ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Василий стоял у окна и внимательно рассматривал двор большого частного дома, который находился напротив старого дореволюционной постройки барака. Этот двухэтажный барак построил еще фабрикант Алафузов перед самой революцией и с тех пор, это деревянное строение не знало ремонта. Темное, грязное, покосившееся от времени окно было свидетелем многих исторических событий: Первой мировой и Гражданской войны. Пережил барак и очередную войну – Великую Отечественную. Потускневшие от времени стекла плохо пропускали уличный свет и поэтому в коридоре барака царил полумрак. В помещении пахло мочой, пищей и человеческими испражнениями. Где-то в темноте длинного и темного коридора слышались чьи-то шаги и натруженный кашель.

За окном накрапывал дождь. Это был первый весенний дождь этого победного года. Капли дождя монотонно стучали по стеклу окна, словно в сказке, превращаясь в тонкие струйки, которые исчезали где-то на покатой крыше крыльца. Стоило только прекратиться дождю, как улицу наполнили мальчишки в черных и синих трусах, которые с криками и смехом бегали по теплым лужам.

Василий, глядя на них, невольно вспомнил свое босоногое детство, когда и он вот так радовался теплому дождю и пускал в лужах кораблики, сделанные из спичечных коробков. Василий невольно вздрогнул, услышав за своей спиной скрип открываемой двери. Корнилов резко обернулся. Рука парня невольно потянулась к карману, в котором была финка. На лестничной площадке стояла древняя старушка, которая, щуря свои подслеповатые глаза, подозрительно рассматривала Василия. Она морщила свой крупный нос, словно стараясь не только разглядеть молодого незнакомого ей парня, но и учуять его запах. Корнилову было около двадцати пяти лет. Его светло-русые волосы выбивались из-под черной кепки с маленьким блатным козырьком. Подобные головные уборы в те годы, в основном, носили бывшие заключенные и «приблатненная» молодежь.

– Что уставилась, старая карга? На мне узоров нет! – грубо произнес Василий. – Давай, топай отсюда, пока не развалилась.

Парень сплюнул на пол и растер слюну носком сапога.

– И чей ты будешь, нахаленок? – смешно кривя губы, спросила его старуха. – Чего здесь околачиваешься?

Старушка уперлась своими костлявыми руками в бока и приняла «боевую» стойку.

– Ты сам, вали отсюда, шпана дворовая, пока я мужиков не позвала. Ходят тут всякие, а потом галоши пропадают.…

Василий поморщился. Вступать в спор со старухой явно не входило в его планы.

– Давай, не ори, старая раскладушка, а то окончательно окочуришься, – со злостью в голове произнес Корнилов. – Видал я твоих мужиков, да и тебя тоже. Пошла ты ….

Василий снова сплюнул на пол и, демонстративно достав из кармана пиджака папиросу, закурил. Выпустив струю голубоватого дыма в сторону старушки, он начал медленно спускаться по деревянной лестнице вниз. Лестница скрипела под его шагами, словно продолжая ворчать на него в тон старушки. Корнилов неторопливо вышел из подъезда и, сняв с головы кепку, посмотрел на солнце, которое, словно умывшись этим теплым весенним дождем, ярко сияло между разрывами тяжелых свинцово-черных туч.

«Тварь старая, – подумал Корнилов. – А ведь могла такой шум поднять, мало бы не показалось».

Василий оглянулся назад и, посмотрев на темное здание барака, сплюнул на землю.

***

В мае 1941 года Василий Корнилов был осужден на четыре с половиной года за подделку больничных листов. Отбывал он свой небольшой по тем временам срок в Мордовии, где быстро сошелся с ворами и блатными. Освободившись из мест лишения свободы полгода назад, Василий попытался устроиться на работу, не потому, что ему вдруг захотелось поработать на благо страны, а потому, что к этому стал принуждать его местный участковый уполномоченный, угрожая Корнилову новым сроком. Однако, несмотря на острую потребность в рабочих руках, принимать его на работу никто не хотел из-за наличия у него судимости. Два дня назад Корнилов получил очередной отказ в трудоустройстве. Сейчас он стоял около пивной палатки, цедил кислое старое пиво и с интересом разглядывал стоявших у столиков мужчин, в надежде увидеть кого-нибудь из знакомых.

