А ты в Афгане правда, служил?

Так начинают свои комментарии некоторые читатели моих рассказов и статей.

Людям невдомек, все что я описываю могло иметь и имело место. Зачем утруждать себя фантазиями? Кто в армии служил насмотрелся разного цирка. К примеру, некоторые не могут понять, как это можно остаться в окопе без патронов или встретиться один на один с моджахедом на мирной улице в центре Кабула. И вообще, что это значит, что рядовой вдруг становится на время дежурным по роте и идет проверять службу часовых?

Эту небольшую статью я хочу, как раз, посвятить интересной теме: «Большая разница во внутренней службе между Союзом и Афганскими условиями».

Современный читатель в принципе не может поверить, как строилась служба войск в Афганистане. Да, потому что представить себе это практически невозможно, ведь это практически нереально. Это не научная, но абсурдная фантастика!

Афган – это другая планета в нашей галактике! Образно, конечно. Матрица чистой планеты – Земля. Все здесь другое: воздух, ветра, запахи, люди, язык, животные с другим взглядом на жизнь, солнце и так далее. А знаете, что тоже самое? Я вам скажу – звездное небо! Красивые созвездия над твоей головой, словно ты смотришь в ночное небо, где-нибудь на Северном Кавказе…

Теперь не о лирике, а о службе войск. Службы в ДРА была сопряжена с одной очень сложной и нерешаемой проблемой – постоянной нехваткой личного состава. Солдаты и сержанты часто выбывали из строя по болезни или ранению. То есть в любой роте всегда не хватало 20-25% солдат, то есть хронически не хватало. Одни приходят из госпиталя, другие в него ложатся. Это еще как-то можно рассчитать. Но вот дивизия уходит на боевые в горы, (хрен знает зачем?), и в ротах остается по 5-7 солдат и один два сержанта. И конечно, вместе с ними остается злобный старшина-прапорщик, который остается в роте теперь и за «Папу», и за «Маму», он же распределяет всю службу роты. Об отдыхе теперь нет и речи. Теперь эти пять-десять военнослужащих обязаны в течении двадцати дней, пока рота на боевых, обеспечить и дежурство, и охрану городка. То есть, наряд по роте превращается круглосуточное боевое охранение; ночь – двое часовых, днем – один. Смена через каждые четыре часа. Вот почему каждый солдат пытался смыться на боевые, оставаться в роте было и не престижно, и крайне тяжело физически. Солдат практически спал за эти три недели по 4-5 часов в сутки в лучшем случае. Еще и упрекают тебя, мол чадушку на боевые не взяли.

При желании, духи каждый день могли снимать наших часовых, и вырезать пустующий городок, но не делали это видимо из соображений безопасности ближайших кишлаков. Если что, хана жителям этих деревень. Обе стороны начинали работать словно два противоборствующих преступных клана, где месть, всегда страшна и обусловлена законом мрачных гор.

И последнее: роты и батальоны изначально были укомплектованы на 60-70%, больше просто не было солдат. Наша рота переносников-радистов состояла всего из 30-45 солдат и сержантов. Количество всегда колебалось. То есть в каждом парашютно-десантном взводе было всего 10-15 бойцов.

Вспоминаю, как начальник штаба нашего батальона, при появлении командира дивизии гвардии полковника Павла Грачева в модуле нашей 2–ой роты, всегда задавал один и тот же вопрос:

– Товарищ гвардии полковник, разрешите обратиться!

– Ну чего опять, майор? Давай уже…

– Нам не хватает по штату семь радистов!

– И что? Где я тебе их возьму? Закажу по почте? Всем не хватает, майор!

– Ну хоть трех то парней дайте!

– Ладно, двух радистов я найду! Жди…

– И двух водителей на бэтээры!

– Ладно, завтра принеси заявку…

Как правило после таких разговоров в нашей роте появлялись двое новеньких солдат с какого-нибудь парашютно-десантного батальона, которых использовали почему-то как пулеметчиков. Иногда уже и контуженных, и раненых присылали. В общем, борьба шла за каждого вновь прибывающего в Афганистан военнослужащего.

А с нашим новым старшиной получилась и вовсе комическая история. Я уже писал раньше, что наш прапорщик был настоящим рейнджером ВДВ: спортивный, злой, высокий, накаченный, лет двадцати шести возрастом, кэмэес по боксу, и, ко всему, еще и контуженный в голову. Короче говоря, прапорщик ВДВ, как и положено. Вот он улетел домой, отбарабанил два года с хвостиком. Мы ждем нового прапора. К нашему удивлению, прилетел по виду старичок подсохший, за полтинник, худощавый, обычный кладовщик. Поговаривали, что он и к ВДВ отношения вроде, как и не имел. С трудом уговорили, нашли где-то его, чуть ли ни на пенсии. Мы его не во что не ставили. Но сапоги дембельские уничтожал тот прапор с явным азартом, за что и получил потом пистон от папы – ротного командира. Сам новые сапоги дембелям и покупал, на свои чеки.

Чем отличается строевой командир от замполита

Вопрос интересный, во всяком случае лично для меня, да и, наверное, для многих, кто служил в армии. Никаких официальных документов, только личные воспоминания и размышления, опираясь на опыт службы рядовым солдатом в ВДВ.

