Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Пролог

В аламейских степях два времени года: просто жаркое и очень жаркое. Зимой, когда не «очень», а «просто», легче дышится, и порой до этих мест доходят дождевые тучи, невесть как не растерявшие влагу во время путешествия через полматерика, изредка грохочут грозы, шумят настоящие ливни. Тогда по броне, не успевая испаряться, бегут потоки воды, ручьи затекают в бойницы, и экипажу весело.

Летом куда хуже. Какой ни возьми броневагон, после полудня внутри него духовой шкаф. В будке бронепаровоза, если он под парами, и того хуже.

А вокруг, от насыпи и до горизонта, только марево над жухлыми злаками, а подчас и миражи – повыше горячей степи, пониже безжалостного солнца. Висят, дразнят. Воды нет, пищи нет, вообще ничего нет, кроме близкой смерти. Но смерть существует только для живых…

Встречаются и живые. Даже боеспособные.

Откуда на исходе лета в пределах Сухой пустоши взялась крупная банда – никто не знал. Судя по всему, это были кочевники с крайнего юга, изгнанные из своих краев засухой и впервые увидевшие железную дорогу. Как иначе понять, что они, конные, вооруженные всего-навсего старыми ружьями, бросились всем гуртом на товарный поезд, медленно тащивший вагоны с рудным концентратом? На что диким степнякам концентрат? А некоторые – не иначе как от большого ума – атаковали бронепоезд, развернувшись в лаву…

Исход был ясен до начала дела. По такому противнику и стрелять-то было неловко – все равно что истреблять постояльцев приюта для слабоумных. А пришлось.

Пули кочевников бессильно щелкали по броне, распаляя пулеметчиков той спокойной злостью, какая бывает на учениях, «приближенных к боевой обстановке». Слитный вой атакующих только раззадорил стрелков. Что, немытые, пограбить захотелось? Вот вам грабеж, получите и распишитесь!..

Машинист положил руку на рукоятку тормоза, подумал и не стал останавливать бронепоезд. Во-первых, не было приказа. Во-вторых, кочевники наверняка не догадались испортить путь или устроить завал впереди. В-третьих, на малой скорости броневагоны почти не раскачиваются и точность огня не будет снижена.

В-четвертых, предпринимать какие-то специальные действия помимо стрельбы при нападении дикарей – чересчур много чести для них.

Наконец, в-пятых, остановка означала бы прекращение потока воздуха, поступающего через вентиляционные отдушины в будку машиниста. Воздух был горяч, но его движение хоть как-то охлаждало потные торсы голых по пояс машиниста и помощника, по совместительству – кочегара. Бронепаровозом «Грозящего» всегда управляли двое – но не от скупости железнодорожного начальства, как на многих дорогах Аламеи, а просто потому, что в тесной бронированной будке не хватало места для третьего члена паровозной бригады. Железная дорога была узкоколейной, и «Грозящий» был узкоколейным бронепоездом – карликом среди своих собратьев.

Узкоколейный – раз. Принадлежащий пограничной страже – два. Это в тысяче километров от ближайшей границы! Тот, кто не знаком с реалиями Центрума, просто-напросто покрутит пальцем у виска.

А напрасно.

Тупые рыла пулеметов зашевелились, нащупали цели, и бронепоезд загрохотал. Без особой надобности жахнула пушечка картечью. Из прицепленных к охраняемому составу теплушек с рабочей сменой и охраной донеслись винтовочные выстрелы. Кормовой пулемет бронепоезда вел по атакующим фланговый огонь.

Атака захлебнулась сразу. Вдоль полотна остались лежать тела людей и лошадей. Немногие из догадавшихся вовремя повернуть нахлестывали коней. Стрельба стихла. В жаркий и без того полдень вода в кожухах пулеметов была недалека от точки кипения…

Много ли увидишь сквозь смотровую щель? И все же, оторвавшись от нее, машинист пробормотал:

– Хоть какое-то ребятам развлечение…

Бронепоезд и следующий за ним состав продолжали ползти на север.

