Той, которую я не знаю…

© Александр Цыганов, 2021

ISBN 978-5-4496-3373-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Паззлы

«Женщина знает, что мужчина должен быть старше, чем она. Но где их взять – стольких взрослых мужчин?» – думая примерно так, Женя в конце концов приучила себя к мысли, что ей здорово повезло с мужем, ее ровесником. Она могла смотреть на него снизу вверх, перестала ходить на каблуках с «Той самой Встречи» и как-то незаметно научилась задавать интересные ему вопросы и зачарованно слушать, кивать, непонимающе и наивно хлопая ресницами.

Его, как она привыкла думать, покорила в ней какая-то «внутренняя красота», которую он однажды сумел увидеть, хотя, что это такое, Женька себе не представляла и ограничивалась одним абстрактным словосочетанием, за которым якобы присутствовал некий непостижимый и прекрасный мир.

Как-то, еще до свадьбы, они стояли на крутом волжском обрыве, и она, раскинув руки и закрыв глаза, позволяла ему гладить свои волосы и шею; была неподвижна так долго, что он спросил:

– Что ты делаешь?…

– Я ловлю ветер… – ответила, и тогда он легко поцеловал ее и подхватил на руки, словно и был тем самым ветром, а она – птицей. А над рекой и впрямь гулял ветер – она помнила, как он развевал ее расстегнутую на груди блузку и заглядывал в глаза, со слезами умиления от странной радости – единственной возможной в этой жизни радости, для которой и слезы, и улыбка, и грусть – все отражает одно и то же чувство.

Этот волжский ветер проник в них, заставляя иногда ежиться от озноба или беспричинно смеяться друг над другом… И их жизнь началась, как начинается жизнь сотен молодых семей в этом мире, где через год за порогом юности ждет неизвестное завтра, через два десятки событий происходят и забываются, в третий женщина постепенно теряет подруг, и в четвертый находит домашнее хозяйство в совершеннейшем запустении…

– А знаешь, какой завтра будет день? – она приподнялась на постели и застенчиво улыбнулась, – Ты знаешь? – а он лежал неподвижно, словно не мог надышаться домашним запахом подушки… – Нет, ты же помнишь?! – Женя стянула с мужа одеяло и вся укуталась в него, продолжив, мечтательно глядя в потолок, – Годовщина нашей свадьбы!

– Неужели? – он проснулся, сел, посмотрел на часы, нашаривая одеяло, … и опять лег, умудрившись завернуть свои горячие пятки в простыню – совсем близко от ее ног… – Ладно… – зевнул, закинув на нее руку как на спасательный круг. Она, старательно пытаясь последовать его примеру и задремать, закрыла глаза, обняла ладонью щеку и загадала желание.

«Сегодня, вернувшись с работы, он принес подарок – большую, интересно шуршащую изнутри коробку, и показал ее мне: «Это паззлы, – сказал он, – самое то, чтобы занять массу твоего свободного времени…»

Сказано это было с усмешкой, годом раньше я никогда не отнесла бы ее на свой счет. Теперь, наверное, времена изменились… или я стала хуже выглядеть, или он вдруг решился и выразил ночами мучающие меня кошмары о том, что ему одному трудно, что мне надо найти работу, а не сидеть дома в ожидании, ожидании… в каком-то ожидании».

– Зачем ты подарил их мне? Я никогда этим не занималась… – она опасливо подошла к коробке и, склонив голову, изучающе на нее посмотрела. Белая, тонкая и ощутимо плотная, с лежащей на ней сверху большой рукой мужа, коробка притягивала и манила Женю, одновременно вызывая чувство некоторой запретности и запредельности того, что так ненавязчиво прикрывает мужская пятерня… «Интересно, стоит ли?..»

– Ничего, это не трудно. Когда все соберется, получится прикольная картинка, – он ткнул пальцем, – Видишь, такая же маленькая есть здесь на крышечке. Замок сбоку и еще что-то… Мы ее склеим и прибьем к стене, чтобы разнообразить интерьер.

Секунду Женька любовалась его неподвижным лицом, не сочетающимся с рублеными жестами, которыми он помогал себе говорить, потом, задумавшись, испугалась – уж лучше бы он сказал, что прихватил подарок случайно, вдруг вспомнив о дате, а иначе – ее труд, и все, что она делает по дому, он считает прикольным? Их любовь он бы тоже повесил на стену – как вешают на стену распятье в некоторых домах, будто заново распинают Христа? Стало страшно, но рассмотрение этих своих жутких ассоциаций она решила отложить на неопределенное время. Пока.

– Я не смогу – Женя задумчиво вытерла о фартук ладони и убрала их за спину.

– Да ты что, Жень? Чего накуксилась? Я же просто купил, тебе же скучно… говорят, нормальный… – недоуменно пожимая плечами, он прошел на кухню, а она, наконец, решившись – а больше от того, что он не смотрит, взяла коробку и тихонечко потрясла, вслушиваясь в недолговечный шорох, – Странно… Подарок купил… просто…

«Может быть, это какой-то вызов? Справлюсь ли я? И если я не справлюсь с этим, то с чем я вообще смогу справиться? Не знаю…» – она прикоснулась кончиками пальцев к тому месту, где показывал он, и решила попробовать.