Ведя многолетнюю переписку и общение с бывшими офицерами, я заметил одну и ту же тенденцию, которая всегда переходит в правило. И это очень интересно с психологической точки зрения.

Есть такая армейская поговорка: «Что, солдат, тяжело служить? Обижают, спать не дают. Ну, иди, пожалуйся замполиту или сразу в ООН. А еще лучше Папе – Римскому».

И ведь это вовсе не шутка. В Советской армии все прекрасно знали, что по разным вопросам, в том числе и фактам неуставных взаимоотношений, солдат обращался именно к офицеру-политработнику. Если, конечно, замполит был с головой и здоровой инициативой.

Но вернемся в наши дни. На днях общался в переписке с бывшими офицерами ВДВ. К сожалению, все родимые пятна, приобретенные ими во время службы строевыми офицерами в далеком Афганистане, так и остались в их головах, речах, в их психологии. Вбиты в их мозг как некая константа. И это их Вера. Создается впечатление, что они начинали служить во времена – «Римской Империи».

Так, уже через несколько минут общения с таким боевым офицером, все сводится к нескольким принципам диалога и жестким вопросам:

«Не спорь со мной, солдат!»

«Не смей перечить, я больше знаю!»

«Ты где служил, боец?»

«Ты, наверное, в батальоне был плохим солдатом – чадо, крыса, недоносок, стукач, тело, слабак!»

Вот такие реплики, все зависит от фантазии данного строевого офицера.

Даже начинают такие вещи смешные спрашивать: «Из какого автомата я стрелял, на каких вертолетах летал?»

Потом делается вывод, что я вообще два года в расположении простоял на тумбочке.

После многозначительной паузы тебе вдруг начинают сочувствовать, мол, не повезло тебе, солдат. После своих же слов, делается вывод, что ты боец не служил, а был где-то рядом со службой и иметь с тобой дело в принципе, не интересно. Разговор на этом заканчивается. А о чем еще говорить, вроде все перемололи. Рота, отбой и не шевелись!

По моим наблюдениям, в большинстве случаев, строевой командир, как правило среднего и самого главного для солдата звена – командир роты, видит перед собой только Солдата и никогда: человека, личность, свободно мыслящего юношу.

В Афганистане такого офицера, как правило, волновало только два вопроса:

Может ли боец в данный момент выполнить боевую задачу, приказ.

Второй вопрос: если не может, значит сержант плохо работает и обязан исправить бардак в течении пяти минут времени. Если боец болен, его нужно вылечить тоже в течении десяти минут и поставить «шланга» в строй роты. Дальше – выполнение боевой задачи любыми способами.

Его не волнует морально-психологическое состояние солдата или сержанта, от слова вообще и никогда. Он особо и не виноват, видимо в командном училище его этому не обучили. Заточили только на выполнение поставленной задачи.

«Я тебе кто, замполит, что ты мне жалуешься?» – резко парирует командир взвода или роты на жалобы солдата.

В результате такой солдат способен на многое, вернее теперь ни на что не способен, это просто тело в каске, бронежилете и с автоматом. А командир в это время попивает водочку в батальонной бане со старшиной роты или с другими ротными папами. Уточню, что вышеприведенные размышления касаются не всех строевых командиров, а только части их. С некоторыми качествами командира роты разобрались.

Теперь рассмотрим те же обстоятельства беседы с офицером-политработником или, как в последние годы принято говорить, с офицером-воспитателем.

После пяти минут разговора с таким офицером ты понимаешь, что становишься интересен собеседнику именно как личность. Он спросит: как дела в семье, здоровы ли родители, давно ли сам писал письмо на Родину, и есть ли у бойца жена или невеста. (кстати, в каждой роте были один два женатых парня). Ты чувствуешь, что этот офицер действительно обладает отцовским опытом и может повлиять на ситуацию с твоей проблемой. Происходит внутренне успокоение, уравновешивание, и солдат снова готов выполнить боевую или иную задачу, поставленную командиром взвода, роты или батальона.

Смешно и горько смотреть на строевых командиров и в другой ситуации. Когда вдруг оказывается, что замполит просит солдат покрасить казарму или помочь посадить ели или розы около модуля.

Сразу складывается мнение, что «зачуханец, шланг» или несколько «чмырей» сотрудничают с замполитом и одновременно стучат ему о плохих делах в подразделении. Это никогда не соответствует действительности, все эти домыслы и выдумки идут как это не печально, от нерадивых «папиков» – командиров рот.

Так и хотелось порой сказать такому офицеру: «Так ты возьми кисти и сам тогда и крась, в чем проблема?»

От чего между офицерами складываются такие отношения мне лично не понятно? Возможно, от того, что офицеров в СССР готовили разные ведомства. Одних готовили как боевые тактические единицы, вторых же обучали как педагогов и идеологов воинского коллектива. Когда боевые офицеры осознают и примут этот факт, то это скажется только положительно на развитии вооруженных сил в целом. По-другому не получится, пробовали уже и не раз. Хотя сегодня в Российской армии упразднены замполиты, но есть офицеры- воспитатели.