Историческая справка

В сентябре 1941 года адмирал Канарис совершил инспекционную поездку на Восточный фронт. Увиденное им убедительно доказывало, что военная машина вермахта, столкнувшись с невиданным героизмом бойцов Красной Армии, начала буксовать и что необходимо, как можно быстрее вносить коррективы в задачи и организацию разведки. Взяв на себя ответственность, Канарис принимает решение скорректировать указания руководства вермахта. Подобная поправка, как считал он, позволила бы совершить определенный поворот в использовании сил и средств немецкой разведки. Вскоре им был издан приказ, обязывающий все подразделения Абвера принять меры по наращиванию разведывательной активности за пределами прифронтовой полосы и перенести ее на всю глубину советского тыла. Фашистская разведка ускоренными темпами приступила к созданию школ и курсов с массовым обучением курсантов шпионажу, диверсиям и радиоделу для заброски их в наши тылы в составе разведывательных и диверсионных групп на более длительные сроки. Особое значение немецкая разведка уделяла крупным городам Поволжья: Казани, Горькому, Куйбышеву, Ярославлю, где были сконцентрированы основные оборонные предприятия, поставляющие на фронт самолеты, боеприпасы и другую технику, а также амуницию.

В начале 1942 года обстановка резко изменилась. Немецкому генеральному штабу требовались все новые и новые разведывательные данные о состоянии Красной Армии, о ее резервах, о производственных мощностях по выпуску вооружения. Гитлер был в бешенстве от того, что Абвер не может предоставить подобные сведения в полном объеме, как требовал генштаб вермахта. С подачи рейхсфюрера СС Гиммлера, фюрер высказал Канарису свои претензии в довольно жесткой форме. После чего отдал приказ о подключении к разведывательной деятельности службы СД и политической разведки Германии. С этого момента в отношениях между Канарисом и Гиммлером пробежала черная кошка. Вскоре по приказу рейхсфюрера СС была создана специальная разведывательная структура под названием «Цеппелин», деятельность которой была направлена против Красной Армии, ее Верховного командования, высших политических и военных руководителей.

В отличие от 1941 года, когда Абвер бросал в тылы Красной Армии наспех завербованных шпионов, диверсантов, распространителей провокационных слухов и пропагандистов «силы и мощи германской армии», в 1942 году Абвер стал уделять подготовке шпионов и диверсантов большее внимание. При наборе курсантов в разведшколы особое внимание стало уделяться умственным способностям, образованию, связям этих людей. Количество забрасываемой агентуры начало медленно смещаться в сторону их деловых качеств.

Часть первая

Адмирал, ехал в машине и уже в который раз, анализировал выступление рейхсфюрера Геринга: тот медленно взобрался на высокую трибуну и, положив рядом с собой жезл, с которым он практически не расставался в последнее время, начал выступать. Сначала он говорил довольно тихо и медленно, словно с трудом подбирая нужные слова, а затем голос его окреп. Он стал говорить громко, размахивая при этом, то одной, то другой рукой. Лицо покраснело, что было очень заметно на фоне белоснежного кителя.

– В то время, когда немецкие солдаты умирают и замерзают в русских полях во имя великого рейха, отдельные генералы продолжают жить, словно и не идет война: вкусно пьют и едят.

Канарис покосился на сидевшего рядом с ним генерала Гудериана, который что-то записывал в небольшой инкрустированный красным деревом блокнот.

«О чем говорит этот жирный боров? – с неприязнью подумал адмирал. – Кого он пытается научить жить, ведь все сидящие тут генералы хорошо знают, как живет он. Какие приемы он устраивает в своих охотничьих владениях».

Буквально на днях адмирал получил письмо одного рабочего, ветерана национал-социалистической партии, который писал ему следующее:

– Геринг живет в роскоши, он уже перестал здороваться и приветствовать старых членов партии… Он погряз в роскоши…

Канарис снова посмотрел на Геринга, так как тот стал обвинять Абвер в недостоверности информации. Дальше он обвинил разведку в том, что она до сих пор не может решить поставленную фюрером задачу – уничтожить Казанский пороховой завод, который производит заряды для реактивных установок.