«Собирая этот рисунок, я буду словно заново собирать себя, по осколкам находя ту внутреннюю красоту, о которой совсем забыла… из этой кучи цветных картонок нужно построить мир, вспоминая все самое хорошее…»

С утра Женя села за паззл. Это выглядело как несложная головоломка, однако деталей было целых четыре тысячи, и все они были перепутаны. Рисунок, который предстояло собрать, на крышке смотрелся омерзительно нечетко, принадлежал перу какого-то Джевана, где на фоне леса и сереющего рядом замка чернела дорога с двумя мелкими фигурками – неясно, чьими, но по странному капризу, Женю это только вдохновило.

«Это моя жизнь», – показалось ей, когда левая часть паззла воплотилась в поле вечерних цветов, убегающих в сторону редкого леса, сразу за которым начиналось почти ночное небо. «А замок такой же прочный и странный, как он», – думала она, когда собирала правую половину. Женя на миг задумалась, откуда в ее мире вдруг взяться ему, потом решила, что он и так взялся ниоткуда, а значит, тоже является частью этого ее мира. Она ощутила себя чуточку ведьмой, которая вот сейчас предсказывает не ей, а какой-то другой Женьке ее судьбу: «Пускай, мне так захотелось, так будет увлекательнее».

Почему-то именно правая часть захватывала ее больше, да и собиралась быстрее: «Боже, неужели я знаю его лучше, чем знаю себя?!» – поразилась она, когда замок окончательно собрался и на две трети превзошел по размерам противоположную половинку рисунка. Из рубленых кирпичей вырастало фантастически мрачное здание, основательно вросшее в землю грубыми зубами камней. Меж ними горело всего несколько окон, в остальных будто обитали приведения. А над темно-синей крышей яростно пылал закат.

«Изо дня в день, из года в год я встречаю его с работы и замечаю, что его взгляд угасает… становится чуть более застывшим и будто застекляневшим… чуть более усталым и отрешенным… Он смеется и говорит, что „остепеняется“, что так выглядят все „заматеревшие“ мужики, но я в это не верю – мне достаточно посмотреть на то, как он ест или мешает ложечкой чай, и вспомнить, как он делал это раньше – вчера или год назад… И все равно он меня любит…»

Выкладывая сверху узенькую полосу неба, связывающую половинки, Женя улыбалась: облака на картине двумя лентами тянулись друг к другу как руки, – слева ночь пыталась потрогать закат, справа закат впитывал ночь и от этого становился еще ярче.

«Да. Паззлы – очень необычная вещь…» – кивала она самой себе, и каждый день, проводив мужа на работу, садилась за рисунок.

«Однажды вечером я сидела дома, а он ходил в магазин и надолго пропал. Потом сказал, что встретил друзей, и они „выпили по баночке пива – вспомнили прошлые времена“ – такими точно были его слова. Подумалось – А с какой стати он вспоминает свое прошлое и ведет себя так, словно оно никуда и не уходило, а она вынуждена как собака сторожить дом и только по телефону общаться с подругами, подобно ей запертыми в домах ревнивыми друзьями мужа и придирчивыми соседскими языками?..»

Воспоминания заставляли иногда вздрагивать, и паззл выпадал из пальцев, волшебным образом указывая на свое место в картине…

Потом Женька откладывала головоломку в сторону, кипятила на кухне воду, чистила картошку или перебирала крупу – готовила ужин, но мысленно возвращалась к паззлам…

Приходил с работы он, часто, а затем и вовсе неизменно приносил с собой пиво, ел, перечитывал и перечеркивал какие-то свои отчеты, изредка ругая начальство и соря своими шутками, половину из которых Женя не понимала, но вежливо смеялась под его взором. Скоро наступала ночь, они шли спать и спали до утра. А утром он уходил на работу, а она снова садилась и перебирала цветную мозаику…

От самых женькиных колен тянулась в сторону замка узенькая каменистая тропинка, разделяющая рисунок надвое – на осязаемо неподвижный пруд и на чуть склоненные верховым ветром венчики полевых цветков. «Почему ветер не попадает на пруд?» – поражалась, но все же находила ответ: «Потому, что тогда замок отразился бы в нем с искажением…", «Это как бы разные времена – на одной половинке ветер есть, а до другой он еще не дошел…»

– Может, тебе спинку помять? – она садилась рядом и странно смотрела на его голую, отвлеченно глядящую в потолок спину. Не дождавшись ответа, клала руки ему на плечи и начинала легонько его гладить, пощипывать, стараясь изгнать то усталое равнодушие, которое, ей казалось, там поселилось. Кожа у него странная, темная и совершенно упругая, будто под ней, залитые под самую завязку, находятся грелки с маслом, – Это массаж… массаж, – успокаивающе говорила она, едва он начинал шевелиться. Руки он раскидывал в стороны, одна падала на пол и лежала там неподвижно, пока Женя не останавливалась.