– Молодой человек, вы не разрешите воспользоваться свободной частью вашего стола, – произнес мужчина лет пятидесяти в светлой соломенной шляпе, держа в руках две кружки с пивом.

Василий посмотрел на мужчину. Ему было чуть больше пятидесяти лет. Чистое лицо, серые глаза. Он был каким-то случайным человеком среди этого общества, которое курило, сквернословило и пило водку с пивом.

– Чего? – процедил сквозь зубы Корнилов, заметив в руках незнакомца кружки с пивом.

Он отодвинул в сторону чьи-то забытые пустые кружки, освобождая место мужчине. Тот поставил свои кружки на стол и, посмотрев по сторонам, достал из кармана пиджака початую бутылку с водкой. Это было так неожиданно для Корнилова, что он невольно улыбнулся мужчине.

– Не составите компанию, молодой человек? – обратился он к Василию. – Простите меня грешного, но я так и не научился пить один. Говорят, привычка – это вторая натура человека.

Корнилов кивнул головой и пододвинул к мужчине свою кружку с пивом. Незнакомец плеснул себе в кружку грамм пятьдесят водки, а затем остатки вылил в кружку Корнилова. Сунув пустую бутылку в урну, мужчина посмотрел на Василия.

– Спасибо. Прицеп еще никогда и никому не мешал, – ответил Корнилов и улыбнулся своему красноречивому выражению.

– Ну, давай, сынок, за весну, за нашу победу над фашистами, – произнес мужчина. – Воевал или на брони? Впрочем, простите меня старика….

Василий не ответил. Они чокнулись кружками и, сделав несколько глотков, поставили кружки на стол.

– Клава! Красавица ты моя, – крикнул мужчина буфетчице. – Дай нам что-нибудь к пиву, воблу или еще чего-нибудь солененькое.

В «амбразуре» палатки показалось полное лицо женщины, которая приветливо улыбнулась мужчине. Через минуту она принесла тарелку, на которой лежало несколько бутербродов с черной икрой.

– Может еще чего-нибудь? – спросила Клава мужчину.

– Спасибо, красавица.

Женщина развернулась и, виляя массивными бедрами, направилась обратно в палатку. Проводив ее взглядом, мужчина повернулся к Корнилову лицом.

– Закусывай! Как вас величать, молодой человек? – спросил его мужчина, с аппетитом жуя бутерброд.

Корнилов взял в руки бутерброд и осторожно надкусил его. Бутерброд был очень вкусный и, чтобы как-то сдержать себя от желания моментально покончить с ним, он положил его на край тарелки.

– Василий, – неуверенно ответил Корнилов.

– Значит, Василий…. А меня – Дмитрий Константинович, – представился мужчина и протянул ему мягкую пухлую руку.

Взгляд Василия замер на руке Дмитрия Константиновича. На пальце мужчины, играя всеми цветами радуги, сверкал перстень с большим зеленым камнем. Поймав его взгляд, Дмитрий Константинович смутился и быстро убрал руку в карман.

– Что, нравится? – спросил он Корнилова. – Да, вещь красивая, старинная и уникальная. Этот перстень когда-то принадлежал одному известному в Казани ювелиру. Он не принял новую власть. Просто не хотел ее понимать и вот теперь его нет, а перстенек принадлежит мне. В жизни часто так бывает, Василий. С властью спорить нельзя…

Корнилов смутился под пристальным взглядом Дмитрия Константиновича.

– Ты знаешь, Василий, я раньше, по молодости служил в ЧК. Что это такое, ты, наверное, и без меня знаешь. Мы тогда чего только не изымали во время обысков. Вот через эти руки, какие только ценности не проходили, – произнес Дмитрий Константинович и вытянул перед Василием свои белые холеные руки.

Корнилов посмотрел на руки собеседника.

