Отзывы на книги автора «Александр Чудаков»

АААААА, взрыв мозга!!!
Во всех отношениях!
Какая невероятная, колдовская, завораживающая смесь стилей: ты можешь найти здесь и ностальгическую размеренность мемуаров, и эпичность советской классики, и постмодернистские скачки от эпохи к эпохе, от времени к времени, от одного рассказчика к другому (точнее, от "я" к "Антону", что является по сути "близнецом-братом": пока я сориентировалась в этом, прошло треть книги)....

Какие герои!!!
Во-первых, безусловно, ДЕД!!!
Я покорена. Мудростью, интеллигентностью, критическим сознанием, замешанными на трудолюбии, способности пахать и сеять - в широком понимании. Суровый и ласковый, огрубевший и нежный. Прекрасный воспитатель, своеобразный гуру - для ГГ, да и для нас, читателей. Образец не только для каждого мужчины, но и для каждого человека в целом.

Наказаний у деда было два: не буду гладить тебя по голове и - не поцелую на ночь. Второе было самое тяжелое; когда дед его как-то применил, Антон до полуночи рыдал.

- А признайтесь, Леонид Львович, пока вы больше года ждали, у вас с Ольгой Петровной что-нибудь было? Я вижу, было.
- Было, - несколько смущенно говорил дед. - Я сколько хотел, мог целовать ей ручку, и не только при матушке. Ну, конечно, приобнимешь слегка, как бы случайно, где-нибудь на лестнице. Времена были уже не такие строгие.

- Что ж вы не уехали из этой дикой страны в восемнадцатом, с тестем?
- И бысть с нею и в горе, и в нищете, и в болести.

Во-вторых, все члены семьи, а особенно бабка. Сколько в ней аристократизма! ах, эти ножечки-салфеточки! ах!... - и при этом именно она варила, стирала, мыла полы, топила печь, гоняла коров в стадо... Ахнешь: от преклонения перед выносливостью истинного аристократического духа! Я этим уже восхищалась при чтении романа Н.Федоровой "Семья".

В-третьих, бесконечно восхитительные - живые, неповторимые, очень реалистичные - образы второстепенных героев!!!
Тут тебе и сапожники, и стекольщики, и учителя - кого только нет. Каждый - отдельный характер, отдельная судьба...
К примеру, просто обожаю Ваську Гагина с его патологической безграмотностью и умением катастрофически неверно расставлять паузы при декламации стихов. Обязательно буду читать эту главу коллегам и ученикам, и, уверена, они будут хохотать над этим рассказом так же, как это делала я!

А какая атмосфера!
Чебачинск - место ссылки. Делаем вывод: Чебачинск - место, где можно встретить горючую смесь из интеллекта самой высшей пробы, раскулаченных хозяйственников, ярых оппозиционеров, смирившихся, озлобленных, опускающих руки, выживающих... И все это сквозит в каждой реплике, в каждой истории - а книга и есть собрание историй.
Пестрота образов вкупе с описанием быта 30-50х годов дают ощущение энциклопедичности произведения, но при этом - невероятно увлекательной, порой анекдотичной.

Очень, очень рада прочтению такой книги!
Мудрости в ней - читать не перечитать. Дай мне волю - цитировала бы бесконечно.

Но кроме мудрости и интересности в ней очень ярко выражено то состояние, которое мне очень близко....
Это тоска по ушедшему и ушедшим.
Автор буквально захлебывается этой грустью, этим желанием сохранить в памяти всех, кто был дорог...
Смотрите, какие строчки он публикует из прощального письма своего деда:

...душа моя будет смотреть на вас оттуда, а вы, кого я любил, будете пить чай на нашей веранде, разговаривать, передавать чашку или хлеб простыми земными движениями; вы станете уже иными – взрослее, старше, старее. У вас будет другая жизнь, жизнь без меня; я буду глядеть и думать: помните ли вы меня, самые дорогие мои?..

И к этой тоске по ушедшим примешивается чувство вины. Рвущее тебе душу.