– Еще, а?… – мечтательно и сонно говорил он тогда, подбирая эту свою упавшую руку и пряча ее к груди, – Так хорошо… – закрывал глаза и начинал сладко посапывать, будто видел приятный сон. Когда она уставала, он либо уже спал, либо неожиданно изворачивался, и она оказывалась в его объятиях… – поэтому она верила, что любима.

Но иногда он был совершенно равнодушен к ее полунамекам, вздохам и заискивающе ластящимся словам – продолжал чего-то там делать, бросая в ее сторону раздраженные взгляды и фразы, типа: «Ну уйди, а?… Не стой над душой!…»

О душе он тоже говорил довольно часто, бережно и аккуратно смахивал пыль с икон в углу, философствовал на тему смерти и любви так усердно, что невольно Женька сравнивала себя с надгробием, около которого сама же и пытается оправдаться.

Картина собиралась и становилась все больше и размашистей. Неизвестно, как насчет внутренней красоты, но некоторая непонятность, ей сопутствующая, присутствовала определенно: «Может, внутренняя красота проявляется тогда, когда он на меня смотрит?»

Наконец, поправив пальцами съехавшее на бок полотно, Женя сосчитала, что в ладони у нее осталось лишь четыре небольших центральных паззлика… Тогда, остановившись на миг, она окинула взглядом пейзаж, на котором пока не было людей, и задумалась. Конечно, замок бросался в глаза в первую очередь, и Женька не слишком бы удивилась, обнаружив где-нибудь за ним маленькое уютное кладбище, тщательно замаскированное кустарниками и цветником…

Вздохнув и мечтательно закрыв глаза, она на ощупь выложила центральную часть, отодвинулась и взглянула, ожидая увидеть гуляющую по дорожке влюбленную пару – к замку или от него…

– На что ты все время смотришь?… – она дергала его за рукав, и он равнодушно поворачивал голову.

– Да так… Дома… фонари… Хорошая ты у меня… Небо…

– А давай в магазин зайдем? – она выжидательно остановилась у витрины с разными платьями и маечками, посмотрев на свое отражение, которому как раз впору пришлась бы вон та голубенькая, с серыми цветочками и желтой окантовкой. – Я чего-нибудь нам пригляжу?…

Он, сделав по инерции шаг, остановился, скользнул взглядом по внешней стороне стекла, ничего там не увидел…

– Иди, сходи, я пока покурю…

– …Да нет, пойдем домой… – она представила себя одну среди холодных занавесей, ни для кого примеряющую блузку, а он в это время нервничает, так как сигарета давно закончилась, и ходит около,… и смотрит на часы…

А днем он работает.

«Знаешь, милый, мне так хочется, чтобы ты был дома и спал. Занавесить шторами окна, скользнуть к тебе, прижаться. Мне не надо больше ничего, ни секса, ни разговоров о любви… ничего… просто мне хочется обнять тебя и уснуть спокойно и счастливо. Почему по глупым людским законам это невозможно сделать сразу, как захотелось? А может быть, ты этого не хочешь?»

Работа. День. И паззл, который вот-вот будет собран…

Целиком рисунок почему-то выглядел куда беднее и проще. А фигурка была всего одна… То, что Женька принимала за другую, оказалось всего лишь мольбертом, над которым косынкой торчал солнечный зонтик… Единственная фигурка принадлежала мужчине и стояла на месте… Женя ощутила какою-то неприязнь к незнакомому ей художнику – Джевану, законченному шовинисту, ибо кто еще с таким бесстыдным эгоизмом может изобразить себя в самом центре ее, Женькиного мира…

Проснувшись утром, она обнаружила, что собранный паззл аккуратно перенесен на большой обеденный стол. Рядом стояла баночка с клеем и лежала небольшая кисточка. «Неужели я проспала и он ушел на работу не поев?» – испугалась, но в это время позади хлопнула входная дверь и вошел он.

– Утро доброе, – усмехнувшись, он чмокнул ее в щеку, – Я мусор выносил… Сейчас руки помою…, – и быстро скользнул к раковине.

– Ой, а поесть успеешь? – она как-то вдруг засуетилась, заметалась… Он вытерся, обернулся и крепко обхватил ее дрожащие ладони:

– Женька, сегодня воскресенье!!! Я дома. И поесть мы еще успеем… Ты посмотри… – жестом указав на лежащий на столе рисунок, усмехнулся, – Даже не ожидал, что он будет… таким.

– Каким? – она вся напряглась, ожидая услышать что-нибудь критическое и наивно-грубое, но он задумался и ответил совсем тихо, непонятно:

– Когда я впервые его увидел, то сразу подумал о тебе… мне показалось, что в нем есть что-то от тебя… Нет, я не хочу сказать, что ты такая же, – быстро добавил, заметив, что она хочет что-то возразить, – Но часть тебя, какая-то мне неясная, которая в тебе всегда… как головоломка… – от недостатка слов он покачал головой и застенчиво замолчал, с выражением, которое она уже забыла с тех пор, как они вместе…

Она удивилась и принялась рассматривать свои руки, удобно лежащие в его ладонях:

– А я увидела в нем и тебя тоже, когда собирала… и …испугалась…