– А вы не боитесь меня? – спросил он Дмитрия Константиновича. Рассказывать не знакомому вам человеку об этом не совсем умно. А вдруг я побегу в НКВД и «запалю» вас? А что? Вот возьму и побегу…

– Нет, не побежишь, Василий, не побежишь. Да и кто тебе поверит, бывшему зека…. Я смотрю, ты ранее судимый парень? Такой молодой и уже судимый… Нехорошо. А я вот хотел тебе помочь, а ты в НКВД….

Корнилов словно с разбега ударился в невидимую им стену. Он сглотнул внезапно наполнившую рот слюну и посмотрел на Дмитрия Константиновича, который снисходительной улыбкой посмотрел на него.

– Спасибо, но мне не нужна ваша помощь. У меня «масть» не позволяет принимать подачки от государства.

– Блатной выходит…. Что ж, каждому свое. Только глупо отталкивать от себя руку дающего.

Дмитрий Константинович поднял кружку и в упор посмотрел на Корнилова. От этого колючего взгляда серых глаз Василию стало как-то не по себе. Он почувствовал, как между его лопаток потек холодный, липкий и противный ручеек. Он сразу представил этого человека с «Маузером» в руках, расстреливающего «врагов народа».

– Ну что, вздрогнем, Василий! Жизнь, между прочим, великолепная штука, если ею пользоваться с умом. Что я могу сказать – я помогу тебе, Василий, с работой, если ты нуждаешься в ней.

Василий вздрогнул и взглянул на Дмитрия Константиновича.

«Откуда этот человек знает, что он ищет работу?» – подумал Корнилов и словно, испугавшись своей мысли, поглядел по сторонам.

Мужчина засмеялся, увидев растерянное лицо парня.

– Не пугайся! Я просто сегодня видел тебя в отделе кадров Льнокомбината. Как я понял, они отказали тебе в работе. Там, на комбинате работает мой старый товарищ по ЧК. Он многим мне обязан и поэтому моя маленькая просьба о твоем трудоустройстве не останется без его участия. Зайди завтра в отдел кадров, думаю, что там все будет хорошо.

Корнилов с недоверием посмотрел на Дмитрия Константиновича.

– Почему вы решили мне помочь, если это не секрет? Вы же меня не знаете, а вдруг я – убийца или был осужден по пятьдесят восьмой?

Мужчина громко засмеялся.

– Потому что я, Василий, христианин и обязан помогать людям по мере возможности, даже вот таким блатным, как ты.

Он дружески похлопал Василия по плечу и, развернувшись, направился к остановке трамвая.

***

Загасив папиросу в остатках пива, Василий направился следом за Дмитрием Константиновичем. Мужчина иногда останавливался, здоровался с попадавшими навстречу ему мужчинами и женщинами, а затем спокойно продолжал свой путь. Зачем он пошел вслед за этим человеком, Корнилов не знал, просто пошел и все. Василий не верил ни одному слову этого таинственного для него человека. Жизнь в местах не столь отдаленных научила его не верить никому, а особенно тем, кто связал свою жизнь с ЧК-НКВД.

«Интересно, зачем он подошел ко мне? – размышлял Василий. – Ведь были абсолютно пустые столы, а он подошел ко мне? Почему начал угощать меня водкой, а затем бутербродами с икрой? В этой жизни ничего просто так не бывает. А эта его реплика, что он служил в ЧК. Этот перстень…. Все очень странно».

Он не мог ответить ни на один вопрос, который всплывал в его голове. Отсутствие ответов пугало Корнилова.

«Приходи завтра в отдел кадров, – вспомнил он слова мужчины. – Все будет хорошо. Все как-то странно. Добрых людей в этой собачей жизни не бывает. Выходит, имеет какой-то интерес ко мне. Но, какой?»

Дмитрий Константинович остановился у калитки большого «купеческого» дома. За высоким забором громко залаял пес. Он открыл калитку и ласково потрепал громадную кавказскую овчарку. Мужчина прошел по длинной, выложенной камнем, дорожке, открыл входную дверь и исчез за ней.

