© Бушков А.А., 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Глава первая. На суше и на море

Итак, XVIII век. Неспокойно на суше, неспокойно и на море…

Шалости на больших дорогах, естественно, продолжались при любых властях, как власти с ними ни боролись. Рассказывать о них подробно вряд ли есть смысл, очень уж стандартно все происходило: налетели из чащи с посвистом, ободрали до нитки и растворились в лесах. Хорошо еще, если живыми оставили. Поэтому я просто-напросто расскажу о парочке безусловных курьезов, явно выбивавшихся из общей картины.

Петр I в числе других реформ ввел своеобразное женское равноправие. Нашлась помещица, которая однажды явно подумала что-то вроде: «Неужели только мужикам можно? А мы чем хуже?» И, собрав ватагу из своих холопов и разного «гулящего люда», занялась ночными разбоями и грабежами не где-нибудь в Муромских лесах, а в Москве.

В одной из глухих провинций развлекался другой помещик, отставной прапорщик. Именно что развлекался. В глуши всегда скучно, набор развлечений нехитрый, и они быстро приедаются: ну, охота, ну, застолье, ну, крепостные девки в бане… Отставник явно почитывал на досуге книги – в том числе и о шалостях былых европейских «баронов-разбойников». Он со своей ватагой частенько перехватывал на большой дороге купцов – но, в общем, особенно их не грабил, а попросту сажал на цепь у себя в подвале. Причем выкупа, как некогда поступали «бароны-разбойники», никогда не требовал: я же говорю, развлекался человек от скуки. Издевательств не чинил: подержав недельку-другую, отпускал восвояси. Купцы не раз жаловались по начальству на этакие «ролевые игры» – но прапорщик, даром что чин невелик, был не из бедных, связи среди нужных людей в администрации и полиции имел нешуточные, так что жалобщиков отправляли восвояси…

Американские феминистки, яростно борющиеся за «права женщин» так, что доводят эту борьбу до сущего дурдома, должны были, по совести, обзавидоваться. В середине XVIII века, когда их прапрабабушки исправно жарили котлеты, стирали-убирали, смиренно сносили затрещины пришедших в дурном настроении мужей, наши бой-бабы, то есть русские провинциальные помещицы, вытворяли такое, на что не всякий мужчина решился бы…

В Оренбургской губернии вдова титулярного советника Турчанинова, не удовольствовавшись той землей, что ее покойный муж купил у башкир за копейки, уже ничего не платя, взяла да и захватила довольно обширные угодья.

Но это, смело можно сказать, цветочки. Однажды случилась ссора меж соседями: лейб-кампанцем Фрязиным и помещицей Побединской. Фрязин и его сосед прискакали на поле Побединской и принялись лупить работавших там крестьян. Те побежали за подмогой к барыне. Барыня собрала изрядное число своих мужиков и пошла в контратаку на дом Фрязина. Оттуда приближавшуюся ораву обстреляли из ружей. Нисколько этого не испугавшись, Побединская велела своим людям «бить до смерти». Ну, те и рады стараться – убили до смерти и Фрязина, и его соседа…

В 1780 году две помещицы, Ирина Ушакова и Настасья Анненкова, тягались в суде из-за какого-то поместьица, которое каждая считала своим. Настасье, должно быть, надоела судебная волокита – она собрала в своих деревнях аж три сотни мужиков, выступила в поход на «змею Иринку», и ее люди полностью опустошили спорное поместьице, разнеся там все вдребезги и пополам.

Некий прапорщик Войеков подал жалобу на свою мачеху – та с немалой оравой своих мужиков вторглась к нему в усадьбу. Ее люди убили нескольких крестьян Войекова, а мачеха отняла и увезла немало всякого добра, в том числе документы, доказывавшие права прапорщика на имение. Правды прапорщик так и не доискался – мачехе покровительствовал местный городничий.