Здесь лежит тот, кого он помнит с тех пор, как помнит себя, у кого он, слушая его рассказы, часами сидел на коленях, кто учил читать, копать, пилить, видеть растение, облако, слышать птицу и слово; любой день детства невспоминаем без него. И без него я был бы не я. Почему я, хотя думал так всегда, никогда это ему не сказал? Казалось глупым произнести "Благодарю тебя за то, что…" Но гораздо глупее было не произносить ничего. Зачем я спорил с ним, когда уже понимал все? Из ложного чувства самостоятельности? Чтобы в чем-то убедить себя? Как, наверно, огорчался дед, что его внук поддался советской пропаганде. Дед, я не поддался! Ты слышишь меня? Я ненавижу, я люблю то же, что и ты. Ты был прав во всем!

АААААА, взрыв мозга!!!
Во всех отношениях!
Какая невероятная, колдовская, завораживающая смесь стилей: ты можешь найти здесь и ностальгическую размеренность мемуаров, и эпичность советской классики, и постмодернистские скачки от эпохи к эпохе, от времени к времени, от одного рассказчика к другому (точнее, от "я" к "Антону", что является по сути "близнецом-братом": пока я сориентировалась в этом, прошло треть книги)....

Какие герои!!!
Во-первых, безусловно, ДЕД!!!
Я покорена. Мудростью, интеллигентностью, критическим сознанием, замешанными на трудолюбии, способности пахать и сеять - в широком понимании. Суровый и ласковый, огрубевший и нежный. Прекрасный воспитатель, своеобразный гуру - для ГГ, да и для нас, читателей. Образец не только для каждого мужчины, но и для каждого человека в целом.

Наказаний у деда было два: не буду гладить тебя по голове и - не поцелую на ночь. Второе было самое тяжелое; когда дед его как-то применил, Антон до полуночи рыдал.

- А признайтесь, Леонид Львович, пока вы больше года ждали, у вас с Ольгой Петровной что-нибудь было? Я вижу, было.
- Было, - несколько смущенно говорил дед. - Я сколько хотел, мог целовать ей ручку, и не только при матушке. Ну, конечно, приобнимешь слегка, как бы случайно, где-нибудь на лестнице. Времена были уже не такие строгие.

- Что ж вы не уехали из этой дикой страны в восемнадцатом, с тестем?
- И бысть с нею и в горе, и в нищете, и в болести.

Во-вторых, все члены семьи, а особенно бабка. Сколько в ней аристократизма! ах, эти ножечки-салфеточки! ах!... - и при этом именно она варила, стирала, мыла полы, топила печь, гоняла коров в стадо... Ахнешь: от преклонения перед выносливостью истинного аристократического духа! Я этим уже восхищалась при чтении романа Н.Федоровой "Семья".

В-третьих, бесконечно восхитительные - живые, неповторимые, очень реалистичные - образы второстепенных героев!!!
Тут тебе и сапожники, и стекольщики, и учителя - кого только нет. Каждый - отдельный характер, отдельная судьба...
К примеру, просто обожаю Ваську Гагина с его патологической безграмотностью и умением катастрофически неверно расставлять паузы при декламации стихов. Обязательно буду читать эту главу коллегам и ученикам, и, уверена, они будут хохотать над этим рассказом так же, как это делала я!

А какая атмосфера!
Чебачинск - место ссылки. Делаем вывод: Чебачинск - место, где можно встретить горючую смесь из интеллекта самой высшей пробы, раскулаченных хозяйственников, ярых оппозиционеров, смирившихся, озлобленных, опускающих руки, выживающих... И все это сквозит в каждой реплике, в каждой истории - а книга и есть собрание историй.
Пестрота образов вкупе с описанием быта 30-50х годов дают ощущение энциклопедичности произведения, но при этом - невероятно увлекательной, порой анекдотичной.

Очень, очень рада прочтению такой книги!
Мудрости в ней - читать не перечитать. Дай мне волю - цитировала бы бесконечно.

