1. Иван и Макарий

Время летит незаметно и одинаково для всех быстро: и для тех, кто его торопит, и для тех, кто стремится в мыслях замедлить его неумолимый ход вперед. Много было причин, по которым уже с самых ранних лет государь Иван поторапливал время, чтобы как можно быстрее вырасти и посчитаться с кем надо, давно надо бы…

Он, действительно, в последние год-полтора очень быстро рос и развивался, и в свои отроческие тринадцать лет выглядел сущим верзилой – с тонким крючковатым носом, немного смугловатым лицом, подернутым стыдливым юношеским румянцем – с перемешавшимися наследными приметами византийских, татаро-литовских и московских предков венценосного рода Рюриковичей.

Этот верзила-отрок много читал – пусть бессистемно и без должного присмотра учителей – зато самостоятельно поставил заманчивую цель: стать образованнейшим государем в Европе. Он уже прочитал множество книг и даже наизусть знал Библию, что было предметом его особой гордости, как раз к моменту возведения на митрополичий престол Макария Новгородского. Именно после прихода в Москву этого владыки-книжника, поразившего Ивана целью своей жизни собрать в одной грандиозной по объему книге – «Великих Четьих Минеях» – все житийные сочинения самого разного характера, «которые в Русской земле обретаются», от «Просветителя» Иосифа Волоцкого до историко-географических трудов Космы Индикоплова, Иван, наконец-то, обрел своего первого по жизни наставника.

Что сблизило их, две полные противоположности в человеческом плане – спокойного, рассудительного, уравновешенного и молчаливого книжника, владыки Макария, и пылкого, по-мальчишески непосредственного, артистичного, но крайне неуравновешенного, впечатлительного с обостренным нервным темпераментом Ивана?.. Может быть, мистика самого появления на свет нового русского государя?.. Хотя, надо отдать ему должное, мудрый владыка всячески избегал при встречах с Иваном рассказывать о своих доверительных отношениях с отцом его, Василием, причастным и к возведению Макария на Новгородскую епископскую кафедру, и к слезным просьбам – молений о чадорождении – во время паломничества по монастырям Василия и его юной супруги Елены Глинской.

Но в долгих философских и богословских беседах с Иваном-государем митрополит отводил душу. На владыку Макария неизгладимое впечатление произвели два факта из жизни отрока-государя: во-первых, о его переживаниях и страшном нервном потрясении, когда в его спальне новгородцы с ведома бояр Шуйских чуть не умертвили опального митрополита Иоасафа, место которого на духовном престоле занял Макрий. А во-вторых, юный государь оказался одним из немногих людей на Русской земле, которые наизусть знают Библию – назубок, от корки до корки. К таким немногим избранным относился – с некоторыми оговорками – и сам новый митрополит.

– Неужто всю Библию назубок знаешь, государь? – изумился, только что узнав об этом, мудрый старец, недоверчиво покачивая головой. – Мало таких людей на многострадальной земле Русской. Неужто и государь юный среди них? И все наизусть, от первой буквы до последней точки?

– Конечно, всю знаю, владыка… Если б не знал, не стал бы хвастаться… – сказал серьезно Иван. – Еще при матушке живой стал заучивать – с четырех-пяти лет… Вот только сейчас, к тринадцати годам всю выучил наизусть – как «Отче наш»… Хотите, проверьте…

– А я только ближе к пятидесяти годам сумел во всей Библии большинство глав и страниц наизусть выучить… – признался честно Макарий.

– Но ведь дел-то у тебя, владыка, ого-го сколько, не то, что у меня, по малолетству… – улыбнулся Иван, вторично предлагаю экзаменовать государя. – Вот, давай, проверь меня, владыка… С любого места, откуда хочешь…

– И проверю, государь, проверю… – просветлел ликом умиротворенный и обрадованный своим открытием Макарий. – Новый митрополит по жизни – из шибко недоверчивых. Сколько встречал балаболов, что клялись, что Библию и на греческом и на старославянском назубок затвердили. А копнешь поглубже – и конфуз выходит. Проверяю-то я по-своему…

– А как это – по-своему, владыка?..