Все повернулись в сторону адмирала, стараясь увидеть его реакцию на эти слова рейхсфюрера. Однако всех ждало разочарование: лицо Канариса было абсолютно спокойным, словно эти слова относились к кому-то другому.

После возвращения с совещания адмирал связался с полковником Шенгартом.

– Карл, – обратился он к нему по имени, – меня интересует работа твоей агентуры в Казани. Насколько я помню, ты обещал уничтожить там пороховой завод. Что мешает тебе это сделать? Сейчас декабрь 1941 года, все сроки прошли.

– Господин адмирал! НКВД удалось ликвидировать практически всю нашу агентурную сеть в этом городе. В настоящий момент мы анализируем причины провала.

– Я думаю, что это не займет много времени. Задача остается прежней. Мне, не хотелось бы снова выслушивать упреки руководства рейха по этому вопросу.

– Я все понял, господин адмирал.

– Я жду твоего доклада по уничтожению данного объекта. Удачи тебе, Карл.

Полковник положил трубку и вытер носовым платком вспотевший лоб.

***

Тарасов шел позади Проценко. Иногда он останавливался и оборачивался, чтобы убедиться в отсутствии погони. Неожиданно темноту ночи прорезали пулеметные трассы. Пули сбивали с деревьев ветки и снег, которые падали им под ноги.

– Саша, я больше не могу идти, – обратился к нему Иван. – Давай, остановимся и передохнем немного. Ноги ничего не чувствуют, словно чужие. Не отморозить бы.

– Останавливаться нельзя, иначе нас догонят. Похоже, они уже обнаружили наше отсутствие и попытаются нас перехватить или уничтожить. Иван, скажи мне, где твои немцы? Ты же уверял меня, что они буквально в полукилометре от наших позиций. Мы давно должны были выйти к ним.

Тарасов замолчал и посмотрел на измученное лицо Проценко. Тот тяжело дышал и то и дело хватался рукой то за одно, то за другое дерево.

– Откуда я знаю, – тихо произнес Проценко. – Утром они были где-то здесь. Я видел их в бинокль. Может, к ночи они отошли?

– А тебе не кажется, что мы просто заблудились? Всю ночь покрутимся на одном месте, а к утру окажемся опять около своих позиций. Вот обрадуются сотрудники НКВД, когда увидят нас с тобой.

Вдруг темноту нарушили десятки вспышек. Это немцы, встревоженные пулеметным огнем русских, решили ответить им. В черном небе зажглось с десяток ракет, и в этой небольшой лесополосе, по которой они двигались, стало светло как днем. Теперь уже трудно было понять, кто стрелял по ним: то ли русские, то ли немцы. Снег вокруг закипел от сотен пуль.

– Ползи, – закричал Тарасов Ивану, – а иначе они покрошат нас!

Тот активно заработал локтями, быстро отползая в сторону ближайших кустов. Вслед за ним пополз и Тарасов. Где-то вдали ухнул миномет. Мина с воем упала в метрах тридцати от них. Вслед за первой миной рванула вторая, третья.

«Надо же, как лупят, словно нас не двое, а целая рота», – подумал Александр при очередном взрыве мины.

Проценко прижался к нему спиной. От каждого взрыва мины он ойкал и вздрагивал всем телом. Тарасов посмотрел на растерянное и перепуганное лицо своего напарника.

– Не дрейфь, Иван, прорвемся! – произнес он. – Не будут же они вечно палить по нам.

Раздался душераздирающий вой очередной мины.

«Неужели моя?» – подумал Александр.

Мина ударилась в землю и зарылась в снег в метре от них. Почему она не взорвалась, оставалось лишь гадать. Внезапно стрельба прекратилась, словно солдатам с обеих сторон надоело палить друг в друга. Стало так тихо, что они услышали немецкую команду, которая прозвучала буквально в метрах десяти от них.

– Слышал? – спросил Александр. – Вот сейчас включи все свое обаяние, а иначе немецкая разведка расстреляет нас на месте.