Сейчас из командирского вагона должна была позвонить Фреза – или явиться лично. Она позвонила. Он снял с рычага деревянную, со стершимся лаком, трубку.

– Как ты, Прыгун? – послышался искаженный угольным микрофоном женский голос.

– В пределах нормы, – ответил он. – Повреждений нет. Да и с чего им быть?

Она тут же повесила трубку. Слева дохнуло жаром топки – кочегар подбросил угольку.

Машинист взглянул на часы – хорошие часы земной работы. До сеанса радиосвязи оставалось двадцать пять минут. Более чем хорошо. Фреза, конечно, доложит о банде кочевников, и из Ахтыбаха сегодня же прибудет состав с усиленной ротой для охраны важнейших станций. В свою очередь, штаб, возможно, пожелает сообщить какие-нибудь новости.

Фреза… Она сама выбрала себе эту кличку. А его назвала – и не без оснований – Прыгуном. Ему было все равно, как называться, лишь бы она была рядом.

Так и вышло: он – машинист, она – панцермейстер и командир бронепоезда. Первое время у Фрезы были проблемы с личным составом, которому навязали бабу в командиры, но прошел год – и она вышколила экипаж так, что лучше не надо. Да он и раньше знал, какая она бывает: то ласковая, как кошечка, то твердая, как… фреза.

Веско, глухо стучали колеса на стыках. Рейс продолжался. Еще один рейс. И сколько их еще будет, прежде чем Фреза и Прыгун покинут это место службы?

Неизвестно.

Зато было точно известно: это когда-нибудь произойдет.

Глава 1. Дар богов

В среду Макс умер. Он всегда умирал по средам.

Примерно через час он ожил и, как всегда, попытался вспомнить себя: что было утрачено и что появилось нового. Как всегда, разобраться с этим сразу не удалось. Осознание придет позже, тогда и будет подведен баланс приобретений и потерь.

Лучше всего умирать во сне – и во сне же возрождаться. Как ничего и не было – встань и иди.

И лишь спустя несколько часов начнешь понимать: ты уже не тот. Не совсем тот, каким был до очередной смерти, а немного другой. Лучше ли, хуже ли – это как посмотреть. Просто чуть-чуть другой, как копия, сделанная с копии. Многие полагают, что об этом вообще не стоит задумываться: все равно ведь от тебя ничего не зависит, плыви себе в потоке.

В бесконечном потоке еженедельных смертей, возрождений и перерождений.

Смерть – явление преходящее, вот в чем штука. Не разорвать цепь, не выскочить из потока. У каждого свой день, твердо установленный и неизменный. Пестрят брачные объявления: «Блондинка, стройная, миловидная, суббота». Или: «Средних лет, без материальных проблем, увлекаюсь пчеловодством, ищу привлекательную женщину со спокойным характером, вторник». Очень удобно для супругов умирать в один день.

Но откуда же, откуда в голове сидит мыслишка: бывает и настоящая, окончательная смерть? Что это: обыкновенный сон, запомнившийся из-за редкой несуразности, предсмертный бред или все же память о чем-то реальном?

Сейчас не решить.

Кто не пробовал умереть навсегда! Резали себе вены в ваннах, глотали горстями барбитураты, вешались, бросались под транспорт и из окон, взрывались, самосжигались даже, чтобы уничтожить тело, – и все зря. Природу не обманешь. Все равно ведь восстанешь из пепла, как последний дурак. И все равно потом умрешь в свой день и в свой же день воскреснешь. Что тебе назначено, тому и следуй. Насильственная смерть не считается ни в какой день. Случись она в твой день – умрешь в этот день дважды и, естественно, дважды воскреснешь. Лишняя неприятность, и только.