Но кроме мудрости и интересности в ней очень ярко выражено то состояние, которое мне очень близко....
Это тоска по ушедшему и ушедшим.
Автор буквально захлебывается этой грустью, этим желанием сохранить в памяти всех, кто был дорог...
Смотрите, какие строчки он публикует из прощального письма своего деда:

...душа моя будет смотреть на вас оттуда, а вы, кого я любил, будете пить чай на нашей веранде, разговаривать, передавать чашку или хлеб простыми земными движениями; вы станете уже иными – взрослее, старше, старее. У вас будет другая жизнь, жизнь без меня; я буду глядеть и думать: помните ли вы меня, самые дорогие мои?..

И к этой тоске по ушедшим примешивается чувство вины. Рвущее тебе душу.

Здесь лежит тот, кого он помнит с тех пор, как помнит себя, у кого он, слушая его рассказы, часами сидел на коленях, кто учил читать, копать, пилить, видеть растение, облако, слышать птицу и слово; любой день детства невспоминаем без него. И без него я был бы не я. Почему я, хотя думал так всегда, никогда это ему не сказал? Казалось глупым произнести "Благодарю тебя за то, что…" Но гораздо глупее было не произносить ничего. Зачем я спорил с ним, когда уже понимал все? Из ложного чувства самостоятельности? Чтобы в чем-то убедить себя? Как, наверно, огорчался дед, что его внук поддался советской пропаганде. Дед, я не поддался! Ты слышишь меня? Я ненавижу, я люблю то же, что и ты. Ты был прав во всем!

АААААА, взрыв мозга!!!
Во всех отношениях!
Какая невероятная, колдовская, завораживающая смесь стилей: ты можешь найти здесь и ностальгическую размеренность мемуаров, и эпичность советской классики, и постмодернистские скачки от эпохи к эпохе, от времени к времени, от одного рассказчика к другому (точнее, от "я" к "Антону", что является по сути "близнецом-братом": пока я сориентировалась в этом, прошло треть книги)....

Какие герои!!!
Во-первых, безусловно, ДЕД!!!
Я покорена. Мудростью, интеллигентностью, критическим сознанием, замешанными на трудолюбии, способности пахать и сеять - в широком понимании. Суровый и ласковый, огрубевший и нежный. Прекрасный воспитатель, своеобразный гуру - для ГГ, да и для нас, читателей. Образец не только для каждого мужчины, но и для каждого человека в целом.

Наказаний у деда было два: не буду гладить тебя по голове и - не поцелую на ночь. Второе было самое тяжелое; когда дед его как-то применил, Антон до полуночи рыдал.

- А признайтесь, Леонид Львович, пока вы больше года ждали, у вас с Ольгой Петровной что-нибудь было? Я вижу, было.
- Было, - несколько смущенно говорил дед. - Я сколько хотел, мог целовать ей ручку, и не только при матушке. Ну, конечно, приобнимешь слегка, как бы случайно, где-нибудь на лестнице. Времена были уже не такие строгие.

- Что ж вы не уехали из этой дикой страны в восемнадцатом, с тестем?
- И бысть с нею и в горе, и в нищете, и в болести.

Во-вторых, все члены семьи, а особенно бабка. Сколько в ней аристократизма! ах, эти ножечки-салфеточки! ах!... - и при этом именно она варила, стирала, мыла полы, топила печь, гоняла коров в стадо... Ахнешь: от преклонения перед выносливостью истинного аристократического духа! Я этим уже восхищалась при чтении романа Н.Федоровой "Семья".

В-третьих, бесконечно восхитительные - живые, неповторимые, очень реалистичные - образы второстепенных героев!!!
Тут тебе и сапожники, и стекольщики, и учителя - кого только нет. Каждый - отдельный характер, отдельная судьба...
К примеру, просто обожаю Ваську Гагина с его патологической безграмотностью и умением катастрофически неверно расставлять паузы при декламации стихов. Обязательно буду читать эту главу коллегам и ученикам, и, уверена, они будут хохотать над этим рассказом так же, как это делала я!

А какая атмосфера!
Чебачинск - место ссылки. Делаем вывод: Чебачинск - место, где можно встретить горючую смесь из интеллекта самой высшей пробы, раскулаченных хозяйственников, ярых оппозиционеров, смирившихся, озлобленных, опускающих руки, выживающих... И все это сквозит в каждой реплике, в каждой истории - а книга и есть собрание историй.
Пестрота образов вкупе с описанием быта 30-50х годов дают ощущение энциклопедичности произведения, но при этом - невероятно увлекательной, порой анекдотичной.