–А что я должен сделать? – спросил Иван растерянно. – Я же по-ихнему не особо.

Ну, скажи им что-нибудь по-немецки, ты же должен что-то знать?

– Не стреляйте! Не стреляйте! – закричал Проценко на немецком языке. – Мы – свои!

Немцы, залегшие недалеко от них, стали кричать им и махать рукой.

– Что они хотят от нас? – спросил Тарасов Ивана. – Может, зовут к себе, то есть сдаться? А вдруг они посчитают нас разведчиками и откроют огонь?

– Хрен его знает, что у них на уме! Похоже, требуют, чтобы мы позли к ним.

Они отбросили винтовки и медленно поползли в сторону немцев. Русские, словно догадавшись об их намерениях, снова открыли по ним ураганный огонь. Пули, словно толстые шмели, роем неслись над их головами, заставляя прижиматься к земле.

– Они же убьют нас, – снова зашептал Проценко, уткнувшись головой в снег. – Боже праведный, спаси!

Александр приподнял голову и увидел, что немцы тоже немного отошли и сейчас находились в небольшой низине в метрах пятнадцати от них. Пуля ударила в шапку Тарасова и отбросила ее в сторону. Из раны на голове обильно потекла кровь, оставляя на белом, чистом снегу красные пятна. Александр достал платок из кармана полушубка и приложил его к ране. Ранение оказалось неопасным: пуля по касательной задела голову.

«На сантиметр ниже – меня бы уже не было на этом свете», – подумал он.

Тарасов громко выругался и еще интенсивнее заработал локтями и коленками. Через мгновение он оказался рядом с немцем, который что-то стал ему говорить и показывать рукой в сторону опушки леса.

– Иван, что он говорит? – спросил Александр у Проценко, который оказался рядом с ним.

– Похоже, предлагает нам ползти в сторону леса, – ответил тот.

Развернувшись на месте, они поползли в сторону немецких позиций. Когда добрались до траншеи, их тут же обыскали и, отобрав табак и спички, повели вглубь обороны. Вскоре они оказались в небольшом лесочке.

– Курт! Погоди! – выкрикнул какой-то гитлеровский солдат, сидевший на снарядном ящике около дерева. – Ты куда ведешь этих русских? Смотри, какие у них теплые полушубки. Пусть снимают, думаю, что они им уже не понадобятся.

Под смех и шутки солдат их заставили снять полушубки, валенки, а взамен бросили какие-то старые вещи.

– Давайте, быстро одевайтесь, русские свиньи, – выкрикнул конвоир на ломаном русском языке.

Они быстро надели на себя все это рванье, чем снова вызвали дружный хохот у немцев.

– Смотрите! Они оба похожи на клоунов из цирка, – выкрикнул один из солдат и швырнул в их сторону пустую банку из-под консервов.

Конвоир толкнул их в спины стволом автомата и повел дальше.

– Вот тебе, Иван, и теплый дружеский прием, – проворчал по-стариковски Тарасов, шагая по утоптанной десятками немецких сапог дороге.

***

– Как ты думаешь, немцы нас не расстреляют? – поинтересовался Александр у Проценко. – Видишь, как они смотрят на нас, особенно этот долговязый?

– А за что они должны нас расстрелять, Саша? Ты не комиссар, не еврей и не командир Красной Армии, а я – тем более. Мне бы только увидеть офицера и передать ему весточку для полковника.

Тарасов, словно не слыша ответа Ивана, продолжил:

– Ну, мало ли за что они могут это сделать. Что для них человек? Нажал на курок, и нет человека. И твой полковник не поможет нам в этой ситуации.

– Ты не бойся, Саша, я тебя не брошу. Главное – мы уже у немцев.

Сильный удар прикладом по спине заставил Проценко замолчать. Для большей убедительности солдат передернул затвор винтовки.

– Сволочь! – с нескрываемой злостью произнес Иван и сплюнул на снег. – Попался бы ты мне в другом месте, посмотрел бы я, чего ты стоишь.