«Мой дом – моя крепость», – вспомнил он услышанное на зоне выражение.

Василий обошел дом, его размеры впечатлили Корнилова. Он остановился около калитки, чтобы лучше рассмотреть подходы к дому и дворовые постройки. Собака, обнажив свои большие желтые клыки и злобно рыча, медленно направилась в его сторону. Вид у нее был таким угрожающим, что Василий невольно попятился от забора.

– Эй, парень! Отойди от забора! Это не собака, а зверь! – услышал он у себя за спиной.

Василий вздрогнул от неожиданности и оглянулся. За его спиной стояла пожилая женщина. Ее седые волосы были аккуратно уложены на затылке, а глаза излучали какую-то доброжелательность. Женщина чем-то напоминала ему волшебницу из сказок, что рассказывала ему в детстве мать. Она поправила на голове платок и посмотрела на Василия.

– Извините, а вы случайно не знаете хозяина этой собаки? Хочу договориться в отношении щенка.

– Кто его здесь не знает, знаю, конечно. Это – дом Пирогова. Они живут здесь совсем недавно, заехали во время войны. Говорят, что они – эвакуированные…. Раньше, до войны, они жили в Ленинграде.

– Дом то очень большой, хороший…. Наверное, стоил очень дорого?

– Да, такой особняк просто не купишь. Видно деньги были у хозяина.

Корнилов сразу вспомнил перстень на руке Пирогова.

– А где он работает, не подскажете? Наверняка, большой начальник?

– Зеркальщик он. Ремонтирует зеркала.

– На деньги зеркальщика такой большой дом не купишь, – словно взвешивая что-то, произнес Корнилов.

– Вот и я, тоже так думаю, – произнесла женщина и, опираясь на палочку, направилась дальше.

«Вот бы «обнести» дом, – первое, о чем подумал Василий. – Добра, наверное – море».

До этого ему еще не приходилось воровать, и опыта в этой части преступной профессии у него не было. Корнилов сплюнул на землю и, взглянув на оскаленную пасть овчарки, направился в сторону своего дома. Теплое майское солнце ласкало его лицо, заставляя щуриться от ярких лучей. Василий любил это время года, он глубже натянул на голову кепку и улыбнулся проходящей мимо него девушке. Бросив еще раз свой взгляд на высокий забор дома Пирогова, он закурил. Засевшая в его голове мысль о краже, похоже, намертво засела в его голове.

Корнилов плохо спал в эту темную весеннюю ночь. Перед глазами Василия по-прежнему стоял дом Пирогова, его сверкающий на солнце перстень. Он встал с койки и, прошлепав босыми ногами по полу, подошел к стоявшему на столе чайнику. Сделав несколько глотков, он снова вернулся на место. Сев на край койки, он закурил.

«Интересно, сколько их проживает в доме? Наверняка, жена, возможно, есть и дети, – размышлял он. – Одному голыми руками – не сладить. Нужно искать оружие, а для того, чтобы его приобрести, нужны деньги. Круг замыкается….».

Василий встал с койки, вышел на кухню и подошел к окну. Он не заметил, как на кухне появилась одна из соседок по коммунальной квартире.

«Кто не рискует, тот не пьет шампанское, – решил он. – Один «скачек» и ты богат, как султан».

– Ты что здесь делаешь, Вася? – спросила его Галина. – Ты, как настоящий футболист – в трусах, только мяча не хватает.

Женщина громко рассмеялась над внешним видом Корнилова. Налив из чайника кипяток, она присела напротив него.

– А тебе, что не спится, Галина?

– Мерзну, Вася. Некому погреть…, – она опять громко рассмеялась, глядя на Корнилова.

Соседка была чуть старше Василия. В 1943 году она получила похоронку на мужа, который скончался в местах лишения свободы. Галина после возвращения из мест лишения свободы Корнилова старалась, как можно чаще попадаться ему на глаза, однако, то ли она вела себя вызывающе, то ли была не во вкусе Василия, но он почему-то не обращал на нее никакого внимания. Вот и сейчас Галина, словно кошка, неслышно подошла к нему сзади и положила свои мягкие и пухлые руки на плечи Корнилову. В этот раз Василий не сбросил ее руки со своих плеч, а лишь усмехнулся.