Очень, очень рада прочтению такой книги!
Мудрости в ней - читать не перечитать. Дай мне волю - цитировала бы бесконечно.

Но кроме мудрости и интересности в ней очень ярко выражено то состояние, которое мне очень близко....
Это тоска по ушедшему и ушедшим.
Автор буквально захлебывается этой грустью, этим желанием сохранить в памяти всех, кто был дорог...
Смотрите, какие строчки он публикует из прощального письма своего деда:

...душа моя будет смотреть на вас оттуда, а вы, кого я любил, будете пить чай на нашей веранде, разговаривать, передавать чашку или хлеб простыми земными движениями; вы станете уже иными – взрослее, старше, старее. У вас будет другая жизнь, жизнь без меня; я буду глядеть и думать: помните ли вы меня, самые дорогие мои?..

И к этой тоске по ушедшим примешивается чувство вины. Рвущее тебе душу.

Здесь лежит тот, кого он помнит с тех пор, как помнит себя, у кого он, слушая его рассказы, часами сидел на коленях, кто учил читать, копать, пилить, видеть растение, облако, слышать птицу и слово; любой день детства невспоминаем без него. И без него я был бы не я. Почему я, хотя думал так всегда, никогда это ему не сказал? Казалось глупым произнести "Благодарю тебя за то, что…" Но гораздо глупее было не произносить ничего. Зачем я спорил с ним, когда уже понимал все? Из ложного чувства самостоятельности? Чтобы в чем-то убедить себя? Как, наверно, огорчался дед, что его внук поддался советской пропаганде. Дед, я не поддался! Ты слышишь меня? Я ненавижу, я люблю то же, что и ты. Ты был прав во всем!

Роман-воспоминание, берущий начало у постели больного дедушки. Его внук, как и прочие родственники, приезжает в небольшой посёлок Чебачинск, затерянный среди казахских степей. Дом – это малая родина, и возвращаясь в родные стены, неизбежно припадаешь к истокам. Герой вспоминает своё детство, пытается записать запомнившуюся по рассказам жизнь деда, дабы увековечить его образ, описать родной посёлок и попытаться это осмыслить.

Чебачинск – место ссылки. Собственно, поэтому семья деда, сосланного попа, и оказалась там. Население посёлка разделяется по волнам ссылки и социально-этническому признаку. Ссыльные Академики, ссыльные Немцы, ссыльные Чеченцы. По-разному люди выживали в этом отрезанном от мира месте с плодородными землями и чистым воздухом. Пожалуй, их объединяло одно: выживание требовало от них силы и было волевым актом.

Этой книге дали букер десятилетия – и я соглашусь с такой оценкой. Это лучшее из современной русской литературы, что я читал. Именно потому что сейчас в России есть много замечательных книг о метафизических оборотнях, евреях, националистах, военных, сидящих в тюрьме и просто космополитичной литературы – но книг о России я не читал. И да, чёрт возьми, любить Россию – не стыдно.

За историей посёлка проглядывается история всей России, а за историей отдельной семьи, которая пыталась восстановить привычный образ жизни в новых условиях – история народа. Именно потому, что такова она, Россия: разрезанная на части огромными расстояниями и плохими дорогами, с жуткими морозами и летней жарой, недружелюбная, запущенная и трудно приспособленная к жизни. Именно таков русский народ: не ждущий от власти ничего хорошего и довольный уже тем, что его не трогают, пытающийся всеми силами приспособиться к этой жизни. И как ни странно, это делает их великими: они работают, а не зарабатывают, борются с этим миром и живут.

История же, как известно, повторяется сначала в виде трагедии, а потом в виде фарса. Трагедия жителей Чебачинска и деда в частности в том, что их сослали, сожгли храмы, уничтожили сельское хозяйство, и всё это под шумок коммунистической пропаганды и отчётов об ударных результатах, достигнутых советским народом. У них украли Россию. Нынче храмы отстроены, но веры в них нет. Дороги скверные, властей боятся, и жить на большей территории России по-прежнему трудно. Трудно сохранить чувство достоинства, когда в СМИ говорят об успехе России, о подъёме зарплаты, о Бритни Спирс и Владимире Путине. Россия по-прежнему не принадлежит своему народу, и со скрипом крутится огромное колесо, перемалываются кости, в степях гуляет ветер, по радио играет скверная музыка, мужики в деревне пьют и умирают в тридцать, и нет в этом ничего ни хорошего, ни смешного.

