Цитаты из книги «Кожа времени. Книга перемен»

Первую часть жизни мы боремся за новое, вторую – за старое, ибо одно нуждается в защите не меньше другого.

Радости тропического курорта всегда одинаковые: молодым – пара, дамам – покупки, пожилым – казино, и всем – бульварное чтиво. Отпускные книги покупают в аэропорту и открывают в самолете. Однажды, по пути в Канкун, я специально прошел по салону и убедился, что на каждой обложке – голое тело. У одних – женское, у других – мужское, у третьих – лошадиное. – Конь, – объяснил мне знакомый иллюстратор, – символизирует страсть, подразумевает похоть и утраивает тираж. Удовлетворив любопытство, я вернулся на место и достал купленный в дорогу сборник Бродского “On Grief and Reason”. – “Горе от ума”, – неверно, но точно перевела жена, и сказала, что я хуже Вуди Алена. Больше мы в тропики не ездим, тем более – летом, когда там, как в испанском Гарлеме.

Пенсионеры не стесняются начать день с “Bloody Mary”, что я еще понимаю. С пивом труднее: это – не алкогольное, а ритуальное зелье. Ледяное, безвкусное, некрепкое, газированное, обязательно из бутылки, оно начинается с утра и кончается вместе с отпуском. Поскольку его можно пить, не напиваясь, оно занимает весь досуг и убивает свободное время. Поэтому, собираясь в отпуск, пиво покупают ящиками и перевозят в кузове. Считается, что оно заменяет общение, на самом деле пиво является им. Как трубка – индейцам и водка – русским, оно нужно для перемирия с жизнью. Американское пиво демонстрирует столь же слабое дружелюбие – ленивое, ненавязчивое, временное.

В рождении городского мифа участвует толпа творцов – короли и солдаты, монахи и еретики, художники и ремесленники, повара и лицедеи, но лучше всего получается у пишущих: Париж мушкетеров и Пруста, Прага Кафки и Швейка, Лондон Диккенса и Холмса, Петербург Гоголя и Достоевского, Нью-Йорк О. Генри, Буэнос-Айрес Борхеса, Дублин Джойса, даже Дрогобыч Бруно Шульца.

сочувствия. – Новая Рига портит прежнюю и любимую, – сказал самый знаменитый сейчас рижанин, режиссер Алвис Херманис, с которым мне удалось познакомиться, – тотальный ремонт содрал патину естественного увядания, история лишилась морщин, всё стало нарядным и искусственным, словно надутое ботоксом. Представьте себе, если бы такую операцию провели в Венеции.

Первое свойство демократического государства – всеобщее недовольство.

лужу. В сущности, она нужна лишь для того, чтобы ее вовремя приподнять, здороваясь с дамой, или снять, входя в лифт. Герой старого кино всегда возится со шляпой, чувствуя себе без нее голым. Словно шпага мушкетера, она всегда сопровождает его. Как всякая дань этикету – от вилки до помолвки – шляпа не упрощает, а усложняет жизнь, придавая ей ритуальный, художественный, искусственный характер. И это идет старому кино, в котором нет ничего безыскусного. Оно, как Софокл или Венера Милосская, еще просто не открыло естественное.

Третий этап в кинематографической истории начался полвека назад рождением Новой волны. Кино открыло самодовлеющего автора, камера стала пером, а фильмы – средством режиссерского самовыражения. Для кинематографа наступило Новое время, в котором мы – со всеми постмодернистскими оговорками – живем и сегодня. Между немым и современным оказалось классическое, другими словами – старое кино. От нового старое кино можно отличить по шляпе – раньше актер без нее нигде не появлялся. Мне долго не удавалось уловить смысл шляп, пока я не купил две – зимнюю и летнюю. Пользы от них было немного: в одной было холодно в январе, в другой – жарко в июле. Шляпа всегда мешает, ее некуда положить, легко забыть или уронить в

Тут главное в том, чтобы донести до встречного, не расплескав по пути на обиды и амбиции, свою веру, не смешав ее с чужой. Так идут с дорогой ношей вброд через незнакомую речку. Результатом столь изощренного общения становится не истина, а тепло дружеского участия, которое, как и учила нас “Физика” Перышкина, вырабатывается от трения. Попеременно играя роль коробка и спичек, мы зажигаем бенгальские огни беседы. Они не светят, не греют и не приносят другой практической пользы – как всё прекрасное. Поэтому “не точи лясы” означает “не расточай их без нужды – всуе”. Говоря по-человечески, это значит, что только так и стоит говорить: по-человечески.

Редкое искусство глубокой беседы, азартной, как любовь, состоит во взаимном испытании накопленного метафизического опыта.