Племянница помещицы О. М. Салтыковой вспоминала, что ее тетушка «держала в повиновении и мужа, и детей, и даже весь наш уезд. К ней прибегали за советом и помощью в делах общественных и семейных».

Княгиню Варвару Голицыну отчего-то невзлюбили в московском и петербургском обществе и принимали там скверно. Всерьез комплексовавшая из-за этого княгиня оттягивалась у себя в саратовском имении. Все окрестные помещики у нее ходили по струнке, а она ими командовала, как сержант новобранцами.

Каковы наши бабоньки? Попадись такой под горячую руку… Вот где был настоящий феминизм, а не нынешняя американская бледная немочь…

Очень интересные вещи происходили в Средиземном море после Чесменского сражения, закончившегося для турецкого флота с разгромным счетом. Второй – и последний – раз в истории появляются российские каперы…

Но давайте по порядку. Ситуация сложилась в некоторое подобие цейтнота: на суше у турок было достаточно войск, и потому немногочисленные русские десанты никаких успехов там не добились. По этой же причине не стали штурмовать Стамбул – хотя мысль такая высказывалась.

А вот в Эгейском море полное и решительное превосходство было как раз за русским флотом, которому туркам теперь практически нечего было противопоставить. А потому в 1770 году эскадра Алексея Орлова без боя заняла стратегически расположенный остров Парос, базируясь на котором можно было легко контролировать как южную часть Эгейского моря, так и подступы к Дарданеллам. А заодно за несколько месяцев русские заняли еще двадцать семь островов Архипелага (так тогда называли острова в Эгейском море). Турки никак воспрепятствовать не могли: чтобы высадить на острова более-менее крупные силы, нужно было иметь превосходство или хотя бы равенство сил на море, а откуда оно после Чесмы?

Русские осваивались всерьез: на Паросе построили самое настоящее адмиралтейство, склады с боеприпасами и прочей военной амуницией, даже мраморные особняки для нового русского начальства (одним из начальников был бригадир Ганнибал, сын знаменитого «арапа Петра Великого» и один из предков Пушкина). Из России привезли даже корабельных мастеров – чтобы чинили большие военные корабли и строили всевозможные мелкие суда, парусные и гребные.

С чего начинает любая власть, осваивающая новоприсоединенные территории? Правильно, с налогов. Уже через неделю после высадки на Паросе адмирал Спиридов потребовал у греков все документы тамошнего «налогового ведомства», тщательно их изучил и вскоре объявил, что отныне они будут платить русским «десятину» – часть деньгами, часть вином, хлебом, прочей провизией, а также лесом (эскадра, собственно говоря, должна была жить на самообеспечении, русская казна расходы на ее содержание не потянула бы).

Греки повздыхали (белые придут – грабят, красные придут – грабят…), но деваться было некуда, пришлось платить. Благо не было нужды создавать свою, русскую «налоговую полицию». На островах давным-давно действовал отлаженный аппарат: там имелись как православные, так и католические общины, и их епископы давненько играли при турках роль губернаторов и городничих, судей и сборщиков налогов (турки, люди прагматичные и отнюдь не фанатики, долго и часто использовали «гяуров», как в вышеперечисленных, так и в дипломатических делах). Согласно известному высказыванию не родившегося еще тогда Дэн Сяопина: «Не важно, белого цвета кошка или черного, лишь бы мышей ловила». Так что оставалось лишь собрать всех этих «аппаратчиков» в рясах и поставить перед ними новые задачи – точнее, объяснить, куда теперь заносить.