Роман-воспоминание, берущий начало у постели больного дедушки. Его внук, как и прочие родственники, приезжает в небольшой посёлок Чебачинск, затерянный среди казахских степей. Дом – это малая родина, и возвращаясь в родные стены, неизбежно припадаешь к истокам. Герой вспоминает своё детство, пытается записать запомнившуюся по рассказам жизнь деда, дабы увековечить его образ, описать родной посёлок и попытаться это осмыслить.

Чебачинск – место ссылки. Собственно, поэтому семья деда, сосланного попа, и оказалась там. Население посёлка разделяется по волнам ссылки и социально-этническому признаку. Ссыльные Академики, ссыльные Немцы, ссыльные Чеченцы. По-разному люди выживали в этом отрезанном от мира месте с плодородными землями и чистым воздухом. Пожалуй, их объединяло одно: выживание требовало от них силы и было волевым актом.

Этой книге дали букер десятилетия – и я соглашусь с такой оценкой. Это лучшее из современной русской литературы, что я читал. Именно потому что сейчас в России есть много замечательных книг о метафизических оборотнях, евреях, националистах, военных, сидящих в тюрьме и просто космополитичной литературы – но книг о России я не читал. И да, чёрт возьми, любить Россию – не стыдно.

За историей посёлка проглядывается история всей России, а за историей отдельной семьи, которая пыталась восстановить привычный образ жизни в новых условиях – история народа. Именно потому, что такова она, Россия: разрезанная на части огромными расстояниями и плохими дорогами, с жуткими морозами и летней жарой, недружелюбная, запущенная и трудно приспособленная к жизни. Именно таков русский народ: не ждущий от власти ничего хорошего и довольный уже тем, что его не трогают, пытающийся всеми силами приспособиться к этой жизни. И как ни странно, это делает их великими: они работают, а не зарабатывают, борются с этим миром и живут.

История же, как известно, повторяется сначала в виде трагедии, а потом в виде фарса. Трагедия жителей Чебачинска и деда в частности в том, что их сослали, сожгли храмы, уничтожили сельское хозяйство, и всё это под шумок коммунистической пропаганды и отчётов об ударных результатах, достигнутых советским народом. У них украли Россию. Нынче храмы отстроены, но веры в них нет. Дороги скверные, властей боятся, и жить на большей территории России по-прежнему трудно. Трудно сохранить чувство достоинства, когда в СМИ говорят об успехе России, о подъёме зарплаты, о Бритни Спирс и Владимире Путине. Россия по-прежнему не принадлежит своему народу, и со скрипом крутится огромное колесо, перемалываются кости, в степях гуляет ветер, по радио играет скверная музыка, мужики в деревне пьют и умирают в тридцать, и нет в этом ничего ни хорошего, ни смешного.

Роман-воспоминание, берущий начало у постели больного дедушки. Его внук, как и прочие родственники, приезжает в небольшой посёлок Чебачинск, затерянный среди казахских степей. Дом – это малая родина, и возвращаясь в родные стены, неизбежно припадаешь к истокам. Герой вспоминает своё детство, пытается записать запомнившуюся по рассказам жизнь деда, дабы увековечить его образ, описать родной посёлок и попытаться это осмыслить.

Чебачинск – место ссылки. Собственно, поэтому семья деда, сосланного попа, и оказалась там. Население посёлка разделяется по волнам ссылки и социально-этническому признаку. Ссыльные Академики, ссыльные Немцы, ссыльные Чеченцы. По-разному люди выживали в этом отрезанном от мира месте с плодородными землями и чистым воздухом. Пожалуй, их объединяло одно: выживание требовало от них силы и было волевым актом.