– А так, государь. Давно заметил я, что многие святые отцы, вроде бы великие книжники, насобачились многими страницами Библию наизусть шпарить – чуть ли не часами. Слушали их, и я слушал – не перебивал. Все дивятся и требуют от меня удивления. А я ведь по жизни человек недоверчивый. – Макарий поглядел умными глазами на государя и уточнил. – Верующий с малолетства, но и недоверчивый с этого же малолетства. Таким, наверное, уродился в батюшку Леонтия, да и от своих духовных наставников, преподобных Пафнутия Боровского и Иосифа Волоцкого многое взял. Так вот, балабол свое отчитает, все дивятся, а тут и я беру слово. Начинаю библейский текст с произвольного места читать, потом неожиданно обрываюсь и прошу балабола – продолжи-ка отсель, друг ситный. А наш балабол потом покрывается, потом слезами горючими заливается и признается под общий ропот, что заучил-то всего – ничего… А вот бес окаянный под ребро толкнул – прихвастнуть…

– Ну, так проверь меня, владыка! – умоляющим голосом попросил Иван. – По-своему проверь, начни с любого места, а я продолжу…

– И проверю, государь.

Надо ли говорить, что после нескольких «проверок» и их долгих бесед на философски-религиозные темы, с точным цитированием избранных мест из Библии и владыкой, и отроком, мудрый ученый-иерарх Макарий стал иметь особое влияние на отрока Ивана и все глубже развивать в нем любознательность и книжную начитанность, которыми так отличался впоследствии царь-государь.

Как-то пылкий отрок не выдержал и спросил владыку – скольких он знает святых отцов, знающих наизусть Библию. Макарий, немного поколебавшись, назвал несколько имен. Иван удивленно заметил, что среди них не было ни опальных прежних митрополитов Даниила, Иоасафа, ни других известных епископов и игуменов знаменитых русских монастырей.

На что Макарий, мигом посерьезнев, ответствовал так:

– Не чин память и мудрость человека определяют. Это государь, к слову. Я же рассказал о своей недоверчивости. Пока сам в чем окончательно не убеждаюсь, в комплиментах-панегириках не рассыпаюсь. Но вот наслышан давно о том, что философ-богослов Максим Грек Библию наизусть на трех языках знает…

– На нашем… На греческом языке – а еще на каком?.. – спросил любопытный отрок.

– Еще на латыни, государь…

– Ну, если он такой памятливый и мудрый, так чего же его не отпустить на волю из тверского Отрочь монастыря?.. – спросил Иван и многозначительно посмотрел на митрополита.

– Не все так просто, государь… Вон, в свое время владыка Иоасаф разрешил Максиму посещать литургию и причащаться – философ и этого был лишен по решению Собора. Только не секрет, что Иоасаф не упускал ни одного случая показать свое откровенное нерасположение к преподобному Иосифу Волоцкому и его ученикам-иосифлянам…

«…Значит, и к владыке Макарию тоже, ближайшему родственнику преподобного Иосифа имел нерасположение опальный митрополит Иоасаф, которого чуть не убили мятежные новгородцы на моих глазах…» – подумал Иван и сказал немного изменившимся голосом:

– Но как-то странно, писца Исаака Собаку митрополит освободил из заточения, а своему любимцу Максиму отказал… Ведь решение Собора, во главе которого стоял митрополит Даниил касалось их обоих… Говорят, что даже опального митрополита Даниила чуть кондрашка не хватила в Волоцком монастыре, когда он узнал, что его преемник Иоасаф простил осужденного Собором писца… В диаконы и в попы поставил и в архимандриты на Симоново благословил…