Сколько налоговых поступлений было официально заприходовано для российской казны, а сколько осело в карманах надзирающих и управляющих, точно неизвестно. Тут уж каждый волен судить в меру своей испорченности. Однако, зная русские (и не только русские) традиции, смело можно сказать: мимо своего кармана начальство не промахивалось…

Да и при столь обширном строительстве приписок наверняка хватало – опять-таки старая добрая традиция всех времен и народов, должно быть, бытовавшая еще во времена строительства египетских пирамид, а то и раньше. Чтобы на время отвлечься от вульгарного казнокрадства и перейти к высокой поэзии, процитирую-ка я одно из стихотворений Редьярда Киплинга:

 
Далеко ушли едва ли
мы от тех, что попирали
пяткой ледниковые холмы.
Тот, кто первый лук носил,
всех других поработил –
точно так же, как сегодня мы.
Тот, кто первым в их роду
мамонта убил на льду,
стал хозяином звериных троп.
Он украл чужой челнок,
он сожрал чужой чеснок,
умер – и зацапал лучший гроб.
Так и шло – все шито-крыто.
Жулики и фавориты
ели из казенного корыта.
И секрет, что был зарыт
у подножья пирамид,
только в том и состоит,
что подрядчик, хотя он
уважал весьма закон,
облегчил Хеопса на мильон.
А Иосиф тоже был
жуликом по мере сил –
зря, что ль, провиантом ведал он?
Так что все, что я спою
вам про Индию мою,
тыщу лет не удивляет никого.
Так уж сделан человек:
ныне, присно и вовек
царствует над миром воровство…
 

А ведь были еще и казенные турецкие деньги и масса имущества, после появления русских оставшиеся бесхозными. Сколько из всего этого попало в казну, а сколько, деликатно выражаясь, казну миновало, уже никогда не определить точно.

Очень скоро обнаружился еще один нешуточный источник доходов: острова были форменным образом набиты всевозможными древнегреческими памятниками искусства: колонны и статуи, «штуки, на коих старинные греческие слова», как писал в отчете один из русских моряков. «Древния мраморныя штуки», как их именовал в отчетах адмирал Спиридов, вывозили тысячами пудов.

Справедливости ради нужно отметить, что все это в полном смысле слова было бесхозным. Турки очень долго все эти мраморные древности попросту пережигали на известь. А сами греки, образованием не отягощенные и как-то подзабывшие о былом величии Древней Эллады, разбивали «древния мраморныя штуки» на куски, используя их в строительстве домов и сараев для коз.

Зато русские к тому времени уже неплохо разбирались в «антиках» и понимали, что место им в музее… ну, или в поместье какого-нибудь знатного барина. Еще Петр I однажды провернул не то чтобы аферу, но комбинацию, которую, безусловно, одобрил бы Остап Бендер.

В папских владениях вырыли великолепную древнегреческую статую, явно изображавшую кого-то из богинь. Рук она, правда, лишилась в результате каких-то древних перипетий, но, в общем, сохранность оказалась идеальной. Прослышав об этом, Петр отправил в Ватикан своих посланцев, чтобы купить беломраморную красотку для своей Кунсткамеры. Папа продавать отказался: он был человеком образованным, в антиквариате понимал толк, сам коллекционировал древности. Тогда русские сделали изящный ход: заявили, что готовы поменять эту «голую языческую девку» на мощи весьма почитаемой у католиков Святой Бригитты, найденные в каком-то монастыре в Прибалтике. И позаботились, чтобы это известие как можно шире распространилось среди римской «общественности».

Папу форменным образом загнали в угол. Он прекрасно понимал, что статуя представляет собой нешуточную ценность, а вот мощи – сплошь и рядом дело мутное. Еще в Средневековье всевозможные «священные реликвии» подделывали в несметном количестве и торговали ими десятки замурзанных коробейников. Одного из таких великолепно описал Сенкевич в классическом романе «Крестоносцы». Именно такого «коробейника» встречают на дороге главные герои, польские рыцари.