– Ну, что молчишь, Корнилов? Может, скажешь, тоскующей по мужскому телу женщине, пару ласковых слов? Не умеешь? Вот и мой не умел…

Василий бросил окурок папиросы в пустую консервную банку и, встав с табурета, обнял Галину. Ее мягкое теплое тело, тонкий запах духов «Красная Москва» ударили ему в голову. Рука Василия машинально скользнула по спине женщины и замерла на ее ягодицах. Найдя губами губы Галины, он замерз с ней в поцелуе. Корнилов неожиданно для себя почувствовал, как мелко задрожало тело женщины. Дыхание Галины стало редким и глубоким. Василий не был обласкан женщинами из-за косящего правого глаза и сейчас просто был растерян.

«Что дальше? А вдруг она просто смеется надо мной?», – пронеслось у него в голове.

Он замер, так как не знал, куда вести Галину – к себе в комнату, где сейчас спала его престарелая мать, или ждать приглашения со стороны женщины. Словно догадавшись, о чем задумался Корнилов, она взяла его за руку и потянула из кухни в сторону ее комнаты.

– Погоди, погоди, Василий, – прерывисто дыша, произнесла она, когда он снова прижал ее к себе. – Да, отпусти, глупый… Пойдем ко мне, Вася…

Корнилов обнял ее за плечи и, погасив свет на кухне, проследовал за женщиной.

***

Шел третий день как Василий вел наблюдение за домом Пирогова, а вернее, изучал расписание Дмитрия Константиновича. Как ему удалось установить, семья хозяина богатого дома состояла всего из трех человек – жены и дочери.

«Интересно, а где он прячет свои деньги», – размышлял Корнилов, наблюдая за тем, как Дмитрий Константинович, запирал на ключ входную дверь. – Наверняка, у него есть тайник и просто так он их не отдаст. Выходит, в случае отказа добровольно отдать деньги он должен его убить, а иначе он непременно расскажет сотрудникам милиции, что он обращался в отдел кадров Льнокомбината, а там все его данные».

Корнилов вышел из подъезда дома и медленно направился вслед за Пироговым. Дмитрий Константинович прошел мимо Льнокомбината и, не останавливаясь, направился к «маленькому мостику», соединявшему два берега старого русла Казанки.

«Интересно, куда он идет? – подумал Корнилов. – Как хорошо он ориентируется в городе, словно всю жизнь прожил в Казани».

Дмитрий Константинович, тяжело дыша, стал забираться по дороге, ведущей к бывшему Зилантьевскому монастырю. Остановившись около одного из домов, он стал стучать в деревянные ворота.

– Здравствуй, Антон Гаврилович! – поздоровался Пирогов с мужчиной средних лет, когда тот открыл ему калитку. – Как ваше здоровье… Давно мы не виделись.

Корнилов решил не ждать, когда Дмитрий Константинович вернется домой, и, насвистывая популярную мелодию из немецкого трофейного фильма, направился обратную сторону. Теперь он знал как «обнести» дом Пирогова. Проходя мимо Льнокомбината, Василий почему-то зашел в отдел кадров.

– А, это ты, Корнилов? – произнес инспектор отдела кадров, мужчина лет пятидесяти. – Что не заходишь? Здесь за тебя хлопотали уважаемые люди, а ты…

– Вы же сами мне отказали в приеме на работу, а сейчас спрашиваете, почему не заходил.

– Все течет, все изменяется в этом мире, – произнес инспектор, поправляя выгоревшую на солнце армейскую гимнастерку. – Вот, возьми бланк анкеты, дома заполнишь. Приходи завтра, нам очень нужны рабочие руки.

Василий взял в руки бланк и, попрощавшись, вышел на улицу. Ему верилось и не верилось в это свалившееся на него чудо.