– Да, государь, каждому свое – одно Собаке, другое философу Святогорцу Максиму, – тяжко вздохнул Макарий. – Все святые отцы церкви знают, что написал владыка Иоасаф своему учителю, нестяжателю Максиму Греку: «Целуем узы твои, как единого от святых, но ничего не можем сделать в твое облегчение». Вот так-то, государь. Есть один узелок не распутанный в судьбе святительской Максима. Не дано было развязать его ни Иоасафу, боюсь, и мне не удастся… – Макарий выразительно поглядел в глаза Ивану и продолжил после многозначительной паузы. – Ведь Исаак-то Собака в отличие от Максима Святогорца прославился в нашей церкви не как выдающийся богослов-полемист, а как хваткий, поднаторевший в своем деле писарь. Потому, возможно, митрополиту Иоасафу легче было пойти против решения Собора и принять деятельное участие в судьбе писца Собаки. Но с Максимом Греком все гораздо сложнее и запутанней, потому и не решился митрополит игнорировать решение церковного Собора, на котором был обвинен философ-Святогорец, знающий наизусть Библию на трех языках.

– Может, нам с тобою, владыка, удастся освободить из заточения в Отроч монастыре философа Максима?.. – Поднял на митрополита глаза отрок. – Все же, как и мы, Библию наизусть знает…

Макарий не отвел глаз перед вопрошающим взором юного государя, но про себя с нарастающей тревогой подумал: «Рассказать ему сейчас или потом о зловещей роли, которую сыграл на Соборе в тяжком обвинении Максима Грека и Вассиана Косого-Патрикеева, любимец его отца Василия, боярин Михаил Юрьевич Захарьин. Ведь Захарьин обвинил Максима Святогорца на Соборе в том, будто на земле римского папы Максим в числе нескольких сотен лиц выучился у тайного иудея, служителя каббалы, жидовской мудрости и запрещенным законам тайных иудеев. Захарьин даже дальше пошел, мол, разгневанный папа приказал схватить их всех и сжечь на костре как еретиков, но только Максим сбежал от него на святую гору Афон, и с тех пор себя за приобщение к греческой вере называл себя Святогорцем. А Захарьин слюной на Соборе брызгал, мол, какой он Святогорец, пусть хоть Библию наизусть знает на трех языках? Если еретик знает Библию и иудейские законы наизусть, что на него молиться надо? Так боярин вопрошал. Мол, вы ему в рот глядите, а папа его сжечь собирался за ересь – усердствовал Захарьин Михаил Юрьевич. К чему это я о нем вспомнил – о покойном боярине, которому когда-то на Соборе даже отпор дал? А вот к чему… Недавно, перед самой своей смертью брат Михаила Юрьевича, Роман Юрьевич Захарьин завел со мной те же странные речи – нельзя Максима Грека из заключения в Отрочь монастыре выпускать. Мол, обвинили Святогорца в том, что он с умыслом портит старые русские богослужебные книги, а надо бы его обвинить в ереси жидовствующих, за что папа его к костру приговорил. Опальный Максим Грек, возможно, только уловка Захарьиных. Они что-то знают более важное и ужасное о тайном влиянии иудейства на внешние и внутренние дела Русского государства. Это дает им шансы на первенство, в конечном итоге, в борьбе партий за власть. Странно, партия Захарьиных, во главе которой раньше стоял старший брат Михаил, а потом младший Роман, взяла на вооружение всего одно главное оружие – «священной борьбы против ереси жидовствующих». Никакая другая боярская партия этим оружием не пользовалась и пользуется, те же Бельские, Шуйские, Глинские, Морозовы – а Захарьины, на тебе, уцепились. А может, Захарьины давно подготовились к династическим войнам? Уже начали вести эти династические войны, чтобы последних Рюриковичей московских – к ногтю, а самим встать во главе новой царской династии. А пока – проба сил, когда все грядущие потрясения на троне уперлись в «еретика жидовствующего» Максима Святогорца, который, глядишь, ни слухом, ни духом в ереси тайных иудеев. Впрочем, кто его знает, Максима Святогорца, недаром знающего, чуть ли не единственный на земле, Библию на трех языках».

Задумался о своем владыка, но высказался твердо:

– Вот, когда, станешь Царем Третьего Рима, государь Иван, когда повенчаю тебя на царство Русское шапкой Мономаха, тогда и вернемся с тобой к делу Максима Грека – освобождать его или нет из заключения.

