то же время, был яростным противником любых врагов советской власти. Он считал себя убеждённым комсомольцем и будущим коммунистом, и в службе в рядах НКВД руководствовался принципом необходимости классовой борьбы за свободу трудового народа. Однако, в то же время, он мог пойти навстречу человеку, если ему сделать это подсказывало чувство справедливости, развитое у него в детстве его прежними родителями, и уверенность в его правоте.