Этой книге дали букер десятилетия – и я соглашусь с такой оценкой. Это лучшее из современной русской литературы, что я читал. Именно потому что сейчас в России есть много замечательных книг о метафизических оборотнях, евреях, националистах, военных, сидящих в тюрьме и просто космополитичной литературы – но книг о России я не читал. И да, чёрт возьми, любить Россию – не стыдно.

За историей посёлка проглядывается история всей России, а за историей отдельной семьи, которая пыталась восстановить привычный образ жизни в новых условиях – история народа. Именно потому, что такова она, Россия: разрезанная на части огромными расстояниями и плохими дорогами, с жуткими морозами и летней жарой, недружелюбная, запущенная и трудно приспособленная к жизни. Именно таков русский народ: не ждущий от власти ничего хорошего и довольный уже тем, что его не трогают, пытающийся всеми силами приспособиться к этой жизни. И как ни странно, это делает их великими: они работают, а не зарабатывают, борются с этим миром и живут.

История же, как известно, повторяется сначала в виде трагедии, а потом в виде фарса. Трагедия жителей Чебачинска и деда в частности в том, что их сослали, сожгли храмы, уничтожили сельское хозяйство, и всё это под шумок коммунистической пропаганды и отчётов об ударных результатах, достигнутых советским народом. У них украли Россию. Нынче храмы отстроены, но веры в них нет. Дороги скверные, властей боятся, и жить на большей территории России по-прежнему трудно. Трудно сохранить чувство достоинства, когда в СМИ говорят об успехе России, о подъёме зарплаты, о Бритни Спирс и Владимире Путине. Россия по-прежнему не принадлежит своему народу, и со скрипом крутится огромное колесо, перемалываются кости, в степях гуляет ветер, по радио играет скверная музыка, мужики в деревне пьют и умирают в тридцать, и нет в этом ничего ни хорошего, ни смешного.

В некотором роде "Ложится мгла.." это небольшой шедевр в литературе. Порой меня легко обмануть, иногда сама в чем-то заблуждаюсь, но надеюсь с этой книгой нет обмана и я не зря полюбила ее героев за ту искренность с которой о них написал автор.
Это мемуары писателя о его большой (хочется сказать дружной, но увы не все так просто) семье. Главного героя зовут Антон, мы узнаем многие размышления Антона и его восприятие истории в разные временные отрезки. Часть воспоминаний написана со слов деда. Вообще именно от деда всё и началось. Уже сильно пожилой человек, родившийся даже не в 20, а в 19 веке не может не понравится читателю.
Дед решил, что ему надо написать завещание, но вот кому же оставить свой дом, кто больше всех в нем нуждается надо крепко подумать, а своей жене дед уже не доверял. Бабушка и вправду несколько потерялась во времени, говорила о той поре, когда страной правили императоры, как и что подавать к столу, вобщем вернулась в дореволюционную Россию и редко пребывала в реальности. Дед был такой мощный человек, глыба. Он знал и умел многое, а чего не умел мог с легкостью сделать потому что нет ничего невозможного для человека с интеллектом.
Семья жила в Казахстане, именно в те края, как и в Сибирь переезжали ссыльные. А таковых было очень много. Но семья сумела обстроиться на новом месте и не пропадала даже в самое тяжелое время.
Мне больше всего нравилось читать про времена Великой отечественной войны, как умело с подсказки деда, да и родители Антона тоже были не промах, люди выживали.Это и изготовление свечей, мыла, веревок, даже кожи и прочего. Правильный подход к хозяйству и хранению продуктов. Даже сахар готовили из свеклы. Вкалывали конечно с утра до вечера, но зато не голодали,а еще и кормили приживалок бабушки.
Написано более чем увлекательно, что забываешь как страшно в то время жилось. Антон родился в 1938 году. Но вырос не только здоровым, но и умным ребенком. Его интересны распространялись на многое. И не удивительно, что парень отучился в МГУ. Неудивительно, что так много людей знало и уважало и деда Антона, и отца, что уже повзрослевший парень размышлял, а не слепо действовал.
Эту книгу надо читать не торопясь, у меня ушел практически месяц. Если вам интересен взгляд очевидца на прошлое столетие, то читайте.

