3
С Лосевым было лестно дружить, что я и делал, пока он не умер. При этом мы разительно отличались. Во-первых, он голосовал за республиканцев, и в разгар скандала с Моникой Левински, чуть не оставил меня без ужина, когда я взялся защищать Клинтона из мужской и партийной солидарности.
Во-вторых, если не считать баранины, мы не сходились во вкусах. Лосеву нравились Солженицын и Петрушевская, мне – Абрам Терц и Сорокин. К счастью, мы находили общий язык за той же бараниной, безусловно восхищаясь Бродским.
В-третьих, Леша во всем походил на профессора, а меня жена звала Шариком. Однажды, делая вид, что приехали на ученый симпозиум, мы вместе отдыхали на Гавайском острове Мауи, славящимся черным пляжем вулканического происхождения. Сам вулкан начинался у моря, возвышался на две тысячи метров и не давал мне покоя. Не стерпев вызова, я позволил отвезти себя глухой ночью к покрытому легким снежком кратеру, чтобы насладиться рассветом. На вершину мы поднялись на автобусе, спускались – на велосипеде. На крутом серпантине он, несмотря на мое сопротивление, развивал 60 миль в час, что вдвое превышало степенный островной лимит, но с этим ни я, ни тормоза ничего не могли поделать. Когда шоссе выплюнуло меня на пляж, где загорал Лосев, я с трудом перевел дух и спросил Лешу, играет ли он в гольф. Лосев, не вставая с песка, застонал от ужаса.
Сибарит, филолог, гурман и поэт, Лосев оживал за обедом, который мы с ним делили на трех континентах. Самый вкусный – за столом у них с Ниной. Заросший книгами дом, сад с ароматными травами, буфет с