Он пошарил взглядом по сторонам. Марта лежала на полу в неловкой позе – судя по всему, умерла внезапно, пересекая комнату. Чувствуя вину, Макс встал с дивана, поднял жену и перенес ее туда, где только что воскрес сам. Кажется, Марта не слишком ушиблась. И все равно неосторожно с ее стороны. Лежала бы на кровати… Каждому известно: в твой день не выходи на улицу, не принимай гостей, не вари еду, не занимайся никакими делами и постарайся весь день лежать, не то наживешь неприятностей. Все равно, конечно, потом воскреснешь, но что за радость воскреснуть с переломом или ожогом? Да и без обыкновенных ушибов вполне можно обойтись. Техника смертельной безопасности всем известна.

На кухне Макс заварил крепкий чай. Обжигаясь, пил. Чувствовал: голова все еще пустовата, но мало-помалу наполняется. Чем – вопрос отдельный. Все равно сейчас не понять. Рано еще. Типичный отходняк после воскрешения. Некоторые сравнивают это состояние с алкогольным похмельем, но это зря. Голова не болит. Мозг просто лишен содержимого.

Оно вернется – чуть измененным. Копия, сделанная с копии, которая в свою очередь сделана с копии… и так далее. Один год – пятьдесят два копирования. Это еще ничего, а вот за три года человек становится напрочь другим. А за десять лет? Если скопировать «Джоконду», затем сделать копию с копии и так пятьсот двадцать раз – что получится? Хорошо еще, если «Девочка с персиками», а то ведь может получиться и «Черный квадрат».

Ненадолго Макс удивился: откуда он помнит эти названия? И помнил ли он их раньше? Забыл…

Оставив недопитый чай, Макс вышел на балкон взглянуть, как там грибы. В корытах, наполненных землей пополам с древесными опилками, жизнь никогда не прекращалась – не то что у хозяев корыт. Пока Макс был трупом, из субстрата вылезло несколько новых бледно-лиловых грибочков – еще глупых, не знающих, что такое человек и зачем ему грибы. Созревшие – напротив, задрожали при приближении Макса, верно чувствуя, что быть им съеденными. Макс развел в лейке подкормку, полил все до одного корыта, снял урожай и вернулся на кухню.

Тщательнейшим образом он очистил, вымыл и порезал грибы. Вспомнилось: чтобы скорее прийти в себя, лучше всего заняться какой-нибудь легкой, но требующей внимания работой. Можно еще уборку в доме сделать…

В который раз? Нет, не хочется.

Он жарил грибы, когда воскресла Марта: слабо позвала его и сейчас же потребовала отвернуться и не смотреть. Страшна, мол. Макс послушно отвернулся. Глупо… Он же сотни раз видел ее мертвой, с заострившимся носом, синюшными веками, отпавшей челюстью… Это не считается? Кажется, жена исповедовала философию, согласно которой существует лишь то, что она видит.

Удобно, между прочим!

– Ты проголодалась? – спросил он, выждав минуты две.

– Угу.

– Сейчас грибы будут готовы. Пойду помешаю.

У воскресших отменный аппетит. Макс и сам ощущал желание набить чем-нибудь желудок. Потом – секс, да какой! Бурный и страстный, как в первый раз. Так было у всех, с кем Макс знался по-дружески и кто делился с ним семейными подробностями. И лишь потом начинались варианты. Кто-то мирно засыпал и видел добрые сны, кто-то шел в кино или в гости, а кого-то охватывала неудержимая жажда деятельности: хоть пыль с мебели стереть, если нет стирки или, еще лучше, ремонта. Марта была из последних, что нарушало гармонию отношений.

Точнее, нарушало когда-то. Трудно ведь нарушить то, чего уже нет.

Секс – неизбежность, он нужен, как пища, и приятен, как пища же. Любовь ушла, вот что плохо, хотя и это неизбежно. Она уходила медленно, с каждой неделей, с каждым циклом смерти и воскрешения отщипывая от себя по кусочку и роняя его в никуда. Ушла совсем – и мир стал тусклее.

И притом гораздо непонятнее.

Мир всегда был таким. Он стал непонятным лишь потому, что упали с носа розовые очки. Почему не бывает окончательной смерти? Откуда берутся новые люди? Каков мир антиподов? И в чем вообще смысл всего этого?..