Если вам захочется прочитать что-то ностальгическое, но не пошлое, что-то доброе, но не банальное, что-то историческое, но не исторический роман, что-то
героическое, но не описание подвигов героев, что-то о жизни как она есть (была, будет) - прочитайте "Ложится мгла на старые ступени", и вы поймете, что это именно то произведение, которого вам так не хватало в вашей читательской жизни.

Это роман-воспоминание, роман-размышление, роман-байка, роман-рассказ.
Да-да, именно рассказ – это слово наиболее подходит к характеристике метода Чудакова.

Чудаков был филологом, крупнейшим специалистом по Чехову, великолепным стилистом и большим знатоком в своей области.

В своем единственном романе, который в общем-то биографический, он рассказал о своем детстве, о своей семье, о множестве людей, окружавших его в далеком городке на границе Сибири и Казахстана, городе ссыльных...

Такого количества интеллигенции на единицу площади Антону потом не доводилось видеть нигде.
— Четвёртая культурная волна в Сибирь и русскую глухомань, — пересчитывал отец, загибая пальцы. — Декабристы, участники польского восстания, социал-демократы и прочие, и последняя, четвёртая — объединительная.
— Прекрасный способ повышения культуры, — иронизировал дед. — Типично наш. А я-то думаю: в чём причина высокого культурного уровня в России?

Довоенные, военные, послевоенные годы, дореволюционные годы бабушки и дедушки...

Жизнь как рассказ, жизнь как шутка, жизнь как анекдот, жизнь как сказка...

Жил-был мальчик, его окружали яркие необыкновенные личности, мальчик больше всего любил слова...

Мир не имел невербального существования, вещи не обладали предметной телесностью — они рисовались буквами, но это была не молчаливая буквенность — они звучали целостностью слова. И не одного — всплывала их вереница, весь синонимический ряд.

Об истории, о жизни, о судьбе, о человеке...

О преемственности поколений, о том, что невозможно сохранить ...

Читали вслух: Диккенса, Толстого, Чехова. (Когда у Антона подросла дочка, он пытался устроить такие же семейные чтения, и позже — когда появилась внучка. Но не получилось ни тогда, ни потом — что-то ушло безвозвратно, и нельзя было повторить даже такую простую вещь.)

..о том, что сохранить возможно...

Вечером предстояло важное мероприятие — рассказы дочке перед сном. Это был целый особый институт; круг тем определился давно: «Про умных псов», «Про мифов»,
«Про детство». Наибольшим успехом пользовался последний цикл; к школе Даша знала чебачинское детство Антона не хуже, чем он — виленское прошловековое дедово. Да и сама традиция шла от деда.

Прекрасная вещь, непередаваемо прекрасная, это нужно прочитать, это нужно прочувствовать, этим можно и должно насладиться...

Если вам захочется прочитать что-то ностальгическое, но не пошлое, что-то доброе, но не банальное, что-то историческое, но не исторический роман, что-то
героическое, но не описание подвигов героев, что-то о жизни как она есть (была, будет) - прочитайте "Ложится мгла на старые ступени", и вы поймете, что это именно то произведение, которого вам так не хватало в вашей читательской жизни.

Это роман-воспоминание, роман-размышление, роман-байка, роман-рассказ.
Да-да, именно рассказ – это слово наиболее подходит к характеристике метода Чудакова.

Чудаков был филологом, крупнейшим специалистом по Чехову, великолепным стилистом и большим знатоком в своей области.

В своем единственном романе, который в общем-то биографический, он рассказал о своем детстве, о своей семье, о множестве людей, окружавших его в далеком городке на границе Сибири и Казахстана, городе ссыльных...

Такого количества интеллигенции на единицу площади Антону потом не доводилось видеть нигде.
— Четвёртая культурная волна в Сибирь и русскую глухомань, — пересчитывал отец, загибая пальцы. — Декабристы, участники польского восстания, социал-демократы и прочие, и последняя, четвёртая — объединительная.
— Прекрасный способ повышения культуры, — иронизировал дед. — Типично наш. А я-то думаю: в чём причина высокого культурного уровня в России?

Довоенные, военные, послевоенные годы, дореволюционные годы бабушки и дедушки...