«Чего только у меня нет! Есть у меня копыто того ослика, на котором совершено было бегство в Египет… есть у меня перо из крыла архангела Гавриила, оброненное им во время благовещения… есть масло, в котором язычники хотели изжарить Иоанна Крестителя, и перекладина лестницы, которую видел во сне Иаков (вот эта реликвия меня особенно умиляет. – А. Б.), и слезы Марии Египетской, и немного ржавчины с ключей святого Петра…»

Папы римские уже тогда посылали епископам грозные указы: ловить этаких вот торговцев и, если у них не окажется оформленных надлежащим образом разрешений, судить. Ловили. Судили. Но торговцев «реликвиями» меньше не становилось…

Одним словом, папа крепенько сомневался в подлинности мощей. Но положение у него было безвыходное: прослышавшие о мощах и предложенной русскими сделке римские широкие массы, в отличие от папы, как раз не склонны были делать выбор в пользу «голой языческой девки». О папе и без того давненько уж судачили ортодоксы во всех слоях общества, что он чересчур уж увлекается «языческой поганью» в ущерб святой христианской вере. А бунты римлян против римских пап были старой доброй традицией Вечного Города – иных, случалось, и до смерти убивали…

В общем, делать было нечего. Папа (безусловно, тоскливо вздыхая) поменялся…

Вернемся в Архипелаг. Все, кто имел к тому возможность, набивали карманы, насколько получалось. Никак нельзя сказать, что это было проявлением чисто российского греха: в те незатейливые времена так себя вели практически все, от солдат до полководцев. Примерно в то же самое время англичане методично завоевывали одно за другим большие и маленькие государства, на которые тогда была разделена Индия, – и те, кому удалось первым ворваться в богатую сокровищницу того или иного махараджи, себя не забывали: опять-таки от солдата до генерала. Знаменитый британский генерал Клайв однажды предстал у себя дома перед парламентариями. Боже упаси, ни о каком расследовании речь не шла: джентльмены вежливо спрашивали джентльмена, как ему живется-служится в Индии и сколько правды в доходящих в Лондон разных интересных слухах о тамошних шалостях, в том числе и сэра Клайва. Клайв с доброй улыбкой ответил:

– Вы знаете, господа, что до меня, я поражаюсь собственной умеренности…

Самое забавное, что он не так уж и кривил душой: за время своей бурной деятельности в Индии «накопил» всего-то несколько сотен тысяч фунтов стерлингов и кое-какие земли. Некоторые его собратья по ремеслу «накопили» и побольше…

И наконец, в те времена просто-напросто не существовало ни писаных законов, ни международных соглашений, где было бы прописано такое преступление, как «мародерство». Первое такое соглашение, где «военными трофеями» предлагалось отныне считать только то, что имело отношение к войне, а имущество частных лиц объявлялось неприкосновенным, было заключено только в 1785 году – что чуточку забавно, меж Соединенными Штатами и Пруссией, которые все равно воевать меж собой не могли по чисто техническим причинам.

Так что случались всякие забавные коллизии. Голландский морской офицер граф фон Кринен пошел на русскую службу и добился назначения в Архипелажную эскадру исключительно для того, чтобы, как он сам говорил открыто, приобрести там «кое-что на память».

И приобрел – три внушительных чемодана. Нужно упомянуть, что граф был не заурядным искателем добычи, а человеком с некоторыми духовными потребностями. Он потратил немало времени и сил, разыскивая на острове Иос могилу Гомера (по каким-то своим соображениям считая, что она находится именно там). Месяц вкалывали в поте лица нанятые графом землекопы. Античных погребений откопали целых три. Одно из них граф и объявил торжественно могилой Гомера (правда, непонятно, на основании каких выводов – надгробной доски с именем не имелось). В каковом убеждении оставался до самой смерти.

Где же каперы, спросите вы? А вот они, числом не менее пятисот кораблей. На сей раз – греки, увидевшие для себя в сложившейся ситуации неплохие возможности.

Русский флот прочно держал Архипелаг, а вот суша оставалась в руках турок – и Балканы, и побережье Средиземного моря чуть ли не до Гибралтарского пролива. У военных – свои заботы, а у купцов – свои. Поэтому по всему Средиземью самым активным образом плавали многочисленные «торговцы», во всех направлениях. Ну, а где морские торговые пути, там и, соответственно, те, кто совершенно безыдейно купцов грабит…