Холод все больше начинал донимать их, заставляя все быстрее двигаться по дороге. В какой-то момент Александр заметил, что не чувствует ног. Шерстяные носки, в которых он шел по снегу, стали мокрыми и уже не грели. Их подвели к штабному автобусу.

– Вы, кто такие? – на ломаном русском языке спросил у них лейтенант.

Проценко сделал шаг вперед.

– Господин офицер, мы – перебежчики. Мы добровольно перешли на вашу сторону. Вы должны сообщить обо мне полковнику Шенгарту. Я его человек.

Офицер удивленно посмотрел на Проценко.

– А кто такой полковник Шенгарт? Из какой он части?

– Это начальник Варшавской разведшколы Абвера. Передайте ему, что линию фронта перешел человек, который называет себя Пионом.

Офицер усмехнулся и дружески похлопал его по плечу.

– Погрейтесь немного, а я пока свяжусь со штабом корпуса и доложу командованию о вашем переходе. А этот русский тоже сотрудник разведки?

– Нет, господин офицер, это мой напарник. Но он тоже хочет служить великой Германии.

Офицер перевел взгляд на Тарасова.

– Что у него с лицом?

– Шрам от ранения, господин офицер.

Офицер вызвал конвоира, а сам вышел из автобуса. Солдат, молча, бросил на пол старые армейские шинели и стоптанные солдатские ботинки. Когда они оделись, их снова повели куда-то. В темноте они не заметили, как подошли к деревне. Ни огонька, ни лая собак, лишь одинокие фигуры часовых около крестьянских домов. Конвоир, взяв у часового ключи и открыв замок сарая, толкнул их в спины.

***

Всю ночь Проценко и Тарасов не спали, так как боялись замерзнуть. Эта зимняя ночь показалась им вечностью. Они ходили внутри сарая, махали руками, но это мало помогало. Стоило им остановиться, как холод снова проникал под ветхие шинели. Наконец, на востоке зарозовело небо, и на улице послышались гортанные немецкие команды. Они приникли к щелям в стенах сарая и стали наблюдать за тем, что делают немцы. Вскоре неподалеку остановилась полевая кухня, около которой выстроились солдаты. Тарасов почувствовал запах пищи и сразу понял, как давно он не ел горячего. Они, словно по команде, отошли от стены и сели на кучки соломы, которые были разбросаны по всему сараю.

– Саша! Ты есть хочешь? – спросил его Иван.

– Что за вопрос? Я бы сейчас и от гнилых сухарей не отказался.

Около дверей раздались голоса. Глухо звякнул о металлическую накладку замок, и темноту сарая разорвал солнечный свет. Их повели в большой дом, который до войны, похоже, был правлением колхоза. Тарасова и Проценко развели по разным комнатам. В комнате, в которую зашел Александр, находился офицер в черной форме СС. На рукаве его кителя серебряным шитьем сверкала нашивка службы безопасности. Около офицера стоял мужчина преклонных лет в больших роговых очках. Он был одет в костюм неопределенного цвета явно с чужого плеча. Он то и дело поправлял галстук и причесывал редкие светлые волосы.

– Садись! – приказал Тарасову мужчина и посмотрел на офицера.

Вопросы, которые задавал ему через переводчика офицер, следовали один за другим. Иногда они повторялись, что заставляло Александра снова и снова произносить уже данные ранее ответы. Переводчик, похоже, неплохо владел немецким языком и бегло переводил слова Александра офицеру. Тот иногда просил его повторить перевод, чтобы записать ответ Тарасова.

– Почему вы решили перейти линию фронта и сдаться немецким властям? – спросил переводчик. – Что вас толкнуло на это?

Прежде чем ответить на вопрос, Александр задумался. Однако возникшая пауза была столь естественной для допроса, что на нее никто не обратил особого внимания.

– А что мне оставалось делать, господин офицер? Я дезертировал из действующей армии, был осужден особой «тройкой» на пятнадцать лет с поражением всех гражданских прав. Гнить в сибирской тайге на лесоповале? Мой товарищ предложил рвануть к вам, ну я и согласился. Другого выхода из сложившейся ситуации я не видел.