Сказав это, Макарий машинально вспомнил три странные просьбы покойного боярина, окольничего Романа Юрьевича Захарьина, за себя и за брата Михаила, опекуна государева. Не выпускать из темницы монастырской Отроч опального еретика Максима Святогорца, посодействовать браку Ивана-государя с его дочкой-сиротой Анастасией, и, наконец, венчать на царство Третьего Рима по достижении совершеннолетия Ивана. «О восшествии династии Романовых на царском троне мечтал перед смертью боярин Роман. Мечтать не вредно. Только, сдается, какие-то неведомые тайные силы стоят за этой тщеславной идеей боярина увековечить свой род на Руси. Когда-нибудь и тайное станет явным, как писано в Писании – только когда?.. Только и без напоминания Захарьиных венчать надо на царство государя Ивана – таков мой долг перед отроком, знающим уже в 13 лет наизусть всю Библию».

С падением Царьграда мысль о том, что при древних связях между Русью и Византией Москва есть второй Царьград, а государь русский – наследник царя греческого, все более и более укоренялась между православными книжниками, первым из которых, в отсутствие опального философа Максима Грека, конечно же, был владыка Макарий.

Коротающего свои дни на правах узника в тверском монастыре Отроч Максима Грека мало интересовали благословения византийских императоров через «шапку Мономаха» для величия царской власти московских государей, как, впрочем, и творения книжника Спиридона-Саввы о «чаше кесаря Августа» ради утверждения, что Рюриковичи напрямую происходят от потомков римского кесаря Августа, брата Октавиана-императора.

А книжник Макарий в беседах с Иваном на тему скорого – в свой срок – его венчания шапкой Мономаха часто говорил будущему царю, что в государях московских соединились оба Рима, Рим кесарей и Царьград византийских императоров для оживления величавой мистической идеи псковского монаха Филофея.

– Был первый Рим – Рим великих цезарей-кесарей. Он погиб, захлебнувшись в крови, чужой и своей, под напором варваров и оттого, что отказался воспинять христианскую идею. Потом была Византия и Царьград-Константинополь императора Константина – наследники погибшего Рима. Но лукавые греческие вельможи-богатеи погубили и христианскую Византию и самого императора Константина, укротив того от воинства оружия и духа – причем вражбой от ереси своей и ленивства с лукавством. И под напором еретиков и ленивцев лукавых рухнула Византия, не в силах воспротивиться силы османского оружия.

Макарий перевел дух, помолчал, испытующе поглядывая взором наставника на своего толкового ученика, прежде чем обратиться к развитию идеи «Москвы – Третьего Рима», через византийские традиции из истоков императорского Рима цезарей-кесарей. Макарий рассказывал Ивану-государю, что для чина венчания на царство его великолепно подходят – лучше не придумаешь – панегирические труды Спиридона-Саввы «Сказания о князьях Владимирских» и «Послание о Мономаховом венце».

– А теперь есть град Москва, где правили и правит наследники обоих павших империй. Воистину Москва – это Третий Рим и последний, ибо четвертому Риму уже не бывать никогда. А основателем рода Рюриковичей, как справедливо полагает Спиридон-Савва, стал брат римского императора Октавиана кесарь Август Прус, которому по духовной достались города и земли на Немане и Висле.

Иван почему-то неожиданно для себя подумал: «Как мало значили пышные сравнения Москвы со вторым Константинополем и третьим Римом – еще матушка мне о том рассказывала – для моего отца Василия и даже деда Ивана, а ведь именно они приступили к закладке величественного здания Третьего Рима. А ведь и дед и отец были природными государями и вполне могли пользоваться титулом царя».

Словно подхватив Ивановы мысли, наставник Макарий продолжил:

– Самый титул «царя» уже встречается в грамотах, правда, более во внешних сношениях. К тому же у великого князя Василия Иоанновича была своя печать с царским титулом; известны и его монеты с тем же титулом. Вот так-то, государь Иван, по Божию изволению и по благословению отца Василия Ивановича и деда Ивана Васильевича родился ты для венчания на царство Русское, и дано тебе, природному государю, Божьим повелением воцариться в Москве – Третьем Риме по достижению совершеннолетия, о чем пекся твой батюшка-государь в своей духовной.