У Марты было наоборот. Три года назад она жадно интересовалась каждой новостью, на все обращала внимание, выспрашивала знакомых и незнакомых об иллюзиях, именуемых прежней жизнью, вела записи, чтобы не забыть хотя бы себя прежнюю, а потом как-то незаметно потеряла интерес, стала просто жить. Как многие, как почти все. И записи выкинула. Бытие определяет сознание – знакомая фраза, но кто ее сказал? Макс не помнил.

Иллюзии – они иллюзии и есть. Всякий скажет: человек не рождается неприличным образом из лона женщины, как фантазируют некоторые умники, и не умирает навсегда. Погиб ли, наложил ли на себя руки или просто дождался своего дня – несущественно. Он всегда воскреснет, а иначе и быть не может. Каждый человек есть неотъемлемый элемент этого мира, так как же он может исчезнуть, распавшись на химические элементы? Чепуха, глупые выдумки. Человек вечен. Он как река, то и дело меняющаяся, размывающая берега, срезающая старые петли и углубляющая новые, но тем не менее вечная. Потому она и вечная, что постоянно обновляется. Как возник в мире человек – это, конечно, вопрос. Только неправильный. Человек появился не в мире, а вместе с миром как его элемент и свойство. Что до мира, то возник ли он однажды или существовал всегда – загадка из загадок. Некоторые загадки можно решить, но эту – никогда и ни за что. Разумное большинство отмахивается от нее и в общем-то правильно делает.

Комфортнее было считать, что мир вечен, и перестать ломать голову над задачей, не имеющей решения.

Макс – ломал. В оправдание себе он придумал постулат: если мир вечен, то вечна и его сложность. Вечна и неизменна. Следовательно, отказ какого-то человека биться над неразрешимыми загадками равнозначен упрощению его личности, а стало быть, и некоторому, пусть малому, упрощению мира. Но законы сохранения не обманешь: если где-то что-то убавится, то в другом месте обязательно прибавится. Значит, если эволюция одной человеческой личности пойдет по линии упрощения, как это случилось с Мартой, то какая-нибудь другая личность, до той поры вполне заурядная, как минимум начнет задавать странные вопросы. Причем вероятнее всего эти две личности будут достаточно близки друг другу эмоционально и территориально – читай: будут коллегами по работе, соседями, а вернее всего супружеской парой.

Полгода назад Макс изложил жене свою теорию в ответ на визгливые упреки в задумчивости. Недели четыре это действовало.

Грибы были готовы. Макс подбросил в плиту чурок, поставил на конфорку жестяной чайник, сполоснул маленький заварочный чайничек, критически оглядел стол и смахнул с него крошки. Нарезал хлеба и вновь смахнул крошки. Позвал жену.

Ели молча. Молча пили чай. Потом так же молча, если не считать стонов, кувыркались в постели.

– Повесишь сегодня новый карниз для штор? – спросила запыхавшаяся Марта, когда кувырки прекратились.

– Завтра, – ответил Макс.

– И белье надо постирать… Ну, белье – это я сама… А окна вымоешь?

– Завтра.

– Всегда у тебя завтра. Почему завтра? И еды в доме нет…

– В магазин схожу, – подумав, согласился Макс. – А окна – завтра.

– Началось… – По сузившимся зрачкам жены Макс понял, что жена уже злится. – Завтра рабочий день. Притом у других мужья как мужья, с работы сразу домой. А ты? Придешь, когда уже темно, корми тебя, устал шляться, а ни для дома, ни для меня у тебя времени нет. – Марта театрально всхлипнула.

– Ну ладно, – проворчал Макс, подумав. – Может, окна и сегодня вымою. На кухне. А в комнатах они пока вроде ничего, как ты считаешь?

– Это ты так считаешь! А я считаю, как считают все нормальные люди!