В этот миг Тарасов понял, каким мудрым человеком оказался майор Лаврентьев, заместитель начальника одного из отделов разведки, который предложил ему пользоваться не выдуманной легендой, а своим настоящим именем и биографией. Сейчас ему не нужно было ничего придумывать, он просто и обстоятельно отвечал на все вопросы офицера СД.

– Скажите, а вы знали, что ваш товарищ работал на немецкую разведку? – последовал очередной вопрос. – Он вам об этом рассказывал?

– Нет, я не знал. Иван никогда не говорил мне об этом. Я всегда считал его самым обыкновенным блатным, каких в России много. Только здесь, после перехода линии фронта, я узнал от него, что он был вашим разведчиком.

Немец снова старательно записал его ответ и неожиданно протянул ему пачку сигарет.

– Курите, Тарасов, – перевел слова офицера переводчик. – Вот, видите, как солдаты немецкой армии относятся к русским пленным?

– Спасибо, господин офицер.

Александр прикурил от зажигалки офицера и, втянув приятный табачный дым, закрыл от удовольствия глаза. Он не сразу понял, что произошло дальше. Сильный удар в лицо отбросил его в угол комнаты. Из глаз Тарасова полетели искры, и он погрузился в темноту. Очнулся он от того, что кто-то вылил ему на голову холодную воду. Он попытался подняться на ноги. Однако ноги разъехались в разные стороны, и он снова рухнул на мокрый пол, больно ударившись головой о косяк двери.

– За что, господин офицер? – спросил он, пытаясь подняться на ноги. – Я же ничего плохого не сделал.

Немец подошел и сапогом надавил ему на лицо. Он что-то сказал на своем языке и отошел в сторону.

– Не нужно врать, Тарасов, – сказал переводчик. – Мы великолепно знаем, с какой целью вы перешли линию фронта. Вы – чекист! Хотите, я назову, какую разведывательную школу вы заканчивали? Мы все знаем о вас и вашем друге. Никакого полковника Шенгарта в немецкой армии не существует. Это вам понятно?

Переводчик еще что-то говорил, тряся корявым пальцем у него перед глазами, но он плохо понимал. Ужасно болела голова, и приступы рвоты стали подкатывать к горлу, словно морской прибой. С помощью двух солдат его снова усадили на стул.

– Может, вы и правы, господин офицер, но я вам ничего не говорил о полковнике Шенгарте, – еле шевеля разбитыми в кровь губами, произнес Тарасов. – Я никогда не видел этого человека и впервые услышал эту фамилию только здесь от своего товарища.

Он сплюнул на пол кровь и посмотрел на переводчика.

– И еще, если бы я знал, что меня так встретят, то я бы никогда не согласился на этот переход.

Офицер подошел к нему и, взяв его за подбородок, приподнял голову. Он пристально посмотрел ему в глаза, словно пытался отгадать, о чем он сейчас думает. Взгляд его голубых глаз был таким тяжелым, что Тарасову вдруг захотелось отвернуться в сторону. Но усилием воли он подавил в себе это желание и стал, не моргая, смотреть в глаза эсесовцу. Дуэль глаз продолжалась с минуту. Офицер не выдержал первым и отвел их в сторону. Затем, резко развернувшись, снова ударил Тарасова кулаком в лицо. Когда тот, словно пушинка, слетел со стула, немец начал бить его ногами. Один из ударов угодил в печень. От сильной боли, сковавшей тело, Александр закричал, а затем потерял сознание. Ведро холодной воды, вылитое на голову, привело его в чувство. Немец нагнулся над ним и, увидев, что он пришел в себя, сел за стол.

– Цель вашего перехода? – донесся до Александра вопрос переводчика.

Голос этого человека прозвучал где-то вдалеке, и смысл его вопроса не сразу достиг сознания Тарасова.

– Я бежал к вам, чтобы сохранить свою жизнь. Другой цели у меня не было.