Жизнь как рассказ, жизнь как шутка, жизнь как анекдот, жизнь как сказка...

Жил-был мальчик, его окружали яркие необыкновенные личности, мальчик больше всего любил слова...

Мир не имел невербального существования, вещи не обладали предметной телесностью — они рисовались буквами, но это была не молчаливая буквенность — они звучали целостностью слова. И не одного — всплывала их вереница, весь синонимический ряд.

Об истории, о жизни, о судьбе, о человеке...

О преемственности поколений, о том, что невозможно сохранить ...

Читали вслух: Диккенса, Толстого, Чехова. (Когда у Антона подросла дочка, он пытался устроить такие же семейные чтения, и позже — когда появилась внучка. Но не получилось ни тогда, ни потом — что-то ушло безвозвратно, и нельзя было повторить даже такую простую вещь.)

..о том, что сохранить возможно...

Вечером предстояло важное мероприятие — рассказы дочке перед сном. Это был целый особый институт; круг тем определился давно: «Про умных псов», «Про мифов»,
«Про детство». Наибольшим успехом пользовался последний цикл; к школе Даша знала чебачинское детство Антона не хуже, чем он — виленское прошловековое дедово. Да и сама традиция шла от деда.

Прекрасная вещь, непередаваемо прекрасная, это нужно прочитать, это нужно прочувствовать, этим можно и должно насладиться...

Если вам захочется прочитать что-то ностальгическое, но не пошлое, что-то доброе, но не банальное, что-то историческое, но не исторический роман, что-то
героическое, но не описание подвигов героев, что-то о жизни как она есть (была, будет) - прочитайте "Ложится мгла на старые ступени", и вы поймете, что это именно то произведение, которого вам так не хватало в вашей читательской жизни.

Это роман-воспоминание, роман-размышление, роман-байка, роман-рассказ.
Да-да, именно рассказ – это слово наиболее подходит к характеристике метода Чудакова.

Чудаков был филологом, крупнейшим специалистом по Чехову, великолепным стилистом и большим знатоком в своей области.

В своем единственном романе, который в общем-то биографический, он рассказал о своем детстве, о своей семье, о множестве людей, окружавших его в далеком городке на границе Сибири и Казахстана, городе ссыльных...

Такого количества интеллигенции на единицу площади Антону потом не доводилось видеть нигде.
— Четвёртая культурная волна в Сибирь и русскую глухомань, — пересчитывал отец, загибая пальцы. — Декабристы, участники польского восстания, социал-демократы и прочие, и последняя, четвёртая — объединительная.
— Прекрасный способ повышения культуры, — иронизировал дед. — Типично наш. А я-то думаю: в чём причина высокого культурного уровня в России?

Довоенные, военные, послевоенные годы, дореволюционные годы бабушки и дедушки...

Жизнь как рассказ, жизнь как шутка, жизнь как анекдот, жизнь как сказка...

Жил-был мальчик, его окружали яркие необыкновенные личности, мальчик больше всего любил слова...

Мир не имел невербального существования, вещи не обладали предметной телесностью — они рисовались буквами, но это была не молчаливая буквенность — они звучали целостностью слова. И не одного — всплывала их вереница, весь синонимический ряд.

Об истории, о жизни, о судьбе, о человеке...

О преемственности поколений, о том, что невозможно сохранить ...

Читали вслух: Диккенса, Толстого, Чехова. (Когда у Антона подросла дочка, он пытался устроить такие же семейные чтения, и позже — когда появилась внучка. Но не получилось ни тогда, ни потом — что-то ушло безвозвратно, и нельзя было повторить даже такую простую вещь.)

..о том, что сохранить возможно...

Вечером предстояло важное мероприятие — рассказы дочке перед сном. Это был целый особый институт; круг тем определился давно: «Про умных псов», «Про мифов»,
«Про детство». Наибольшим успехом пользовался последний цикл; к школе Даша знала чебачинское детство Антона не хуже, чем он — виленское прошловековое дедово. Да и сама традиция шла от деда.

Прекрасная вещь, непередаваемо прекрасная, это нужно прочитать, это нужно прочувствовать, этим можно и должно насладиться...