Готово – перешла на крик. Он у Марты был естественным, из самых недр души, не то что фальшивые всхлипы. Еще месяц-другой назад Макс искренне огорчался, если доводил Марту до крика, и винил себя, но теперь вопли рассерженной супруги были для него лишь помехой. Одеваясь, он не узнал о себе ничего нового: лодырь, белоручка, никчемный тип, негодный муж и все такое прочее. Было шумно и скучно.

– Иди, иди к своим ненормальным! Умничай с ними, умник!

С некоторых пор слово «умник» было у нее ругательным. И уже прошло то время, когда Марта могла задеть мужа словами, какими бы они ни были.

– Знаешь что? – раздумчиво сказал он, надевая ботинки. – Может, ты была права тогда? Может, нам и в самом деле надо разойтись, как ты считаешь?

– Испугал! – Лицо жены выразило крайнее презрение. – Да хоть завтра! Катись, проваливай! Кому ты такой нужен, оболтус? Чеши отсюда, и чтобы я тебя не видела!..

За воплями последовала слезливая истерика. Пожав плечами, Макс вышел. Вслед ему полетел пуфик с дивана. Не обидно и не больно: все-таки не утюг.

Улица встретила его полуденным светом. Было чуть жарковато, но в целом приятно, особенно если держаться в тени домов. Макс так и сделал. Судя по нагретой брусчатке тротуара, солнце скакнуло по небу буквально только что, но все-таки недавняя тень была лучше, чем никакая. Цвели кусты. Молча пролетела ворона с клоком шерсти в клюве – наверное, понесла выстилать гнездо. Пыхтя и дымя из высокой трубы, прокатил грузовой паровичок на высоких колесах. На солнечной стороне улицы рабочие ковыряли мостовую, бросая камни в кучу. Судя по наличию шанцевого инструмента – собирались устранять утечку в газовой трубе. Опять, значит, ночью не будут гореть фонари…

Злобные крики Марты быстро выветрились из головы. Макс наслаждался свободой. Ему, как и всем прочим, были положены два выходных в неделю: один – воскресенье, другой – сегодня. У каждого свой второй выходной, совпадающий с тем самым днем недели, и это правильно. Кто умирает в воскресенье, получает второй выходной среди недели. Устроить иначе было бы просто негуманно.

Макс служил в Инженерном управлении транспортного департамента города. Управление недавно расширили, увеличив финансирование, подбросив новых сотрудников и, разумеется, задач. Развивать ли и дальше омнибусно-паровое внутригородское сообщение или решиться на рельсовый транспорт? Как инженер, Макс стоял за второй вариант – экономисты же крякали и выдвигали возражения.

Зайти, что ли, на службу?.. Нет, завтра.

И в магазин успеется. А вот чего в самом деле хочется, так это – права Марта! – поговорить о том о сем с Матвеем. Где он сейчас – на Стеклянной площади или в библиотеке? Редко бывает, что его нет ни там, ни там, но все-таки в каком месте из двух? Бросить монетку, что ли?

Или для начала просто пойти туда, куда ближе. Ближе было до Стеклянной площади.

Она служила городской достопримечательностью. В мире насчитывалось больше десятка мест, где земной диск был сработан из идеально прозрачного материала, но лишь одно из них находилось в городской черте. Вряд ли где-нибудь в мире, если не считать деревень, нашлась бы еще одна площадь, начисто лишенная мостовой, не говоря уже о деревьях и памятниках. И тем не менее за вход на Стеклянную площадь муниципалитет взимал плату, за счет чего содержал двух уборщиков, следивших за чистотой площади и работавших посменно. Одним из них был как раз Матвей.

Заплатив мелкую монетку, Макс получил соломенные тапочки и прошел на площадь. Ему повезло: Матвей был на посту со своей вечной шваброй. Метла лежала в сторонке – она уже сделала свое дело. Теперь, чтобы стекло как следует заблестело на солнце, нужна была тряпка и теплая вода с толикой жидкого мыла. Вымыв небольшой участок шваброй, Матвей тщательно вытирал воду суконкой и, отступив на шаг, придирчиво исследовал результат. Более добросовестного дворника – или мойщика стекла? – трудно было представить.